Алсари - Атлантида священная (из действительности доисторических времен) Страница 6

Простого ответа не было. Чтобы получить ясное понятие обо всем, что происходило и в ней самой, и вокруг нее, – для того и готовилась царица Тофана. Готовилась тщательно, ибо на Общение с высшими Силами нельзя было явиться с разбега из гущи земной жизни: требовалось очищение. Очищение внешнее подходило к завершению, – оставалось накинуть платье и приладить на непокорные кудри корону. Об очищении внутреннем царица, надо сказать, не слишком задумывалась, привыкнув к мысли о собственной непогрешимости. Очищение требуется, к примеру, челядинке Оркии, которую скоро нельзя будет допустить к обслуживанию хлева, не то что покоев царицы, – так она набралась грязи, путаясь по углам со всеми без разбора… Или повару из колонистов, седому уже мужчине, который, однако, не стесняется в глаза – страшно подумать! – лгать. Да мало ли кому еще! Всю эту челядь, учи их, не учи, – надо изолировать от себя, давно она об этом говорит царю Родаму. Но только он со своими устаревшими отцовскими заветами и слышать ничего не хочет об этой изоляции. Вот и допомогались человекам! До того, что и сами стали пропускать в себя их же черноту. Так, пожалуй, можно дойти до того, что засоришь в себе все до одного каналы, и будешь тогда… Царица запнулась, не решаясь дойти до напрашивающегося определения, и медленно произнесла:

– Будешь и сама, как человек…

Мысль эта была ясна и тверда, как все мысли «оттуда». Царица невольно взглянула наверх – не явился ли кто до времени на беседу с ней, – она ведь еще не готова. Но нет – в глазах ее, и открытых, и закрытых, изменения картины не было. Вот, пожалуй… Но что это? Царица снова и снова открывала и закрывала глаза, надеясь, что наваждение пройдет. Однако все было тщетно: в закрытых ее глазах, этом источнике высшей радости, знания и самой неиссякаемой жизни, – стояла какая-то невиданная до тех пор серая пелена. Никакого проблеска света, ни единой цветовой полоски, не говоря уж о ярких картинах Земли или иных миров, обычно являющихся ей по первому желанию. Царица кинулась к алтарю и ощутила, как холод начал просачиваться в ее тело: неугасимый Огонь, наместник на земле Единого, погас.

Но и тут царица не задумалась. В поисках виновного она бросилась звонить во все колокольчики, стоявшие и висевшие в изобилии в ее спальне. Видя, что никто не появляется, она выбежала в длинный коридор, крича и браня слуг.

Ей пришлось обежать все четыре верхних этажа дворца, подняться даже на плоскую крышу, превращенную по ее желанию в цветущий сад, – дворец как вымер. Все еще бегом, с сердцем, непривычно колотящимся неровным каким-то боем, она спустилась по устланным коврами лестницам на нижние, подземные жилые этажи, которые не любила, и где бывала лишь в крайних случаях сильной жары (что случалось на Посейдонисе все реже, слава Единому) или угрозы землетрясений.

Царица проходила покой за покоем, освещавшийся при ее приближении как бы сам собой, но не встречала никого. Она уже не думала о том, что челядь, видно, покинула дворец, напуганная ее недавним приступом ярости, и мысль о неповиновении человеков уже не трогала ее. Но где же была ее свита, ее наиболее близкие приближенные, с которыми она примчалась сюда разъяренная, как божество Чиченов, слава Единому, оставивших Атлантиду и перебравшихся на остатки югозападного материка Мус?

Почти в беспамятстве от непонятной слабости шла царица все вглубь и вглубь, спускаясь по красиво убранным прочным лестницам ниже, ниже и ниже. На площадке последней лестницы, уже не каменной, а металлической, освещенной едва заметным светом над свинцовой дверью, непроницаемой, как стена, она поневоле остановилась: идти ниже было некуда. Слабеющими руками царица прощупала те места на двери, в которых обычно бывают замки или запоры, – ничего не было. Царица успела подумать, что дверь эта скрывает тайну и потому заперта мыслью. Кто бы мог запереть подобным замком эту дверь, как не царь Родам?.. Чувствуя, как коченеет в этом каменном панцире ее тело не только снаружи, но и изнутри, и смирившись уже с тем, что мысленная мощь, которая одна бы могла сейчас помочь ей, оставила ее, царица из последних сил прошептала:

