Елена Поддубская - Эх, Малаховка!. Книга 2. Колхоз Страница 6

– Я не «леночка», а Ирочка, – обиделась Кашина и отвернулась.

Стас выпучил глаза и оглянулся на Галицкого. Юра, всё ещё улыбаясь, смущённо опустил взгляд и пробасил, еле шевеля губами и выразительно тараща глаза:

– Дурень, я тебе про соседку.

– Ах, про соседку? – Стальнов толкнул Галицкого со своей стороны; объясняя до этого Кранчевскому как поливать цветы и на сколько оборотов закрывать на ночь замки, Володя не слышал начала разговора. Но когда все засмеялись, обернулся.

– Привет, Лена, – помахал Галицкий вместо ответа другу.

Николина вяло улыбнулась сразу всем, глядящим на неё ребятам.

– У неё температура скачет, – поспешила объяснить состояние подруги Воробьёва, – А ты не знаешь, Юра, где Миша Шумкин? – недостача друга занимала Воробьёву не меньше, чем состояние подруги.

– Знаю. Приедет завтра. У него любимый дед умер, – Галицкий отвечал Лизе, но смотрел на Николину. Впрочем, на неё теперь смотрели все.

– Какой пылахой тамператур, – покачал головой Серик, – Зашем сыкакат, если в колхоз нада ехат?

Стальнов, попросив Кранчевского подождать с каким-то очередным вопросом, вышел из толпы, подошёл к Николиной, смело приложил руку ко лбу девушки и тут же засвистел:

– Фью-ю… Да у тебя тридцать девять, не меньше, – Володя посмотрел в мутные глаза, Николина извинительно улыбнулась. Ей хотелось поблагодарить парня за внимание, но сил хватило только на улыбку. Лена опустила взгляд. Толпа студентов зашебуршилась, пошла голосами. Следом за Стальновым ко лбу Николиной смело приложилась Чернухина и тоже засвистела. Бегун на средние дистанции Толик Кириллов, впечатлённый мимикой Риты, засуетился:

– Ребята, надо Рудику сообщить, – легкоатлет кивнул на заведующего кафедрой легкой атлетики Рудольфа Александровича Бережного, тренер юноши, – Я щас всё скажу.

– Мы сейчас вместе всё скажем, – удержал первокурсника на месте друг по спортивной группе, удивительно похожий на него, Толик Кирьянов. Он решительно отодвинул Риту, тёзку, вышел на первый план и кивнул головой в сторону преподавателей. Оба Толика стояли в керзовых сапогах и голубых шерстяных спортивных костюмах, кофтами которых подпоясались. Близорукие взгляды средневиков устремились через очки к крыльцу с преподавателями.

Бережной в этот момент что-то усердно объяснял коллегам: Панасу Михайловичу Бражнику, Михаилу Михайловичу Михайлову и Тофику Мамедовичу Джанкоеву. Тофик Мамедович, в костюме лыжника, без лыж и в широких синтетических полусапогах, слушая Рудольфа, менял выражение лица с удивлённого на расстроенное. Бражник и Михайлов эмоций не выражали. Занятость Бережнова остановила намерения двух бегунов сообщить о здоровье Николиной.

– Ребята, а как вы думаете, Рудольф Михайлович тоже с нами едет в колхоз?

Вопрос прозвучал от Сычёвой. Во время летних экзаменов все запомнили девушку по широким кедам и целлофановому пакету, который сопровождал абитуриентку повсеместно, даже на беговой дорожке. Сейчас она стояла в строю на заднем плане и нетерпеливо перебирала ручку саквояжа. Откуда провинциалке из Загорска пришла идея взять в поездку в деревню эталон дорожной сумки для путешествия, например, по Европе, догадаться было трудно. Всем бросилось в глаза несоответствие аксессуара и наряда Сычёвой: штаны шаровары с завязками на щиколотках, как у гуцул, покрывал до колен тяжёлый свитер ручной вязки. Штаны были натянуты поверх войлочных полусапожек, откровенно напоминавшими ортопедические ботинки: на толстой непромокаемой подошве и с молнией от носка и по всему подъёму. Переговоры толпы при виде Сычёвой, снаряженной как на Крайний Север, носили столь же недоумённый характер, что при осмотре Бережного, шевелящего пальцами в растоптанных сандалиях на римский манер и то и дело поправляющего длинные шорты. Из экипировки, пригодной для колхоза, Рудольф Михайлович, похоже, предпочёл только толстый спортивный пуловер, завязанный на поясе.

– Не похоже, чтобы ваш Рудик в колхоз намылился, – конькобежец Юлиан Штейнберг поправил на Ире Станевич, фигуристке с его же кафедры зимних видов спорта, шерстяной жакет на пуговицах и воткнул в его петлицу цветок клевера, который держал до этого в руках. Ира застенчиво заулыбалась и тоже поправила воротник куртки Юлиана, что-то отвечая ему на ухо. Улыбка на лице Штейнберга превосходила широтой Босфорский пролив. Глядя на парочку, остальные первокурсники зашептались, предполагая, что первая пара курса уже сформирована.

Рассуждения студентов прервал голос ректора Орлова из микрофона.

