Алекс Фрайт - Не игра. Сборник рассказов Страница 5

Раскаленный ветер. Песчаная поземка скручивается в шевелящиеся струи на кромке стекловидной поверхности. В ней отражаются горящие клочья облаков. Первозданный хаос цвета. Сияющие краски, для которых не подобрать названия. Приглушенные оранжевые блики рассветного неба, мерцающие хризолиты заката, ослепительный блеск огненной полночи. Повсюду сверкающие вспышки, обжигающие глаза даже сквозь защитные очки. Зеркало Бельтэйна – результат неуемной человеческой тяги к разрушению. Здесь, на площади в тысячи квадратных километров, распределитель разбил радугу на осколки и перемешал ее с расплавленным металлом и бетоном космопорта.

Мы ползем. Я не вижу Эолы, даже обернувшись. Только иногда легкое касание ботинка подсказывает, что она совсем рядом. Здесь расстояние не значит ничего. Значит только время, в течение которого чешуя полярной змеи на комбинезонах сможет сопротивляться радиации.

Над поверхностью Зеркала излучение кажется осязаемым. Пылающее марево. Миражи прошлого. Протянутая вперед рука становится Вавилонской башней, с пальцев стекает Ниагарский водопад, застывая в вереницу кладбищенских плит. Передо мной проплывают тысячи лиц, тысячи жертв выполненных мной военных приказов, тысячи черных отверстий стволов, направленных на меня. Зеркало начинает петь. Похоронный мотив звучит прямо в мозгу.

След.

Сто метров бесконечного пути.

Я не отрываю кончик ножа от тонкой бороздки на гладкой поверхности. Три года назад я вырезал ее несколько часов, искрошив в пыль бриллиант обручального кольца Ольги.

Одна линия вперед.

Тот же след назад.

Мы должны отыскать корабль. Рано или поздно мы упремся в его опоры.

Я ощупываю полированную обшивку. Мириады фрагментированных обломков входов и выходов плывут в воздухе вокруг нас. В этом калейдоскопе дверей есть та, которую нельзя открыть ни силой, ни даже самой универсальной отмычкой. Для нее нужны особые, единственные в своем роде ключи. Один был у пилота – я машинально поднес руку к шее и ощупал под одеждой короткую цепочку с металлическим диском, покрытым по обеим сторонам сложнейшей, объемной гравировкой. Второй – у Эолы. Он в ее генах. Буквально. Ни один осужденный во всех мирах не сможет получить доступ к шлюзу корабля.

Я срываю ключ с шеи и опускаю диск в узкую щель замка под ладонью. Не так. Переворачиваю. Гул сервопривода. Первый щелчок ригеля. Прерывистое дыхание рядом. Прижимаю ее палец к замку. Тихий всхлип от боли. Иголка пробивает кожу. Несколько мгновений сканирования базы данных и дверь тяжело откатывается в корпус. Я втаскиваю девушку в шлюз. Шипение герметизации, и Зеркало разжимает смертельные объятия.

Лицо Эолы белее мела. Тонкие струйки крови из ноздрей. Синюшные мешки под глазами. Закатившиеся вверх зрачки. Мелкая дрожь по телу. У меня холодеет внутри.

– Ты снимала капюшон!? – от предчувствия непоправимого у меня хрипит в горле.

Стон. Едва заметно шевелятся губы:

– Я… так… боялась… потерять… тебя…

Сгустком рыжего пламени волосы на белом фоне стола. Заострившиеся черты лица. Обнаженное тело. Паутина проводов. Холодные пальцы сжимают мою ладонь. Впивающиеся в мозг строки на мониторе. Красная, красная, красная. Каждый всплеск информации тревожно пульсирует – повреждение не совместимо с жизнью. Зеленая полоса с коротким сообщением: беременность – положительно. И снова столбцы таблиц одного цвета с кровью.

Эола вздыхает. Трепет ресниц, открытые невидящие глаза. Слабое касание моего лица кончиками пальцев. Ладонь накрывает шрам на груди. Шепот:

– Помни…

Я сжимаю кулаки.

– Пока бьется сердце.

Прямая линия на мониторе. Звук тоскливой ноты в оглушительной тишине.

Инверсионный след на краю пылающей атмосферы. Второй. Третий. Двигатели корабля сотрясают корпус, стабилизируя тысячи тонн бронированной стали на орбите. Щелчок в коммуникаторе. Настойчивый сигнал вызова. Обреченный голос сквозь треск помех.

– Ты активировал распределители.

– Не думай о смерти, Гоар. Цель не Бельтэйн.

– Ты должен их понять, Чужой. Была война.

– Понять, не значит простить.

Молчание. Тоскливое, как похоронная процессия.

– На твоей совести столько жизней, что даже их имена не вместит ни один мемориал. Остановись.