– Родам, любовь моя…

В то утро царь Родам успел ко времени. Когда восточная гряда островерхих гор четко обозначилась на фоне побледневшего неба, он уже заканчивал раскладывать на жертвеннике – большой каменной чаше, слегка вогнутой и поставленной на изящную ножку, массивную внизу и сужающуюся кверху, – дрова для ритуального огня, принесенные им с собой. В данном случае дрова эти невозможно было заменить ничем: они брались от священных додаров из рощи при храме Посейдона в Атлантисе, которая постоянно пополнялась молодыми саженцами; затем готовились по особой технологии в течение нескольких лет – сушились, вымачивались и вновь медленно подсыхали, – и, получив некие свойства, известные только жрецам храма, составлявшим его отдельную коллегию, могли служить своей цели. Цель эта была велика и возвышенна: огонь, питающийся плотью додаров, не только сам был чист, но и своими эманациями очищал земное пространство вокруг, делая его пригодными для проникновения высших энергий и облегчая земным обитателям соприкосновение и связь с этими энергиями, – что и составляло Высшее Общение.

Кроме всего прочего, для возжжения священного огня требовалось умение выложить из дров пирамидку, подходящую к каждому отдельному случаю, – царь Родам, например, знал семь таких способов, и вполне обходился ими. Но некоторые – он слыхал об этом – превратили даже священное явление в вид коллекционирования. Рекорд дошел, кажется, до ста видов…

Царь Родам крутанул головой. Он не осуждал, но… Надо бы запретить царским указом подобное отношение к сокровенному. Но чего он добьется указом? Насильно в сердце не вложишь божественный трепет, не заставишь понять его тех, кого он оставил. Вот, ему докладывали, – недавно даже додумались устроить игры, это взрослые все дяди: кто мудренее пирамидку выстроит, да чья окажется устойчивее под ударами с десяти шагов. Дети?.. Да нет, тут другое…

Между тем башенка была готова. Царь любовался ее стройным корпусом и красивым узором: каждый ряд поленьев являл собой новую, отличную от других, геометрическую фигуру, самостоятельный символ, вместе же двенадцать рядов составляли некую магическую формулу, космический знак. Омыв руки из принесенного с собой кувшина, царь Родам полил, вернее, окропил – настолько драгоценным были эти вещества, – каждый из рядов пирамиды, стараясь не пропускать ни одного полена, – густым маслом из семи крохотных золотых сосудов.

Знакомый аромат, все усложняясь новыми и новыми запахами, едва не увел царя в прошедшие времена, когда это самое действо, которое сейчас он проводил в одиночестве, совершали они вдвоем с отцом, великим царем Сваргом.

Но Родам вовремя встрепенулся: небо на Востоке горело. Быстро он чиркнул огнивом над приготовленной пирамидой – и, как истинное чудо, вспыхнул беззвучный прозрачный костер, совершенно лишенный дыма и распространяющий вокруг себя благовоние, наводящее на мысли о неземном. Огонь вспыхнул именно в ту секунду, когда к Земле вырвался первый луч солнца, стремительный, радостный, как добрый хозяин к толпе заждавшихся гостей, на ходу обнимая каждого и окидывая всех пристальным взором.

Это было добрым знаком.

Теперь оставалось ждать. Думать – и ждать.

Давно это было.

В те незабываемые дни, когда великий царь Сварг заканчивал обучение своего сына, тогда еще царевича Родама. К тому времени он прошел уже полный курс школы, обязательной для всех без исключения детей: атланты за этим очень следили. Однако это общее образование, которое, безусловно, оттачивало способности полубогов, каковыми атлантов почитали земные человеки, и расширяло и без того огромные возможности их, – это как бы вводное образование не шло ни в какое сравнение с тем, чему учил царь своего наследника, получив на то Высшее соизволение, и с облегчением узнав об окончании своей миссии на Земле. Конечно, это не означало непременного ухода с земного плана – царь мог, если желал, продолжать свое прежнее житье, исключалась лишь полная власть, – однако ни один, не только из царей, но и вообще атлантов до сих пор не воспользовался этим правом: разрешение оставить бренное тело и вернуться, хотя бы на время, в родные надземные сферы было превыше всего, и не воспользоваться им никому не приходило в голову.

Царь имел много преимуществ перед рядовыми атлантами, хотя, в общем, они были равны. Это были тяжкие все преимущества, и одно из них составляло выбор достойной себе замены. Выбор этот должен был быть безошибочным: исполнение Высшего Плана, неизвестного во всей полноте даже самим царям, зависело от него. Груз, возлагавшийся на плечи новоявленного царя Атлантиды, был неимоверно тяжел: он составлял земное равновесие. И царь, принимавший из рук своего преемника-отца знаки власти, одним из которых был золотой шар, символ планеты, должен был вместе с ними вполне сознательно и добровольно взять на себя ответственность за энергетическое благополучие Земли на время, ему порученное. Эта ответственность давалась царю не просто символически, – но подкреплялась поистине божественной способностью повелевать скрытыми от прочих силами Земли и Космоса.