Елена Федорова - Веретено Судьбы (сборник) Страница 6

– Вацлав Крайновский – звучное имя, которое я позаимствовал у одного известного афериста, жившего в Праге, – негромким голосом заговорил Вацлав. – Твоя матушка, пани Ванда, была права, когда утверждала, что Крайновский негодяй. На деньги, вырученные от продажи драгоценностей Гелены, он открыл игорный дом. Деньги потекли рекой. А с ними рекой потекли проблемы, к которым Крайновский готов не был. Он получил пулю в лоб, – Глория ойкнула. – Не волнуйся, к его смерти я не имею никакого отношения. Моя задача состояла в том, чтобы никто не догадался о смерти Крайновского. И тогда я стал великим шулером Крайновским. Я играл эту роль много лет. Играл блестяще. А потом… – он усмехнулся, – мне предложили выйти из игры. Но как это сделать? Надо уехать. Но куда? На поиски утраченной любви. Но любил ли кого-нибудь Крайновский? И если да, то кого? Подсказка пришла неожиданно. В доме Крайновского было множество женских портретов. Но одной даме отдавалось особое предпочтение. Ее имя тебе хорошо известно. Все ее портреты теперь у вас.

– Гелена Мировска?! – прошептала Глория.

– Гелена Мировска – моя любовь и мое отчаяние, – прочел я в дневнике Крайновского. – Эта маленькая пианистка отвергла меня. Она предпочла голодать, скитаться по миру, но не склонила голову. Я же всю жизнь преклоняюсь перед ней, перед ее талантом и мужеством. Я никогда не забуду, как она играла на рояле среди сожженного города. Ее руки летали над клавишами. Ее глаза горели так, что казалось, вот-вот начнется новый пожар. Он и начался. Пожар в моей душе, в моем сердце. Я любил и ненавидел ее одновременно. Я оклеветал ее перед Анджеем. Я заставил его поверить в порочность этой непорочной женщины. А когда она исчезла, я показал ему все ее письма. Он плакал, проклиная и меня и себя. Он выкрал все драгоценности нашей семьи и уехал в Краков.

Так Анджей решил отомстить мне. Не скрою, на некоторое, недолгое время он меня огорчил. Мне было неприятно чувствовать себя нищим. Но все позади. Я вновь богат и счастлив. А Веселовского уже нет. Уже нет…

Мы не узнаем, был ли он счастлив. Любил ли кого-то кроме Гелены. Остаток дней он провел со своей дочерью Амандой. Были ли в жизни Анджея другие женщины? Не знаю. В моей жизни их точно не было. Любимых не было. Хотя одна пани мне приглянулась. Юная пани Ванда Тышкевич. Но это к делу Гелены не имеет никакого отношения… Гелены нет, а я есть. Я буду жить вечно. Я нашел средство, которое помогает мне в мои шестьдесят выглядеть юнцом, – Вацлав улыбнулся. – Идея оставаться вечно молодым мне тоже понравилась. Я решил, что превратившись в Вацлава Крайновского смогу сделать много хорошего, смогу уравновесить чашу весов своего бытия.

Вацлав поднялся, поцеловал Глорию в лоб, шепнул:

– Лублу тэбья, дэвочка мойя. Я помогу тебе уехать. Только обещай ничего не делать без моего ведома. Мы союзники. Да?

– Хорошо, – проговорила она, не совсем понимая, что все это значит.

Вацлав откинул полог, крикнул что-то в темноту, сгустившуюся над землей. В ответ раздался звонкий женский смех и приглушенный мужской. Заиграли тимары. Островитяне запели свою любимую песню.

– Эту ночь мы проведем все вместе: ты, я, Олла и Маури. Таков обычай, – сказал Вацлав, отодвинув ширму, за которой находилась громадная деревянная кровать, накрытая пестрыми тканями.

– Сегодня ты будешь спать в моих объятиях, а завтра… – Вацлав улыбнулся. – Завтра ты сама решишь, что делать: уезжать или остаться.

– Я должна уехать, – сказала она решительно.

Он сделал вид, что не расслышал ее слов. Еалантно поклонился:

– Пше прошу, пани, – указал Глории ее место на огромном ложе и вышел.

Глория присела на край кровати, обхватила себя за плечи, чтобы унять дрожь.

– Неужели, все, что он мне рассказал, правда? Нет, в это трудно поверить. Все слишком неправдоподобно. Слишком.

Она поднялась, подошла к столику, на котором лежала дощечка с именем Гелены. Взяла ее в руки, поводила пальцами по ровным буквам, улыбнулась:

– Моя прабабушка не только виртуозно играла на рояле, но еще и увлекалась резьбой по дереву, – положила дощечку на место. – Мама была права, вы, пан Крайновский, первостепенный аферист. Вы так ловко расставили капканы, что не угодить в них было невозможно.

Глория легла, накрылась с головой одеялом, задремала. Сквозь сон она услышала, как в хижину вошли люди. Их было не менее десяти человек. Они негромко переговаривались, посмеивались, повторяли: «Пани, пани, пани», укладываясь в кровать.

