Александра Треффер - Правдивый сказ об Иване-царевиче и Драгомире-королевиче. сказка для взрослых Страница 5

– Извести его надо, Драгомир, ядом или ещё чем, – утробным голосом молвил Кощей.

– Нет. Мне иная мысль запала. Ты вот что скажи, баба, как там Василиса – царёва жёнка?

– Жива и здорова, даже красоты не растеряла.

– Это хорошо. Зашли-ка, Кощей, к Елисею послов с предложением обменять пришлого на жену его. От такого он не сможет отказаться.

– Ох, и умён ты, государь! – так громко и радостно возопила Баба-Яга, что королевич поморщился.

– Замолчи ты, уши мои не выдерживают твоего крика. И вот что, предупреди наших во дворце, чтобы приготовились. Коли не согласится царь на обмен, пусть что-нибудь ещё выдумают.

Яга закивала и с грохотом вылетела прочь.

– Шумна, – покачав головой, сказал Драгомир. – Только из-за полезности её терплю, а то давно б избавился. Но лазутчик из неё хороший, людишек для соглядатайства выбирать умеет, да и уши воском не запечатаны, многое слышат.

– Мы все тебе преданы, государь, и стараемся, как можем.

Королевич хмыкнул.

– Как же тебе не быть преданным, коли смерть твоя у меня в кулаке.

И, расхохотавшись, вышел из тронной, не услышав, как Кощей злобно зашипел ему вслед.

А Иван, не зная, какие козни строят незнакомые ему пока враги, спокойно спал, и на сей раз ему ничего не снилось.

Пробудившись рано утром, когда за окном едва брезжило, он поднялся и, потягиваясь, пошёл осматривать дворец. Неспешно переходя из одной комнаты в другую, разглядывал Голоднов украшения, резьбу и роспись, пока не набрёл на помещение, оказавшееся ванной комнатой.

Щёлкнув выключателем, Иван осмотрелся. Посредине стояла огромная лохань, сбоку неё были краны приделаны, а под пол уходили канализационные трубы.

– Похоже, Саня не всё мне рассказал, – любуясь красивой отделкой, подумал он.

Заглушив отверстие слива пробкой, Иван открыл воду, и тут, одновременно с шумом струи, падающей на дно керамической посудины, что-то громко загудело за спиной. Обернувшись, мужчина увидел, что у стены стоит большой водонагреватель, наподобие тэна, жар внутри которого регулировался.

– Как, ну как ему это удалось?! – восхищался гость. – Каким же сведущим надо быть во всём, чтобы столько создать с нуля! Елисеев – талантище, всесторонне одарённая личность!

Когда ванна наполнилась, Иван разделся и скользнул в горячую воду. Размеры лохани позволяли раскинуться и расслабиться, чем он и воспользовался.

– Рассказать кому в нашем мире, не поверят. Даже мама.

Последнее слово дало толчок новым мыслям. С всё возрастающим чувством вины думал он об оставшейся в одиночестве пенсионерке-матери. Сколько бессонных ночей проведёт она в ожидании сына, сколько слёз прольёт, как будет убиваться, думая, что её ненаглядного мальчика нет в живых.

– Прости, ма! – вслух сказал Голоднов, словно та могла его слышать. – До сих пор я делал всё так, как хотела ты, но настал момент, когда мне нужно поступить по-своему. Здесь во мне нуждаются больше, извини!

Но совесть не желала принимать его оправданий и, вцепившись зубами, больно глодала сердце. Настроение упало, и, глубоко вздохнув, Иван выбрался из воды. Вытершись одним из висевших на стене полотенец, он натянул одежду и отправился в спальню, где сел на кровать и ушёл в размышления. А так ли он здесь нужен? Ведь жили же и Саня, и Ворон, и Марюшка без него: воевали, строили, радовались, горевали. Он не принадлежит этому миру, зачем же ему тут быть?

И всё же на границе подсознания упрямо крутилась мысль о том, что реальность, в которой он оказался, нравится ему намного больше собственной, давно уже изведанной и не обещающей ничего хорошего. В конце концов, горькие думы и уныние довели бы Голоднова до самоубийства, и для матери это стало бы большим ударом, чем загадочное исчезновение сына.

Кроме того, он не мог оставить друга, не попытавшись помочь. Иван давно уже понял, что Саня по натуре своей – мягкий, добрый человек, романтик, а не воин, и очень нуждается в поддержке.

В подобных раздумьях прошёл час, мужчина всё ещё колебался, и неизвестно, к чему бы это привело, если бы с другой стороны дворца не донеслись громкие крики. Сломя голову, Голоднов кинулся на выручку.

Добежав, он увидел скорчившееся перед разгневанным царём странное корявое существо, в которое и летели все громы и молнии.

– Да как он посмел отправить посла с таким предложением мне! Если Драгомир сам не понимает, что такое совесть и честь, это не значит, что их нет у других. Передай своему господину, что я никогда, слышишь, никогда не стану предателем. Пошла вон! – заорал Саша.

