Александр Староверов - Баблия. Книга о бабле и Боге Страница 54
- Категория: Проза / Русская современная проза
- Автор: Александр Староверов
- Год выпуска: -
- ISBN: -
- Издательство: -
- Страниц: 109
- Добавлено: 2019-07-03 13:05:21
Александр Староверов - Баблия. Книга о бабле и Боге краткое содержание
Прочтите описание перед тем, как прочитать онлайн книгу «Александр Староверов - Баблия. Книга о бабле и Боге» бесплатно полную версию:Роман-пощечина, роман-провокация, роман-откровение! В центре его – представитель «ордена среднерусских пильщиков». Тех, что ничего не создают, не жнут-не сеют, а живут на миллионы, распиливая государственные бюджеты. Но Алику добытых миллионов мало. Он не только хочет обеспечить свою семью на несколько поколений вперед – хочет человеком при этом остаться перед лицом Господа. Хапуга, казнокрад, прелюбодей – но и в нем есть частица Бога. Только вот сочетаются ли бабло и Бог друг с другом?
Александр Староверов - Баблия. Книга о бабле и Боге читать онлайн бесплатно
– Себя, – ответил он и заплакал.
Слезы были сладкими и горячими, как глинтвейн. Стекали в уголки губ. Попадали на язык. Он сидел на холодной балке. Ая стояла, нависая над ним. Прижала его к себе. Уперла лбом в пружинящие груди. Пряный винный запах слез смешался с ее ромашковым, немного горьковатым запахом. Хорошо стало, и от этого «хорошо» заплакал еще сильнее.
– Уйди, – крикнул и оттолкнул девушку. – Уйди, пожалуйста. Уйди, прошу!
– Что, что, что случилось? Что, скажи?
– Стыдно мне при тебе плакать. Я же, я же муж-чи-на все-таки.
– Дурак ты, а не мужчина. Стыдно не плакать, когда плакать хочется. Больно тебе. Радуйся, что больно – значит, живой. Человек еще. Не оскотинился до конца. Слезы бывают. Случаются с людьми. Только с людьми и случаются. Нелюди не плачут. Со мной тоже такое было. Жила я тут с одним пару лет. Хороший вроде, заботливый. Хорошо жила. Беспроблемно, богато. Встала однажды утром. В ванную пошла. Пописала. Зубы чистить начала. Гляжу в зеркало, а меня там нет. И нигде нет. Потеряла я себя. Страшно так стало. Жутко даже. И больно. Все как у тебя, только слез не было. Слезы потом появились, когда находить себя начала. А знаешь, как нашла? Есть способ верный. Подошла к мольберту, взяла карандаш, закрыла глаза и рисовать начала. Сколько рисовала, не помню, и чего рисовала, не знаю. Но когда открыла глаза, увидела себя на рисунке, выходящей из огромной дубовой, обитой ржавым железом двери. На свет, на воздух. Выскочила я из дому в чем была. Голая то есть. И только на улице, за дверью расплакалась. Как дура расплакалась. Но себя нашла… нашла. Слушай, а давай попробуем! Пошли ко мне в мастерскую. Давай, чем черт не шутит? Возьмешь карандаш и…
– Я рисовать не умею, – печально сказал переставший рыдать Алик.
– Да не проблема. Я ведь правда колдунья, ну не колдунья, что-то вроде медиума. Я возьму карандаш, а ты мою руку с карандашом. Может, получится. Ну, попытка не пытка. Давай, а?
Алик за ней сейчас не то что в мастерскую рисовать, он бы и в ад за ней пошел. В котлы кипящие, не задумываясь.
– Давай, – ответил.
И они пошли.Перебираться через развалины было непросто. Он несколько раз падал. Обдирал и так обильно кровоточащие ладони. У Аи получалось лучше. Как кошка большая, прыгала с камешка на камешек. Не ушиблась ни разу. Любовался ею Алик. Сильными ногами любовался. Узкой спиной, длинными хрустальными пальцами. И едва заметной грудью, мелькавшей из-под длинных медных волос. Просто так любовался, без всякого сексуального подтекста. Как на шедевр гениального мастера смотрел в музее. И радостно становилось на душе. Светло. Будто направил кто-то в душу яркий солнечный зайчик. И заметался он внутри, дурашка, защекотал нутро ласково…
На более-менее целую дорогу вышли минут через двадцать. Большая часть города действительно не пострадала. Людей только не было, и фонари не горели. Брошенные посреди улицы машины, многие с открытыми дверьми, делали пейзаж жутковатым. Улица напоминала свежий, еще не остывший труп. Вот только что пару минут назад все жило, дышало, двигалось, шумело. А сейчас умерло, и лишь ветер скрипел и хлопал полуоторванными рекламными щитами.
Ая испугалась храбро. Отважно испугалась, как пионер-герой фашиста. Ойкнула сначала, конечно, а потом, сердито топнув ножкой, с видимым усилием переборов себя, пробормотала:
– Ну и что! Все вернется, все должно вернуться.
Гордо и с вызовом посмотрела по сторонам. Увидела висящие в воздухе обломки небоскребов позади себя. Расстроилась.
– Вот только руины эти идиотские летают. Всю картину, гады, портят, – сказала.
Руины тут же с грохотом осыпались на землю.
– Другое дело, – ничуть не удивилась перемене Ая.
Зато очень удивился Алик.
«Это кто приказал им рухнуть? – подумал. – Я или она?» Ответил себе сразу: «Приказала она, а я выполнил».
