Игорь Сотников - Все пишут книги на коленках Страница 5

Кастовость этой группы спецов, правда, нагло считающих, что все иначе и всему причиной является их профессионализм, в общем, не буду спорить, ведь их не переспоришь, да и, пожалуй, еще заверстают тебя где-нибудь в подворотне, так что можно констатировать, что эта их профессиональная кастовость (приходится идти на компромисс) и была их каской безопасности, которая так необходима на этом опасном производстве. И не надо иронично хмыкать насчет слова «опасном», попробуйте зайти в редакторскую, когда идет обсуждение очередной авторской работы, кто знает, выдержит ли ваш мозг ту динамичность ведущихся споров и тех трехэтажных аргументов, которыми так изобилует речь оппонентов. И даже если и выносится решение по какой-нибудь детской книжке, читатели которой до таких слов еще пока не дожили, да что там не дожили, сама эта детская книга должна нести в себе доброе начало, которое и имеет своей целью воспитание будущего поколения, у которого словарный запас не поднимался бы выше первого этажа при его употреблении. Но вы послушайте наших спорщиков, которые, видимо, считают, что только из хаоса, в котором есть место всему, и может появиться что-то достойное этого света.

А ведь бывает и так, что полемика обсуждений перемещается в курилку, хотя и в редакторской предусмотрены пепельницы и даже есть негласное разрешение главного, несмотря на неоднократные предупреждения пожарника, которого, впрочем, все посылают почему-то идти куда-то лесом. Так вот, затуманенность и нейтральность курилки, видимо, дает больше простора для свободы высказываний спорщиков, чему они вволю, насколько это им позволяют легкие, выносят своих противников из общего пространства нахождения решения проблемы. При этом никто не стесняется в своих выражениях, а иногда даже как бы случайно, тем более закуренность помещения позволяет этим ловким маневрам, толкая локтем своего оппонента либо изощренно наступая ему со всей силы на ногу.

И как после этого они еще хотят противостоять наседающим на них со всех сторон специалистам, которые своей сплоченностью уже отвоевывают для себя место по всем фронтам издательского дела. Но надо признаться, что и среди специалистов существует свои скрытые персоналии, которые втайне от всех жаждут приобщиться к этому редакторскому кругу. Что ж, перебежчики есть везде, ведь и им ничто человеческое не чуждо, в особенности, если в дело вмешивается твое тщеславие или еще что-то в этом духе.

Впрочем, не все в издательстве занимали политически мотивированную позицию, а просто жили в своем отдельном пространстве. Но что с них возьмешь, на то они и художники, для которых окружающий мир состоит из красок и образов. Правда, специалисты успели отметиться и здесь, в этом кружку, обозвав их дизайнерами, чем вызвали веселость духа и продолжительный смех у редакторской группы художественного отдела.

– Конечно, следуя их логике, и художественную литературу пора переименовать в дизайнерскую. Ха-ха, специалисты, – презрительно отзывалась о них эта редакторская группа, особо выделяя последнее слово, которое уже имело в их обиходном обращении значение несмываемого клейма. На что в среде специалистов тоже был свой асимметричный ответ, который состоял из ядовито сказанного слова: «редактор, твою мать».

Что, конечно, совершенно не принимается редакторской группой, видящей в них художественный потенциал для дальнейших своих действий, в особенности в той, не только новенькой, но и весьма молоденькой симпатюле Олесе, которая так живо реагирует на ваши подчас плоские шутки.

Ах, вон оно что, а я-то думал, что тут столкнулись два антипода, две глобальные непримиримости, имеющие начала материального и духовного свойства, чье противостояние заставляет нас осмысливать жизнь и не дает нам застояться. А тут оказывается, всё дело в этой маленькой хохотушке, которая, сдунув упавшую на глаза прядь своих рыжих волос, ласково на вас посмотрела и вы в тот же момент уже никакой там не редактор и не специалист, а всего лишь безнадежно влюбленный, готовый ради этого ее ласкового взгляда пойти и откорректировать того, кто посмеет сказать, что ее глаза не самые прекрасные на свете.

А эта её родинка, нашедшая для себя место на самом срезе её выреза декольте, так волнующе подмигивающая вам в моменты особенного ее лучезарного настроения, вызванного особой вашей шуткой, так и не дает вам покоя и сводит с ума. И вот уже каждый в отделе старается что-нибудь придумать и тем самым вызвать ее смех в сопровождении этой смешливой, такой любопытной родинки. Ну а когда речь заходит о ней, то каждый пытается первым вымолвить ее имя с приставкой «наша Олеся», при этом каждый втайне от всех хочет заменить это местоимение «наша» на более близкое «моя».

