Амаяк Тер-Абрамянц-Корниенко - Музей развитОго социализма Страница 6

Возвращались вечером по реке. Солнце садилось в заречный черный бор. В гладком зеркале Шуйцы отражалось розовеющее небо с волокнами облаков и зеленые прибрежные кусты, изредка всплескивала рыба и тогда бежали круги и небо трепетало. Из-за заборов белели яблони и слышался свист соловьев. Влажный и свежий воздух и глотался как молоко. Откуда-то тянуло дымком костра.

– Бля-а-ать! – разорвал покой пьяный рёв – Бля-ать!

– Народ не выносит красоты, – констатировал Валентин. – … А вообще хочется от людей уехать в дикие места, хоть на месяц…

– Ну и куда мы летом поедем? – спросила Ирина.

– Давай в горы сходим, с Петькой!

– А может, лучше в дом отдыха, у отца есть на работе хорошие путевки в Пицунду?

– Снова дом отдыха! Нет, ты представь себе, какая в горах природа, нетронутая!… Через Большой Кавказский хребет, а там на море и отдохнем…

Над городом громоздились розовые тучи.

Шли по улице молча, он думал о ледниках, она – о морском пляже. И встретилась им возвращающаяся откуда-то колонна солдат. Впереди шел разводящий с красным флажком, и пришлось подождать, пока они пройдут. А их было много – не меньше батальона – ждать пришлось довольно долго. Солдаты тоже молчали. Пилотки, гимнастерки, галифе, сапоги, слегка взметающие отяжелевшую вечернюю пыль, – за тридцать лет со времен войны форма советского солдата почти не изменилась. Офицеров не было. В лицах младшего комсостава было что-то зверино-героическое, а на лицах рядовых и даже сквозь их затылки читалась скука и единственный вопрос: «Когда же дембель!?..»

– А ты, наверное, любишь свой родной город? – спросила, глядя им вслед, Ирина.

– Представь себе, нет, я, наверное, какой-то выродок, всегда мечтал отсюда вырваться. Ты не думай, я и твою Москву не люблю…

– Но какой-нибудь любишь, ну не Нью-Иорк же…

– Почти угадала – Сан-Франциско! – рассмеялся Валентин. – А если серьезно – Ленинград… Там тетка моя жила…

– Ты никогда не рассказывал…

4. Снежная королева

Да, все-таки он так и не смог полюбить Москву, несмотря на то что провел в ней более шести лет. Воображение его с детства занимал другой город.

Однажды, как обычно, вернувшись домой из школы (он учился тогда в третьем классе), увидел сидящую в большой комнате на диване крупную прямую старуху с суровым надменным лицом, от которого веяло каким-то холодком. Но при виде мальчика это лицо внезапно озарились улыбкой, холодные светлые глаза заискрились льдистым смехом.

– Здравствуйте, – осторожно поздоровался с незнакомкой Валентин, – а это кто, мам?..

Мать выглядела довольно смущенной.

– А я твоя тетушка, Антонина, – заявила незнакомка, рассмеявшись, – неужто мама тебе ничего не говорила про свою старшую сестру?

Краска заливала лицо матери.

– Да, это твоя тетушка из Ленинграда… – пролепетала родительница.

– Из Ленинграда! – потрясенно и восхищенно воскликнул Валентин. – Он вообще почти никуда не выезжал из Новотрубинска, только раз в Крым в пионерлагерь.

– Не из Ленинграда, а из Петербурга! Из Ленинграда, милочка, те, кто после семнадцатого вылупился!

– Ну, дай я на тебя посмотрю, племянничек, – властно привлекла к себе старуха Валентина, разворошив ему волосы на голове, и, подняв лицо мальчика, заглянула в глаза. И мальчику почему-то эти решительность, властность, прямота старой женщины, эти холодные с искрами бенгальского огня глаза показались ужасно приятными, как щенку приятна ласкающая его рука боготворимого хозяина.

– А лоб-то наш, как у деда! – она неожиданно привлекла его к себе и поцеловала где-то над бровями и снова отодвинула от себя, рассматривая. – Вот ты какой!..

Валя страшно смутился и покраснел: ну какой он? – ну, самый обыкновенный ведь! Что-то слишком большое видит в нем эта немолодая дама, чего в нем и нет!..

Он разозлился на маму – почему она так мало говорила о ленинградской тете. Говорила, конечно, только очень давно, мимоходом, – что живет Ленинграде, характер тяжелый, больна и её тревожить не стоит. Но вот по виду этой женщины вовсе не было заметно, что ее могли бы смутить расстояния.

– Ну, Варечка, хоть чаем напоишь?

– Да, сейчас пообедаем.

– Ну, ты ребенка накорми, а я сыта, я лишь без крепкого чая не могу, давление падает…

– А вы надолго к нам? – осторожно и с тайной надеждой осведомился мальчик.

– Сегодня и уезжаю, Валюша…

– Может, переночуешь, Антонина? – спросила мама Валентина, не очень неуверенно.

– Да нет уж, куда вас стеснять, главное – племянника повидала… вот попью чаю и поеду: у меня тут подруга недалеко одинокая. А его уж потом летом ко мне в Петербург, хоть на недельку, пришли, не обессудь. Ребенку надо уж и Невский показать, и Эрмитаж, и Петергоф, а то что он здесь видит, кроме пятиэтажек? Приедешь летом к тете Тоне?

– Обязательно! – страстно и решительно вырвалось у мальчика.

– Увезу-ка я его, Варечка, к себе, как Снежная Королева Кая!

– Ну, ну, только ненадолго, – немного испугалась мама.

За столом есть совсем не хотелось, и он то и дело поглядывал на тетушку, больше похожую по возрасту на бабушку, смущаясь, когда она перехватывала улыбкой его любопытствующий взгляд, вслушиваясь в каждое слово.

Вместе с этим человеком в дом вошло предчувствие чего-то необыкновенного, нового, грядущего…

Новообретенная тетушка принялась расспрашивать Валентина о школе, учебе, школьных друзьях, прочитанных книгах. Он с удовольствием и жаром стал рассказывать то самое заветное, о чем и маме рассказывать воздерживался: какая интересная книга «Тимур и его команда» и что точно такую же команду они хотят создать во дворе, однако тетушка вовсе не поспешила разделить его восторг, лицо ее оставалось непроницаемым, лишь светлые глаза также поблескивали благожелательным вниманием. Она спросила, читал ли он «Трех мушкетеров» и «Остров сокровищ», «Следопыта».. Племянник признался, что только слышал об этих книгах от школьного товарища Жени Левитина, но не читал: в книжных магазинах этих книг днем с огнем не сыщешь, а Жене Левитину родители запрещали давать эти книги на вынос, чтобы школьные товарищи не «заиграли». Даже в центральной городской детской библиотеке на эти книги огромная очередь, а когда почти дошло до него, их вовсе перестали выдавать из-за ветхости и надолго отправили в ремонт на подклеивание.

Тетушкины седые локоны лишь легонько шевельнулись в почти удовлетворенном кивке, она сделала последний глоток чаю и, поставив чашку на блюдце, сказала.

– Понятно… А ведь у меня тебе подарок!

Она медленно встала из-за стола, направилась к прихожей, повозилась со своей старой кожаной сумкой.

– Иди-ка сюда, Валюша…

В руках у нее были книги.

– Ух ты! – только и смог выдохнуть мальчик, рассматривая дар. Это и были как раз те две заветные, столь чаемые книги. Прямо как в сказке получилось: и «Три мушкетера», и «Остров сокровищ», да ещё с «Чёрной стрелой» – не новые, но хорошо сохранившиеся: шляпа с перьями и скрещенные шпаги на обложке одной и парусный корабль – на другой.

– Эти самые книги твой дедушка в детстве читал – добавила тетушка. – Читай и ничего ни у кого не проси.

Тетушка подарила и комплект цветных лаковых открыток с видами Ленинграда, а потом засобиралась. Она уехала так же стремительно и неожиданно, как и появилась, взяв слово с племянника, что он к ней приедет летом, оставив мальчика потрясенным и счастливым. «Увезу я тебя, как Снежная Королева Кая». И это ощущение счастья держалось весь вечер, несмотря на то, что вернувшийся с работы отец ходил мрачнее тучи и пару раз до него доносились повышенные голоса из кухни: «Я не знаю – как, – будто оправдывалась мать, – наверное, через адресный стол установила!»… Они будто спорили, и сквозь бубнеж доносились лишь отельные слова: «Но ведь это опасно!.. опасно… никто не виноват!.. еще все вернется, вернётся, вот увидишь!…»

Отец и мать нередко переходили на повышенные тона. Однако теперь это нисколько не могло омрачить чувство счастья Валентину – ведь он обладал целым сокровищем! Он начал читать эти книги одна за другой: почитает одну, потом другую, а между ними рассматривал виды Ленинграда-Петербурга: Исаакиевский собор, медный всадник, вздыбивший коня, Зимний дворец, Невский проспект, крейсер «Аврору», другие дворцы и Нева, обязательный памятник протягивающего куда-то руку, открывающего новую эпоху черного Ленина (он произвел на него совсем небольшое впечатление) и открытка с достижениями советского времени – районы новостроек – копии таких же пятиэтажек, что и в Новотрубинске. Он читал книги параллельно, но странное дело, от этого ничего в голове у него не перемешивалось – миры эти в его сознании не пересекались, а жили сами по себе, будто в отдельных ящичках сознания, и он засыпал в тот вечер, положив обе книги рядом с собой на полу так, чтобы до них можно было легко дотянуться рукой.