Сергей Ильичев - Заветный Ковчег Страница 6

И подростки, откланявшись, покинули любимого учителя.

Выпив стакан чая, ученый прилег на кушетку и задумался. Он хорошо помнил, что сам термин «монах» происходит от греческого «монос» – то есть один. Лишь тот настоящий монах, кто одолел искушения и соблазны мира, отвлекающие человека от исполнения его религиозного долга, и остался один, то есть наедине с Богом, – таково святоотеческое толкование монашества. Ибо: не умрешь для мира – не родишься для Бога.

А потому многовековое сосредоточенное «молчание» монашествующей братии, их отстранение от мирской суеты и участия в политической жизни страны происходило не от их невежества или лени, как кажется многим, а от достаточности благодатной полноты религиозного чувства, от сосредоточенной ревности в делании богослужения и от изумления пред величеством Божиим, постигаемым теми из них, кто имел истинно любящее сердце…

Казалось бы, все так, верно, однако же…

Дмитрий Виленович не заметил, как и задремал.

И видится теперь уже ему в том тонком сне келья неведомого монастыря. За небольшим деревянным столом при свече сидел некто в монашеском облачении и что-то писал. Скрип гусиного пера от нажима хорошо слышался в ночи. Раздавшийся вдруг стук и распахнувшаяся вслед за этим дверь заставили писца оторваться от своего труда.

В его келью вошел второй человек в таком же монашеском облачении.

– Фома, ты почто по сию пору не спишь? – спросил его писец.

– Сам-то отчего не сомкнул своих глаз? – буркнул тот ему в ответ.

– Новости от новгородской братии поступили. Надобно к утру ответ отписать…

– Поделишься сокровенным?

– Без благословения игумена? Снова, брат, на грех меня толкаешь? – бросил гостю писец.

– Не первый раз, поди. Если мы друг друга выручать впредь не станем, то оба можем сгинуть…

– Твоя правда, Фома! Чую, втягивают нас в дворцовые перевороты. Как бы нам всем своих голов не лишиться.

– Так новгородские же вроде не с царем воюют. У них чисто церковный интерес.

– В чем же тогда этот интерес? Или не видел давеча, как попы Дионисий с Алексием во время богослужения пляски бесовские за престолом устроили, а после иконы старинные штанами своими протирали?

Возникла томительная пауза. И писец снова начал тот тревожный разговор.

– Чую, что ересь новгородская уже и в нашем монастыре гнездо свила…

– Это ты о чем?

– Сам будто бы не догадываешься? Как бы нам пособниками тому не стать…

– Ты меня словами-то не убаюкивай, – уже более жестко ответил ночной гость, подходя к столу. – Письма новгородские ложь на стол. Посмотреть мне их надобно.

В этот-то момент чуткий сон Ардашева был нарушен. Он огляделся. За окном светало. И тогда, поставив чайник на плитку, он полез в книжный шкаф и после, попивая чай, долго вчитывался в страницы истории.

Здесь мы уточним, для читателя, нечто важное для понятия этих и последующих событий, напомним о временах, людях и тех тревожных событиях, что всколыхнули тогда всю христианскую Русь.

Как вы уже знаете, с момента раздробления Руси на множество уделов после смерти Ярослава Мудрого объединительная работа не утихала ни на миг. Поучения Владимира Мономаха, устремления святого князя Андрея Боголюбского, кропотливый труд московских князей по собиранию Руси – все это лишь этапы становления русской державности.

Казалось бы, задается вопросом православный историк, что могло заставить удельных князей, лишь недавно почувствовавших себя самостоятельными владетелями, отказаться от своих прав и сделаться, пусть и высшим, но подчиненным сословием?

Что могло заставить города, привыкшие к обособленности и своим правам, слиться в одно политическое тело?

Кто мог принудить народ принести тяжкие жертвы во имя неведомого грядущего благоденствия?

Этой силой стали скорби и тяготы иноземного ига, способствующие тому, что Русь объединилась прочным союзом общего горя, когда над страной, помимо ее воли, вознеслась единая и страшная власть монголо-татарских ханов и необходимость повиновения которой после первых страшных и жестоких погромов ясно осознавалась всеми – от великого князя до простого смерда.

Если верить современной истории, то именно Иоанн III первым отказался платить дань Золотой Орде и, набравшись мужества, встретил-таки с большими силами неприятельское войско на реке Угре.

Видя это, враги, простояв долгое время на противоположном берегу реки, так и не начав сражения, а времена были морозными, ушли в Литву, разорив там двенадцать городов…

Русские впоследствии назвали ту реку Угру «поясом Богоматери», веря, что именно по Ее молитвам избавил Господь Россию от иноверцев. Таково, кстати, было общее мнение, дошедшее до нас в отзывах современников.

А посему последующие времена царствования Иоанна III лишь укрепили уже формирующееся державное сознание и национальное единство Руси святынями Христианской веры.

Однако же столь ревностное стремление к объединению народа не могло остаться без противления со стороны антиправославных сил. Ибо живучей оказалась затаившаяся ересь.

«…Се врази твои возшемуша и ненавидяща тя воздвигоша главу»…

И такое тут началось…

Вот тут-то православный народ, через отвержение искушений и соблазнов вероотступничества, еще раз и должен был явить миру свою преданность родным святыням. С этим-то, как и понял ученый, и был связан увиденный им нынче сон.

Утром Ардашев обзвонил своих друзей-историков и сотоварищей-краеведов, обозначив для них общую тему вечернего заседания Клуба любителей Удомельской старины, а также пригласил на беседу вместе с подростками и уже знакомого ему местного священника, батюшку Дмитрия. После чего ушел в краеведческий музей, а весь остаток дня просидел в библиотеке.

Вечером его квартиру было просто не узнать. В центре гостиной комнаты был накрыт большой чайный стол, вокруг которого собрались его друзья и единомышленники, естественно же – школьники и батюшка Дмитрий.

А на балконе уже пыхтел еловыми шишками огромный трехведерный самовар.

Когда друзья испили по третьей чашке, то, будучи умиротворенными, неторопливо начали свою беседу.

– Уважаемый Дмитрий Виленович! – начал с вопроса старейшина клуба и почетный член президиумов всех существующих в городке общественных организаций – Леопольд Маратович Бахтямов. – Не могли бы вы нам сказать, как и чем еще может быть для нас интересен период царствования Иоанна III?

– Цитирую хорошо известное… – и далее Ардашев прочитал уже вслух: – «…Вслед за Ольгой за своей частью дани пришел на эти земли князь Ярослав (1187) да в 1434 году зело пограбил местных жителей князь Василий Юрьевич. Но особо жестокому разорению подверглось Млево во времена царствования Иоанна III…» Или вот еще: «В 1471 году им были посланы рати на беспощадный разгром Новгорода, а через семь лет он уже сам шел на Новгород. А потому население вдоль Мсты каждый раз вынуждено было первым расплачиваться за всю Новгородскую землю…»

– Положим, что мы все это хорошо знаем. Но что было истинной причиной тому? – спросила директор краеведческого музея Лидия Павловна Крапивина.

– Гордые новгородцы, – отвечал ей Дмитрий Виленович, – возжелали тогда, под воздействием лукавых иноземных «торговцев», откреститься от христианской веры своих отцов. Да заодно и от власти Московской. Вот после чего московские рати основательно и беспощадно покосили тогда сию ересь.

Тут в начавшийся разговор вступил батюшка Дмитрий.

– Того, что Господь попускает, малым никому не покажется, – начал он. – А ко всему прочему вспомните последующие моровые поветрия, которые обрушились на эти же земли, чем не наказание Божье за сей грех отступничества…

– Читали летопись, помним, – говорит Бахтямов и тут же по памяти цитирует уже то, что писал некогда новгородский летописец: «Жито стояло на нивах, и некому было жать, ели коней, псов, кошек и кротов… От века над нами того не было…»

– Но и идеолог сей борьбы – некто Иосиф, игумен, если не ошибаюсь, Волоцкий, был, однако же, и сам чрезмерно жесток и жаждал крови мудрствующих «еретиков», – негромко сказал молодой учитель истории Рюмин. – А это как-то не вяжется с братской любовью к ближнему.

– Позвольте мне тут с вами не согласиться, – попытался ответить ему батюшка Дмитрий. – Согласно нашим церковным летописям сам Иосиф был во всем примером для братии, любил петь и читать на клиросе, говорил поучения и последним всегда покидал храм Божий. Была ли какая общая работа для братии, он спешил предварить всех, изнурял себя постом и бдением, вкушая пищу большей частью через день, проводя большую часть дня и ночь в молитвах. А то, что миф о его «жестокости» весьма живуч… Это связано в первую очередь с той ролью, которую он сыграл в искоренении сей ереси, грозившей страшными потрясениями Руси, где все уже были «овчата» единого Христа, все «единомудрствующие», жившие в полном согласии со святоотеческим Православием…