Ната Хаммер - Школа. Точка. Ру Страница 6

И что географичка Шишкиным такого сделала, что ей такое внимание? Вряд ли им география понадобилась. Им и русский с математикой нужны только ради аттестата. Неакадемическая у них девочка. В облака улетает в момент, а возвратиться не спешит. Ей можно только такую профессию выбирать, за которую уголовной ответственности не предполагается. Чем-то на Катюшу мою похожа. Моя тоже была мечтательной. Сколько я её тянула… Сочинения за неё писала, ну и доклады все тоже, конечно, презентации всякие. Подстраховывала и коллег своих просила войти в моё положение. Я ведь только из-за Катюши из школы не ушла. А могла. Звали меня в агентство недвижимости работать. Сейчас бы, может, совсем другой жизнью жила. Не в стародачной развалюхе, а в хорошем коттедже, как моя подружка Кира. Но папа покойный был категорически против. «Дочь полковника Советской Армии – квартирный агент?! Только через мой труп!» Не могла же я перешагнуть через папу…

Ты вылезешь из-под дивана или нет? Я же сказала, что драть не буду. Мне, когда я с кем-то разговариваю, нужно видеть глаза собеседника. Как реагирует, понимает или нет. Я с диваном говорить не могу, он неодушевленный. Люций! Спишь, что ли? Набил брюхо, как удав, и шевельнуться не можешь? Ну вот, дожили, я уже на коленях перед тобой стою, сейчас и простирание исполню, чтобы тебе в глаза твои бесстыжие посмотреть. Что ты на меня своими зелеными фарами уставился? Как будто никогда не видел. Это я, мать твоя. Выползай. Выползай, кому говорю! Застрял, что ли? А вот нечего было так обжираться. Давай мне лапы, я тебя вытяну. Ах, ты царапаться?! Неблагодарный! Я, дура, перед тобой на коленях ползаю. По испорченному тобой ковру. А ты меня до крови полоснул! Катя придет, спросит: «Мама, что это?» А я что отвечу? Что кот, которого я из помойки вытащила, пригрела, приютила, бросается на меня, выставив когти? Какая черная неблагодарность! Сочетается с цветом твоей шерсти!

Ты у меня дождешься! Отнесу тебя туда, откуда взяла. На помойку. А себе возьму воспитанную клубную кошечку с родословной. Шотландку вислоухую. И будем мы с ней жить душа в душу. Батюшки, вылез! Почуял опасность. Прекрати лизать мне ноги. Давай лучше пластырь достанем. Как я с такой рукой тесто месить буду, ты подумал? Ни о чём ты не подумал, одна сплошная спонтанность. Что-то там звякнуло. Эсэмэска пришла. Хорошо, не успела руки мукой измазать. Посмотрим, кто ещё меня вспомнил. А ты куда лезешь? Любопытный! Неприлично читать чужие сообщения. Это от Катюши…

Ну вот, пирожки отменяются. Не приедут они. У Гоши – простуда. Не хотят меня заражать. Очень предусмотрительно с их стороны. Мне болеть нельзя. Заменить меня в школе некем. Подготовка к ГИА на мне, к ЕГЭ – на мне. В субботу только я да математики вкалывают. Остальные отдыхают.

Перестань лизать мне лицо. Я не плачу. Не плачу. Ну, плачу. Сейчас перестану. Где салфетки?

…Всё, что ни делается, к лучшему. Курица съедена, рука расцарапана, Гошу этого я терпеть не могу – могла бы и сорваться. Носится с ним Катюша, как курица с яйцом. Вот уже три года! А он до сих пор ей даже замуж не предложил. Пришел на всё готовенькое в нашу квартиру и укоренился. Жилье есть, девушка его содержит, в рот смотрит и ни о чём не просит. А он, видите ли, творит! Тоже мне, творец непризнанный. За три года трех рублей своим творчеством не заработал. И в редакции своей гроши получает. И в ус не дует. Трутень он, а не творец. Прилипала. Козел! Не смотри на меня так. Его облик мне козла напоминает. Глаза зеленые и бороденка жидкая, хоть бы сбрил. Нет, он ещё и косичку в бороде заплетает. Тьфу! А Катюша как заколдованная: Гоша, Гоша, Гоша. Гоша – гений, просто окружающие этого не понимают! Что он за эти годы натворил – я спрашиваю? Гоша пишет роман. Роман! Дайте почитать рукопись! Я всё-таки филолог. Нет, мама, боюсь, ты это не сможешь оценить, ты такая традиционалистка… Слово-то какое! Это чтобы не сказать – отсталая, понимаешь? Зато они у нас страшно продвинутые. Голой задницей по занозистой лавке, как говорила моя баба Дуня. Что ты опять на меня так уставился? Это народный фольклор.

А я тоже дура, Катюшино счастье спугнуть побоялась, быстрее из дома на дачу переселилась. Чтобы не мешать и не вмешиваться. Помнила, как папа смотрел на моего мужа – волком. Он же мечтал, чтобы я за офицера замуж вышла. Курсантиков своих короткостриженных в дом водил. А я смеялась над ними. «Как надену портупею, всё тупею и тупею…». После московской олимпиады военные уже не ценились. Это в семидесятые девчонки на курсантские танцы толпой валили. А я привела в дом волосатика, брюки с клиньями, рубашка в цветочек, гитара за спиной. Бард, на слете самодеятельной песни познакомились. Входим в квартиру, я дверь своим ключом открыла, родители на кухне, ужинают. Я подталкиваю своего суженого вперед и говорю: «Познакомьтесь. Это мой Игорь». Папа поперхнулся, побагровел, закашлялся, борщ у него через нос полился. Мама испугалась, вскочила, давай папу по спине дубасить. А у него капуста из носа торчит. Мы с Игорем как прыснем от хохота. Не смогли сдержаться. Папа потом этот смех всю оставшуюся жизнь вспоминал.

Как меня папа просил меня не выходить за него замуж! А я уперлась, стояла на своем насмерть, как Брестская крепость. Люблю – твердила. Да и возраст уже был на пределе. Почти тридцать. Но любви той хватило ненадолго. Папа предупреждал. А я не верила. «Перекати-поле, перекати-поле, вольному воля» – любил Игореша эту песню. И свалил на волю, Кате ещё и годика не было. Не вынес родительского груза. Весь на меня свалил. Папа кричал: «Ну, что я говорил? Курсант ей, видите ли, не пара! А теперь вообще без пары. Кто тебя теперь возьмет с довеском? Скажи спасибо, что мы с мамой у тебя есть и пенсия моя военная». Только вот мама быстро ушла. В начале девяностых. Стояла у табачного киоска в очереди, тогда сигареты по талонам давали, – а папа курильщик был заядлый, без сигарет нервничал страшно, вот мама и добывала для него допинг. Стояла-стояла, а потом тихо так сползла вниз, и всё. Нет мамы… Дай-ка я свежую салфетку возьму, эту уже всю измочалила.

Папа сразу курить перестал. Как отрубило. Весь как-то сразу съежился, уменьшился, усох. И пенсия его тоже усохла. В девяностые годы, милый мой Люций, армия вся на коленях стояла с протянутой рукой, и действующая, и отставная. Перед кем? Перед ворами, спекулянтами, казнокрадами. Бежали из армии все, кто мог. Как, впрочем, и из школы. Мы с папой в одночасье нищими стали. Но через честь советского офицера папа переступить не мог. Его звали в охранные структуры в фирмы разные, и даже в банк. Бывшие коллеги и друзья пытались помочь. А он всё боялся честь замарать. Не желал, как он выражался, воровской общак охранять. Я его понимаю. Только вот кушать-то всё равно надо было, одеваться, за квартиру платить. А выплату пенсий задерживали, и зарплаты учителям тоже. Чиновники дележом кормушек слишком были заняты, чтобы на нас, сирых и убогих, внимание обращать. Вот тогда у меня комплекс неполноценности и развился. Я наподобие папы усохла. И снаружи, и внутри. Мысль была одна: где денег добыть, как нас троих прокормить. В школе нам платили только за «Здравствуйте, дети! Садитесь!». Хорошо, что русский язык такой сложный. И что в нём так много исключений и нюансов. И что он всем нужен для поступления в вузы.

Репетиторство, репетиторство и ещё раз репетиторство – вот он, источник пропитания для преподавателя. И ныне, и присно, и во веки веков. А теперь вот молодые да шустрые хотят его у нас отобрать. Заменить компьютерными тренажёрами и он-лайн лекциями учителей-клоунов. А функцию принуждения кому передадите? Родителям? Они с ней в одиночку не справятся. Ребенка надо подталкивать с двух сторон. Абсолютное большинство детей учиться не хотят. Не хотят – это я вам говорю. Человек вообще – ленивое животное. Особенно мужского пола. Что, разве не так? Не так, я тебя спрашиваю? Если бы не холод, голод и принуждение, жили бы все, как австралийский аборигены – тысячи лет без малейшего прогресса.

Ладно, чего я завелась? Гоша так Гоша. Всё-таки Катюша не одна, как я тут, с котом разговариваю. Пока лямку тяну – буду помогать. А дальше… Кто знает, что будет дальше. Может, действительно – гений? Придется себя сдерживать. А то напишет в воспоминаниях, что я, ретроградка, не приняла его… Но лучше всё же чтоб не гений. Гений – это, как ни крути, отклонение от нормы. Взгляни хотя бы на русскую литературу. Что ни гений, то беда. Хотела бы я быть женой Александра Сергеевича или, скажем, Льва Николаевича? Ни за что, даже за место в истории. А уж про Фёдора Михайловича и думать без содрогания не могу. Недостойное и непристойное с великими под ручку ходят. И дети у них часто кретинами рождаются. Нет, я нормального внука хочу, без отклонений. Лучше я им материально помогать буду.

Ладно, всё, нос вытираем, глаза промокнем и займёмся чем-нибудь позитивным. Чаю заварим и канал «Культура» включим. Луч света в тёмном телецарстве. Готовить не буду, бутерброды сделаю. А ты курицу свою переваривай. И не лезь, не лезь на стол, невоспитанное животное!