Существо подпрыгнуло, как мячик, и пулей вылетело за дверь. Елисеев в негодовании метался из угла в угол, а Ворон, стоявший у стены, хмурился и сжимал кулаки.

– Что случилось? – спросил Иван.

Царь резко повернулся, посмотрел на Голоднова и, махнув рукой, снова забегал по помещению. Объяснил ситуацию кудесник:

– Драгомир Саше посланника отправил с предложением обменять его жену на тебя, Ваня.

– Каков подлец! – вскинулся Елисей.

Но внезапно стих и сел к столу, обхватив голову руками.

– Прости меня, Василисушка, лебедь моя белая. Не сумел я тебя спасти тогда и сейчас такой ценой не могу.

И заплакал. Голоднов в недоумении переводил взгляд с одного на другого.

– Ворон, а зачем я понадобился Драгомиру?

– Это мне неведомо, да, видать, прослышал он, что воин сильный появился во владениях Елисеевых. Боится, как бы без головы не остаться.

– Я сильный? Он преувеличивает.

– Ты просто этого не чуешь ещё. Да и сомневаешься пока, гож ли для жизни здесь. А хитёр королевич! Решил, что не устоит Саша и отдаст тебя за Василису. Злыдень!

Потрясённый подлостью Драгомира и благородством Александра, Иван перестал колебаться. Человек, пожертвовавший возможностью вернуть жену, любимую всем сердцем, ради него – почти забытого друга, ради чести, заслуживал величайшего уважения, восхищения и, конечно, любой помощи, которую сумел бы оказать ему Голоднов. Решение было принято, и он сказал:

– Ошибаешься, Ворон, не сомневаюсь я. И готов биться день и ночь, чтобы уничтожить зло в этом мире, ради Саши, ради Василисы и Марьюшки, да и просто ради того, чтобы добро восторжествовало. Можете на меня во всём положиться.

Елисеев поднял залитое слезами лицо, во взгляде затеплилась надежда.

– Вот теперь, и верно, не затрудняешься уже, – весело сказал кудесник. – Аж просветлел весь. Меня не обманешь.

Он шутливо погрозил пальцем, а царь встал и, подойдя, обнял товарища.

– Спасибо, Ваня! – прошептал он.

– Что ж, – так же радостно произнёс Ворон, – давайте трапезничать и к думе приступим. Пойду, потороплю, чтобы подавали.

Он вышел. А Елисей, ещё раз крепко стиснув руку друга, дёрнул шнурок на стене. Неподалёку раздался звон.

– Марьюшку бужу, – пояснил он. – Не стали ей электрический звонок проводить, уж больно резок, всполошит ещё, напугает.

Голоднов кивнул и, пройдя к столу, выбрал место.

– Ничего, что я сижу при тебе, государь-батюшка? – улыбаясь, спросил он.

– Какие церемонии между своими, – засмеялся Саша, устраиваясь напротив.

Вернулся Ворон, прибежала царевна. Звеня, как колокольчик, рассказывала она отцу, какой чудесный сон ей привиделся, а тот внимательно слушал, расцветая в присутствии дочери. Иван же, глядя на них, внезапно понял, что готов отдать за этих людей, на чьи плечи годами давило неизбывное горе, всю жизнь без остатка.

Глава 4

Во дворце правителя тридевятого королевства царил страх. Повелитель гневался, а когда Драгомир приходил в бешенство, все – и живые, и, особенно, нечисть предпочитали прятаться по углам. Объектом, на который изливал ярость властитель, оказался Кощей. Он стоял, втянув голову в металлические плечи, и не смел возразить ни словом.

– Такое важное дело, – бесновался упырь, – прахом пошло. И почему? Да потому что слуга мой нерадивый, коего я не считал слабым умишком, отрядил к Елисею посла негожего. Ты, остов железный, мозгами бы пораскинул, прежде чем кикимору отправлять. Она и двух слов связать не может, не то, что важную весть передать. Али ты переметнуться захотел? Видать, тебе жить надоело, пора смерти предавать.

Королевич вытянул вперёд левую руку, делая странный жест другой, а Кощей с лязгом рухнул на колени и возопил.

– Пощади, государь! Не переметчик я, да и в неудаче посольства невинен. Некого нам отряжать. Сам я пойти не могу, Ягу тоже посылать нельзя, а остальные – шушера мелкая. Кикимора хоть пожальче глядится, к доверию располагает. Суть-то она до Елисея донесла, да сам он, видно, таков, что не может отдать человека в руки недружеские даже ради Василисы.

Поглядел Драгомир на коленопреклонённого подданного, подумал.

– Прав ты, похоже, – уже спокойнее, но с досадою, словно расстался только что с сокровенной мечтой, сказал он, – добро у человека этого с кровью по жилам течёт. Разыщи-ка теперь Ягу, да скажи, пусть подговорит своих в Елисеевом дворце, чтобы заставили гостя убраться из мира нашего. Как, то меня не касается.