Но наша Олеся не всегда бывает столь улыбчива и лучезарна, и в те моменты, когда к ней в отдел заходит Алекс, ее охватывает какая-то несвойственная ей серьезность и даже, не побоюсь этого слова, печаль. Сложно вот так разобраться в причинах, побудивших её к серьезности, может непристроенность этого Алекса, начиная с его прически, в которую так и хочется запуститься руками, бередила душу нашей Олеси, которая весьма трепетно относится ко всему, что или кто, по ее мнению, требует помощи, а значит, и её участия.

Так в её доме появился вначале котенок, который трудно сказать откуда взялся, но каким-то образом оказался под её дверьми (как будто чуял, куда надо своим писклявым мяуканьем заявлять о себе) и своим пришибленным видом чуть не заставил ее потерять сознание от переполнявшей её сострадательности и нежности. Который уже позже, не стесняясь, взял в оборот Олесю и живет себе, не желая, как тот кот из мультика, какого-то там Таити.

Вообще, наш Мурзик придерживается определенных ортодоксальных взглядов на жизнь, не идущих ни в какое сравнение с универсальной религиозностью основной массы кошачьего племени, которая, по его мнению, уже совсем заблудилась в этом мире, тем самым перестав отождествлять себя с правоверными кошками и переметнувшись в стан их извечных противников «псов господних». Мурзика не так просто завлечь каким-нибудь лакомством и перекупить его убеждения, и он ни за что не променяет жизнь под сводами Олесиного дома, с её не таким уж богатым рационом из молока и рыбы по праздникам, на заграничную жизнь, со всякими там вискас и китекет. Что он частенько и доказывал своими длинными когтями этим гламурным кошарам из дома напротив, особенно тому блондинистому лохмачу из Персии, так нагло не дающему проходу его ненаглядной кисе.

«Кот должен всегда котироваться, где бы он ни жил», – заявлял Мурзик своим последователям, рассуждая на месте их вечернего сборища у соседского подъезда, с чем не мог не согласиться ни один из соседских котов, которые считали Мурзика, или в их кругу Мурзу, за весьма просвещенного кота, который был знаком с трудами самого кота Мура, в изложении небезызвестного его биографа А. Гофмана. А те, кто по незнанию или по какой-то другой причине, если изъявляли свое несогласие с авторитетным мнением Мурзы, то после знакомства с его когтями быстро приходили к согласию, заявляя, что еще никогда в жизни не получали столь аргументированных доказательств.

Конечно, и скорей всего небезосновательно, могут возникнуть сомнения в таком положении дел, и некоторые весьма недоверчивые господа выразят свою точку зрения, не веря в то, что Мурзик каким-то образом научился читать, и даже предположат, что он, пожалуй, даже привирает своим собратьям в своих знаниях трудов кота Мура, которые даже им, людям просвещенным, не всем полностью известны. На что я должен выразить свой протест, заявив, что часто сам был свидетелем того, как Мурзик, кутаясь в Олесиных объятиях, следом за ней очень внимательно пробегал по страницам открытой книги, имеющей авторство Гофмана. При этом в особо интересных местах он часто сопровождал их своим мурлыканьем, чем вызывал одобрение тем местам в книге, которые, по его мнению, очень удачно описывались автором.

Поговаривают также, что родословная нашего Мурзика, чему и он не раз давал свои туманные подтверждения, действительно, имела свою касательность к этому легендарному коту. Во что, надо признать, ввиду отсутствия каких-то тому подтверждений, не особенно верится, что есть всего лишь глас лизоблюдов и подмурлык, которых среди кошачьего не меньше, а может, даже и больше, чем среди рода человеческого.

Затем вдруг нашелся этот пес Степан, о чьей породе не спрашивают, ввиду ее известности, который также прошёл все стадии совершенства и превратился из маленького задрипанного щенка Степки в лоснящегося от жира Степана. Конечно, поначалу между ним и Мурзиком были трения, приводящие к различным недоразумениям, которые, как правило, касались в определении своего достойного места в этом жилище, от которого, надо заметить, зависело очень многое, как от количества корма до уже твоего места рядом с хозяйкой, так что за это стоило побороться. Но со временем поняв, что еды до отвала, наши оппоненты решили, что, собственно, им делить нечего, так что война перешла в русло мелких стычек, вызванных, скорее, вредностью скучающего Мурзика и, как заявляет Степан, его инстинктами.