Стало немного не по себе. Вроде как подкаблучник получается. Еще ничего не было, а уже подкаблучник. Приказы через миллисекунду исполняет. А что дальше? Тапочки в зубах носить и хвостиком вилять? Чтобы подтвердить свою самцовую идентичность, он намеренно грубо спросил:
– И чего? Долго нам еще до твоей каморки топать?
– Час примерно, но оно того стоит.
– Чего того? – спросил он ее, а про себя подумал: «Кокетничает так пошло, что ли?»
– Час ходьбы стоит моей каморки. Я – стою целого мира. А мир не стоит ломаного гроша. Сам видишь. – Она махнула рукой в сторону руин. – Девальвация. Инфляция ценностей. Все ценности относительны. И только бесценности абсолютны. Но бесценности бесценны. То есть не имеют цены. И не стоят ничего.
Мало что понял Алик из ее слов. Но насчет пошлости и кокетства успокоился. Продолжил гнуть свою суровую мужскую линию.
– Не знаю, как изменится цена твоей каморки, но час топать мы до нее не будем.
Он подошел к ближайшей машине. Сел за руль, сделал вид, что ковыряется с проводками, а на самом деле просто приказал тачке завестись. Гордо, как бабуин, притащивший добычу самке, посмотрел на девушку.
– Здорово, – оценила она. – Ты герой прям. Как в боевиках. А я блондинка. Точно. Будем играть в героя и блондинку сегодня.
Виртуальная добыча выпала из его зубов. Стыдно как-то стало. Ехали молча. Лишь иногда Ая односложно цедила: «Прямо… направо… налево». Добрались быстро. Минут семь всего дорога заняла. Фары автомобиля осветили каморку девушки. Больше всего домик походил на стеклянную оранжерею. Хотя и каменные стены тоже имелись, и крыша черепичная. Внутри за стеклом угадывалось много растений и цветов. Алик не успел толком ничего рассмотреть. Ая схватила его за руку и потащила из машины. Сказала почему-то шепотом:
– Пошли. Выключи свет.
– Как же мы без света? Может, оставить?
– Выключи. Не нужен тебе свет сейчас.
Он выключил. После галогенных фар темнота показалась абсолютной. Мир словно пропал, и только рука Аи – надежда единственная на спасение. Скрипнула дверь. Запах свежескошенной травы окутал, и горький полынный еще, и цветочный сладковатый. Ая тащила его в глубь дома. По лицу хлестали ветки неизвестных растений. Царапали щеки колючки. Словно сквозь джунгли продирался. Рождался на свет божий, протискиваясь по тесным родовым путям матери. На свет… к свету…
Свет не появился. Но дышать стало легче. Запахи потеряли свою резкость. И ветки больше не били по лицу. Они вошли в зал. Алик догадался по едва заметному эху от их шагов о пустоте и немаленьких размерах помещения.
– Приготовься, – шепнула ему на ухо Ая. – Держи мою руку крепко. Закрой глаза. Сейчас начнется…
Он закрыл глаза. Все исчезло. И он исчез. И началось…
Он стоял босиком на траве. Над головой блистало, переливалось огромное жаркое солнце. От земли к ногам шло тепло. Наполняло все тело до кончиков волос. Зелень травы разбавляли фиолетовые шишечки клевера. Кое-где попадались белые ромашки. Он лег на землю. Вдохнул одуряющий луговой запах. Посмотрел на голубое, подрагивающее в белой дымке небо. Услышал жужжание шмеля недалеко. Почувствовал приятное щекотание ползающих по коже насекомых. Слился со всем окружающим. Стал и небом, и лугом, и травинкой, и даже упорным муравьишкой, карабкающимся по его щеке. Понял всех Алик. И его поняли. Счастьем наступившее состояние назвать было нельзя. Больше, чем счастье. Свобода, покой, понимание, радость звенящая. Шмель жужжал, трава колыхалась, муравей полз по щеке. Всегда так было и будет всегда. Уверенность полная, окончательная, нерастворимая. И в этот момент, когда уверенность и покой достигли своего пика, земля вздрогнула и стала осыпаться вниз. Алик падал в некое подобие штольни или колодца. Свет, такой теплый, родной и естественный, удалялся от него. Превращался в маленькую, почти невидимую точку. Но блистал в вышине звездочкой манящей. Уж лучше бы не блистал. Невыносимо было осознавать, что свет существует, а он, Алик, лишен его. И, видимо, навсегда. И вся жизнь его отныне – это падение в бездонный колодец с жирными, узкими и склизкими стенками.
«Ерунда, – подумал он. – Большинство так и живет, в пропасть рушась. И в колодцах люди устраиваются хорошо. С комфортом падают, вискарь односолодовый попивая».
Мысль не утешила совсем. Не мог он хорошо устроиться в этом колодце. Потому что другие и не подозревают о существовании света. А он не то что подозревал, знал. Видел его даже сейчас, падая. Он попытался упереться в стенки, остановить падение. Не получилось. Стены колодца на ощупь напоминали чешую протухающей рыбы. Вонючая слизь забилась под ногти. В нос ударил помойный запах. Алика стошнило. Рвотные массы никуда не делись, не остались на скользких стенках, не упали вниз. Летели на одном уровне с его лицом, иногда загораживая уменьшавшуюся светящуюся звездочку. Он понял, что так теперь будет всегда. Его испражнения, кал, моча, рвота останутся с ним навечно. Не спустить в унитаз, не выкинуть в выгребную яму. Копиться только станут, прибавляться, окружать его плотным кольцом. И не разобьется он в этой пропасти бездонной, а захлебнется в собственном дерьме. Умирать будет мучительно, в грязи и удушье, напряженно вглядываясь сквозь последние просветы разлагающихся отбросов в крошечную светлую точку наверху. И тогда он возненавидел свет.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.