– Пани, пани, – шептала Олла, позвякивая браслетами. – Кто твоя пани, Вацлав?

– Ты, Олла, ты, – отвечал он нежным голосом. – Ты моя единственная любовь. Та – пани, а она – Глория.

– У нее красивое имя. Назовем так нашу дочь?

– Обязательно, любовь моя.

– Если родится Глория, ты будешь любить ее больше, чем меня. Все мужчины любят своих дочерей, а пани – своих сыновей. Давай назовем сына Рикардо.

– Обязательно назовем, – прошептал он, поцеловал ее в лоб. – Доброй ночи, Олла.

Она прильнула к нему, зашептала что-то на своем языке. Он рассмеялся, повернулся к Глории, уткнулся лицом в ее волосы, выдохнул:

– Я скучал по тебе.

Глория сжала губы. Приказала себе не верить ни единому его слову. Ни единому…

Сон помог Глории забыться. А когда она проснулась, хижина была пуста. Островитяне исчезли. Глория потянулась, отбросила одеяло, встала. На цыпочках подошла к двери. Приоткрыла. Никого. Вышла. Огляделась. Прислушалась. Ни звука.

– Почему так тихо? – удивилась она.

– Так надо, – шепнул Вацлав, обняв ее за талию. Глория вздрогнула. Он рассмеялся, развернул ее к себе, спросил:

– Хотела сбежать? – она кивнула. – Пани ни за что не найдет дорогу домой. Ей нужна помощь. Маури проводит ее. Да?

Вацлав смотрел в глаза Глории строгим взглядом, пытаясь подчинить ее волю. Не вышло. Глория смотрела на него растерянно. Она не могла понять, почему вдруг Вацлав стал таким чужим и далеким. Невозможно было объяснить, за что она полюбила такого жестокого человека.?

– Ты права, моя девочка, меня любить не за что, – сказал Вацлав. На краткий миг его лицо озарила улыбка. А потом оно вновь стало строгим и злым. – Любить меня не за что, но… любовь – непредсказуемое чувство. Хорошо, что оно есть. Без любви наш мир не смог бы появиться из хаоса, из черноты небытия. Люби и будь любима, Глория. Я отпускаю тебя в твой привычный мир. Отправляйся в свою многоликую Европу. Забудь чистоту и первозданность острова Шуазель.

Он поцеловал ее в губы. Оттолкнул. Крикнул что-то на языке островитян, ушел в хижину.

Перед Глорией появился Маури, поклонился. Улыбнулся. Взял за руку, повел за собой.

– Пустота, та-та-та. Чернота – та-та-та… – стучало в висках Глории.

– Та-та-та, – насвистывал Маури.

– Та-та-та, – пели птицы.

У подножия горы Маури разжал руку и остановился. Глория не сразу заметила, что идет одна. Обернулась. Островитянина не увидела. Облегченно вздохнула.

– Свободна!

Портье открыл перед нею дверь, поклонился. Глория улыбнулась, прошла в свой номер. Спряталась от посторонних глаз. Долго стояла под прохладным душем, раздумывая, что делать дальше. Решила, что нужно немедленно бежать с этого острова несбывшихся грез и утраченных иллюзий.

Сняла с пальца колечко, положила на стол. Все. Взяла чемодан, пошла к причалу, с которого отправляются лодки в аэропорт. В лодке осталось только одно место. Глория заняла его. Надела на голову оранжевый шарф, глаза спрятала за темными стеклами очков. Зачем кому-то видеть ее слезы? Зачем кому-то знать, как ей плохо?

– Жизнь закончилась, – думала она. – Беззаботной, веселой, доверчивой Глории больше нет. Все внутри мертво, выжжено, как после страшного пожара. «Пожар мгновенье первое любви. Пожар ее последнее мгновенье»… – Глория посмотрела на остров, превратившийся в маленькую точку на горизонте. – Про-щай-те-е-е…

– До видзеня, пани, – послышалось в ответ. Послышалось ли?

– Игра воображения, – решила Глория, вытерла слезы. – Ваша игра была слишком жестокой, пан Крайновский. Надеюсь, возмездие не заставит себя долго ждать…

Лодка остановилась. Пассажиры сошли на берег. Глория чуть замешкалась.

– Будем рады видеть вас снова на острове Шуазель, – улыбнулся ей старый капитан. – Вижу, он вам полюбился.

– Полюбился, – сказала Глория. – Милый остров. Спасибо за гостеприимство.

– Возьмите на память венок из орхидей, – предложила юная островитянка. Глория нагнулась, чтобы она могла надеть их ей на шею.

– Вы очень красивая, пани. Желаю вам любви. Вы достойны большой любви, – сказала островитянка.

– Спасибо, – Глория улыбнулась. Впервые за год тревог и огорчений она почувствовала себя счастливым человеком. Решила:

– Пусть невзгоды остаются на острове Шуазель. В Европе все будет по-иному. Там ждет меня большая любовь, которой я достойна.

Глория поднялась по трапу самолета, заняла место у иллюминатора. Задумалась.