– Была война, Гоар. Ты сам это сказал. Распределители запрограммированы с задержкой в десять лет. У людей еще достаточно времени, чтобы попытаться не только найти их, но и не начать новую войну.

– Тебя проклянет все человечество.

– Тебе ли говорить об этом. Ты проклял собственную дочь.

– Ради Эолы, Чужой.

– Она была беременна, Гоар. У вас еще есть шанс.

– Была?

– Прощай.

Я отключаю связь, разворачивая корабль от планеты. Координаты звезды Бельтэйна давно введены в компьютер. Осталось подождать совсем немного. Спускаюсь в трюм. Лоснящиеся от смазки туши распределителей намертво закреплены в транспортном положении. Гоар не военный. Он должен был увидеть какой-нибудь запуск. Этого достаточно. Я прижимаю ладонь к оболочке спящей смерти и в этот раз вспоминаю лицо Ольги.

Корона звезды жадно облизывает корпус корабля. Захлебывающийся вой сигнала тревоги. Стремительно повышающаяся температура. Аромат ночных фиалок. Система вентиляции разносит запах земной летней ночи по отсекам корабля. Я целую застывшие в последней улыбке губы Эолы и прижимаюсь к ее волосам – они пахнут матиолой

Не умирай без меня

Вечер сегодня прекрасен: быстро краснеющий диск Солнца, дует теплый ветер, а внизу, по глади маленького ручья, снуют странные насекомые. Отсюда не разглядеть, но она знает – их называют водомерками.

Она долго искала такое место на вершинах низких холмов, откуда одновременно можно видеть и закрытые наглухо ворота, и посадочную площадку. Корабль прилетал только в это время, и вот уже несколько месяцев каждый последний вечер недели для нее начинался одинаково в любую погоду – быстрый взгляд вверх на огромный воздушный шар с названием космопорта. Потом внимательный осмотр окрестностей на предмет наличия вблизи военного патруля, а затем она удобно устраивалась на мягкой траве, запустив в нее пальцы, как в волосы, и неподвижно ждала до наступления ночи. Ночью обязательно возвращалась боль, и приходилось отправляться на несколько километров дальше, стиснув зубы медленно спускаясь с холма, чтобы в голос не завыть по-звериному. И с каждой ночью ей становится все труднее сдерживаться от крика.

Посадочная площадка сегодня осталась пустой. И у нее не было уверенности, хорошо ли это? Пару раз она видела, как садилось одновременно несколько транспортных судов, и космопорт заполнялся гулом вертолетов, в которые грузили длинные ящики. Эти машины медленно взлетали и, разворачиваясь, ложились курсом на Крупки, на военное кладбище. Один-два летательных аппарата брали на борт защитные капсулы и стремительно уходили в сторону Борисова, или дальше, на Минск – живых торопились доставить в госпиталь. Тогда она выходила на дорогу и показывала на стоянке наземного транспорта техническому персоналу лист бумаги с одной вопросительной фразой «седьмой сектор?». Теперь бумага ей не нужна – эти два слова она произносила без малейшего акцента, патруль больше никто не вызывал, но ответ всегда был отрицательный.

Последний луч Солнца окрасил полупрозрачные облака багряным и исчез. Ей нравился здешний закат: плавный и спокойный. На Бельтэйне он другой. Там день быстро растворялся в слепящей глаза полосе, бешено продирающейся между горными вершинами. Небо, беременное огненными сполохами, раскалывалось по линии горизонта, скручивалось в пылающие воронки, и первые молнии приближающейся ночи с оглушительным грохотом вонзались в оплавленные выбоины на склонах скал. Ослепительными сумерками ночь на ее планете вступала в свои права, а здесь она была темной, ласковой, наполненной ленивым светом звезд и желтого спутника.

Быстро стемнело, а на посадочной площадке не включили прожектора. Пора. Однако уйти незамеченной не удалось. Прямо перед ней появился патруль.

– Встать, – для этого приказа ей не потребовался перевод.

Она поднялась и мучительно вздохнула, поняв, почему не заметила военных – патруль был одет в экранирующие плащи.

– Это закрытая зона. Покажите пропуск или приложите палец к сканеру.

Боль просыпалась: осторожно куснула, пробуя на вкус, заворочалась тяжестью в плече. Она вздрогнула, сглотнула слюну и показала ладонь с узким ободком кольца на безымянном пальце.

– Не понимаю, – ответила на общем языке, который знали все армейские.

Загудел разрядник направленного на нее оружия, сканер убрали, щелкнули приближающие линзы на шлеме. Гравировку на кольце рассмотрели.

– Пропуск.

Она покачала головой, протянула руку в сторону бетонной ограды космопорта, сказала, медленно выговаривая слова, чтобы не задохнуться от острого приступа боли: