Валерий Анишкин - На распутье Страница 6

– А дело не в демократии, а во власти, которую мы теперь выбираем демократически. А как ведет себя эта власть – вопрос другой.

– Чего ты разошлась, Даш? – не выдержала Элька. – Ну их всех к черту. Давайте гулять.

– Да надоел бардак. Мне двадцать пять лет, а я на родительской шее сижу.

– Иди в предприниматели. Теперь многие бизнесом занимаются, – посоветовала Татьяна. Ее Толик возил на своей машина товар из Москвы, в основном памперсы. Своей точки у него не было, но его товар охотно брали оптом несколько магазинов, и это пока неплохо обеспечивало их с Татьяной.

– Зачем мне в предприниматели? – Обиделась Даша. – Я врач. Что, стране врачи не нужны? Во всем мире, между прочим, врачи – это средний класс со всеми вытекающими последствиями.

– Толь, а чего ты магазин не откроешь? – спросил Вовка. – Уж если занимаешься этим, развивайся.

– На какие шиши? Это уже совсем другие деньги.

– Возьми ссуду в банке.

– Ага! Ты знаешь, какие у нас проценты по ссуде? Это тебе не Бельгия. Обдерут как липку. Да еще под залог. Возьмешь и не заметишь, как квартиру потеряешь.

– За товаром в Москву ездишь? – поинтересовался Вовка.

– В Москву. Куда ж еще?

– Не люблю Москву, – сказала Мила. – Сплошная суета и вечная спешка. Все куда-то бегут, всем некогда. Народу тьма, а спросить некого. В лучшем случае не ответят, а в худшем – облают… Господи, а за свои московские квартиры держатся так, будто вся провинция спит и видит, как у них эти квартиры оттяпать… А еще, помню, Маркес в моду вошел, так вся Москва с томиками в метро и в троллейбусах ездила. И не потому, что Маркес всем поголовно нравился, а потому что модно…

– Так ты тоже читала Маркеса вместе со всеми, – подколола Милу Элька.

– Ничего подобного, – засмеялась Мила. – Я подождала, пока ажиотаж спадет, и без давления извне прочитала, с большим удовольствием, между прочим… Да все у них напоказ. В провинции по-другому… И, вообще, мы больше Россия, чем Москва, хотя Москва и смотрит на нас свысока… Говорю честно, я бы в Москве жить не хотела.

– Не скажи, подруга, – отозвалась Татьяна. – В Москве возможности другие. Не сравнить. Столица – есть столица. Я бы пожила. Большой театр, Третьяковка, театр на Таганке, Покровский Собор, ГУМ, ЦУМ. Говорят, Москва до неузнаваемости меняется.

– Да только Москва и меняется. Наши зарплаты не меняются. А ты знаешь, сколько теперь билет в Большой стоит? Как раз Дашкиной зарплаты хватит, а моей так и мало будет.

В словах Милы звучала ирония. Татьяна промолчала

– Москва, конечно, не вся Россия, – поддержал Милу Толик. – Но мир смотрит на Россию через Москву… А настоящая Россия – в провинции.

– Мальчики, девочки, ну, миленькие, хватит вашей политики, давайте веселиться, – взмолилась Элька.

– Русский человек без политики жить не может, – изрек Олег. – Кругом одна политика.

– И водка, – добавил Вовка. Он заметно опьянел, хотя выпил всего три рюмки водки, к которой не очень был привычен.

– Всё, всё. Пьем за Лину, за ее дите, которое уже говорит по-французски, и за русский футбол, который Вовка развивает и пропагандирует в Бельгии.

На короткое время воцарилась тишина, прерываемая фаянсовым звоном тарелок.

– Лин, расскажи, как там в Бельгии, попросила Даша.

– Нормально, – пожала плечами Лина. – Чисто… А у вас тут бабки на каждом шагу семечками торгуют. Все остановки лузгой заплеваны, и никто их не гоняет… И урн нет…

– Урны убрали отовсюду, когда после взрывов в Московском метро появилась террористическая угроза. А семечки продают, потому что кормиться надо. На пенсию в пятнадцать долларов не проживешь. У нас врачи и учителя месяцами зарплату не получают, а на предприятиях с рабочими расплачиваются продукцией. Так что кроме бабки с семечками, на трассах стоит народ и торгует игрушками, часами и глушителями для автомашин.

– Да-а! В России действительно много политики, – сказала Лина. – Мы как-то уже успели отвыкнуть от этого. В Европе все проще.

– Европа зажралась, – зло сказал Толик. – Народ стал инфантильным. Ему не до чего дела нет. Мало того, они даже мозги перестали напрягать. От сытой жизни отупели. Россия – слишком значительна, чтобы закрывать глаза на то, что в ней происходит, а Европа даже не почесалась, когда Хрущев чуть не развязал мировую войну из-за Кубы. Посмотрел бы я тогда на Европу… Россия укрыла Европу от татаро-монгольского нашествия и от гитлеровской оккупации спасла. А на Россию все плюют с высокой европейской колокольни и смотрят как на помойку и сырьевую базу.

– А кто виноват? – сказал Олег. – Сами и виноваты… Мы же сами всем доказываем свою несостоятельность. «Тупые», как русские говорят, иностранцы не могут понять, как в такой богатой стране можно так плохо жить…

– Мальчики, еще один разговор про политику, я встану и уйду, – пообещала Элька.

– Правда, ребят! Давайте про что-нибудь другое. Ну, надоело же! – возмутилась Татьяна.

– Вон, нам горшочки несут, – обрадовалась Лина.

Официант, молодой человек в черной жилетке и бабочке, поставил поднос с горшочками, от которых шел пар и умопомрачительный запах тушеного мяса, на свою тумбочку и стал подавать на стол коричневые глиняные сосуды, держа их за ручки-ушки.

– Олег, – попросила мужа Элька. – Закажи еще бутылочку водки.

– Да хватит, вон, еще вино есть, – возразила, было, Татьяна.

– Тань, с каких пор ты в союз трезвенников записалась? Каждый день, что ль, собираемся вместе? Давай, давай, Олег!

Выпили под горячее. И уже заговорили громче, не слушая друг друга. Женщины раскраснелись, у мужчин заблестели глаза. Чаще раздавался смех. Олег подсел к Володе, и мужчины, оказавшись вместе, заговорили о своих машинах, пошли анекдоты.

– Мил, как у тебя с работой? – спросила Татьяна. – Ничего не нашла?

– Где ж я ее найду? На дороге не валяется. Гербалайт продавать? Так это не работа.

– Знаешь, Мил, – жестко сказала Элька. – Ради ребенка, что хочешь продавать пойдешь. Иди работать кондуктором на троллейбус, пятьсот тысяч платят.

– Что ж ты не пойдешь? – огрызнулась Мила.

– Мне не надо. У меня мужик зарабатывает. А ты своего турнула. Вот теперь локти и кусай.

– Локти я кусать не буду, но и с алкашом жить не стану. И в кондукторы не пойду. Проживем как-нибудь.

– Жестокая ты, Элька. Уж если помочь не хочешь, так хоть не растравливай душу человеку. Я тоже на бобах сижу, так что ж и мне бросить больницу и в кондукторы за лишние сто тысяч идти? – возмутилась Даша.

– У тебя детей нет.

– У меня и мужика нет, – засмеялась Даша. – Мил! Вот дура-то склерозная. Забыла. Все думала, что я тебе должна сказать? В Зернобобовый институт требуется МНС. Ты же биолог. Мне соседка, Наташка, сказала, – она аспирант в лаборатории биохимического анализа.

– Даш, – заволновалась Мила. – Что ж ты молчала?

– Говорю ж, склероз.

– Так уж, небось, взяли кого-нибудь? Когда ты разговаривала?

– Да не бойсь, подруга. Я Наташке про тебя рассказала, и попросила, чтобы место пока забили. Если тебя возьмут, с ней вместе работать будешь. Хорошая деваха. Тоже не замужем.

– А какая там зарплата, не знаешь?

– Честно, Мил, не знаю. У Наташки тысяч четыреста, но она зам. зав. лаборатории и работает уже года три. Ну, уж во всяком случае, больше, чем в твоем кружке. А потом, ты же девка умная, тебе главное зацепиться. И защититься там можно. К наукам ты способная, недаром школу с медалью закончила… Да и НИИ – не школа: сопли чужим дебилам вытирать.

– Я завтра съезжу. Утром отпрошусь и поеду. Спасибо тебе, Даш.

– Да ладно тебе. Благодарить потом будешь… Да, Мил, я у тебя сегодня переночую? Что-то мне сегодня неохота к себе тащиться.

– Что ты спрашиваешь? Конечно. Я и так все одна, да с Катькой. Поболтаем вволю. Чайку попьем, у меня варенье сливовое есть.

– Какой тебе чай, – засмеялась Даша. – Я и напилась, и наелась на неделю. Посмотри на мой живот. Как на седьмом месяце. – Она погладила обеими ладонями свой живот.

Мила с Элькой засмеялись.

Вместо магнитофона заиграл оркестр. Татьяна увела своего мужа танцевать. Тот нехотя покинул мужскую компанию, и они пошли на пятачок перед оркестром.

– Мил, вон видишь парня? На тебя глаза пялит, – Элька толкнула коленом Милу. Мила скосила глаза на столик справа. Там сидели два молодых человека и миловидная девушка. Один, худощавый, действительно посматривал в их сторону.

– Вижу, смотрит. А почему на меня? Может, на тебя или на Дашку.

– Ага, щас. Это Вадим. Он давно на тебя глаз положил. И ко мне, и к Таньке пристает, просит с тобой познакомить.

Мила еще раз осторожно покосилась в сторону Вадима. Элька сделала незаметный знак, и молодой человек поспешил подойти к ним, будто этого и ждал. Был он высок, худ, не широк в плечах, но приятен лицом, и как Мила заметила, застенчив, потому что, когда со всеми поздоровался и Элька представила его, густо покраснел.