– Доброе утро, дорогие мои! – Иван Иванович был как обычно улыбчив и вселял доверие, – Рад видеть вас здесь отдохнувшими и за лето ещё больше помолодевшими, – Орлов обернулся на преподавателей, вызвав смех в рядах студентов, – Сегодня мы все отправляемся не в колхоз, как вы думали, – ректор сделал театральную паузу, осматривая лица. Недоумение одних протягивалось по ряду удивлением других и далее радостным ожиданием. Решив, что эффект достигнут, ректор вытащил из внутреннего кармана пиджака какой-то листок и утопил в нём взгляд, продолжая говорить в микрофон, – Так вот, едем мы совсем не в колхоз, а в совхоз, – ректор поднял указательный палец, – Совхоз Астапово в посёлке с таким же названием Астапово, который находится в нашей же Московской области, но только в районе города Глуховицы.

– Луховицы, – поспешила поправить Горобова, кивавшая до этого. И хотя декан пыталась говорить тихо, микрофон ректора сработал чётко: Наталью Сергеевну услышали все. Смех зазвучал теперь и за спиной говорящего.

– Да? А я думал Глуховицы, от слова «глухо». Ну, тем лучше, – Орлов тоже смеялся и никто так и не понял то ли он ошибся, то ли заготовил шутку заранее для поднятия настроения. Проговорив ещё несколько фраз про необходимость думать о возложенной на всех ответственности за сдачу хорошего урожая и про то, что ректор надеется на благополучный исход мероприятия, что вызвало смех менее оптимистичный, Орлов передал слово Горобовой. Наталья Сергеевна стояла перед рядами студентов в большом берете и с шарфом на шее, повязанном поверх лёгкого джемпера, как будто уже сейчас была готова выйти в поле. Не хватало только ведра в руках. Голос декана зазвучал строго, особенно на фоне доброго тона предыдущего оратора:

– Так. Программа дня следующая: сейчас ответственные преподаватели ещё раз проверят списки своих студентов, доложат мне об отсутствующих, затем поведут вас в автобусы. Заполнение автобусов произвольное, у нас тут не детский сад, чтобы ребятишек к воспитателям клеить. Салоны не забивайте: транспорта достаточно. А то привезём давленные помидоры, вместо бойких студентов, – Горобова подождала пока смех на шутку стихнет, – Время в пути ориентировочно три-четыре часа. С остановкой на обед. И учтите, если окажется, что кто-то сгруппируется, чтобы вести себя в дороге недостойно: кричать, орать непристойные песни, просто ныть, то, по прибытию в колхоз, я с этими студентами разберусь сама лично. Владимир Ильич Печёнкин, наш парторг, – Горобова в полуобороте протянула руку назад, сделала многозначащую паузу, позволявшую новичкам понять важность освещаемой фигуры. Затем, ощутив за спиной одобрительное кряканье парторга, продолжила, – а также ректор по хозчасти Сергей Сергеевич Блинов и комсорг спортивного факультета Валентин Костин сядут в разные автобусы, чтобы, так сказать, было к кому обратиться в случае, если что.

Из общего строя преподавателей за спиной Горобовой после представления выделились, шагнув вперёд один за другим, Печёнкин, Блинов и Костин. Лица мужчин и комсомольского лидера были не просто серьёзными, но даже скорбными, как перед отправкой на передовую действующего фронта. Печёнкиным вовсю владела инициатива провести во время пути политинформацию о недавней смене правительства Войцеха Ярузельского, которое не только не улучшило продовольственную программу в Польше, но, наоборот, довело страну до распределения продуктов по карточкам. Поляки откровенно голодали вот уже несколько последних лет и советский коммунист Печёнкин никак не мог понять чем же на деле занято правительство, которое довело свой народ до таких испытаний. Рассуждения о Польше как нельзя кстати сочетались с темой предстоящей сельхозпрактики и могли явиться важным мотивирующим аргументом. Заикнувшись на эту тему с Орловым и Горобовой перед линейкой, Владимир Ильич получил откровенное одобрение ректора; сам Иван Иванович предполагал подъехать в колхоз только через пару недель и только на выходные; нельзя было оставлять институт без ректора, поэтому о чём будет идти речь в салоне автобуса, не переживал. А вот Наталья Сергеевна с момента подачи парторгом идеи о политинформации, наоборот, думала только о том, как придётся слушать скрупучий голос парторга во время всего пути, да ещё, не дай бог, отвечать на его заковыристые вопросы. Во избежание тестирования собственных знаний по внешней политике, Наталья Сергеевна на ходу придумала последнее условие – сесть в другой автобус. От одной только мысли провести полдня пути рядом с Печёнкиным, женщине стало не по себе. Декан спортивного факультета была сильным человеком, но категория «парторг» казалась сверх-сложностью для её переносимости. Комсорг Костин и завхоз Блинов, получается, невольно попали под раздел. Печёнкину это, похоже, не мешало. Блинов же вдруг откровенно засожалел, что не взял с собой пару бутылок пива и подушку, чтобы выспаться после него, потому и стоял весь из себя удручённый и томимый нетерпимым желанием опохмелиться после вчерашнего. В голове Блинов прикидывал успеет ли он до отправки сбегать в магазин напротив института, где золотозубая продавщица Марковна всегда оставляла пиво про запас для таких покупателей, как Сергей Сергеевич. Валентин, услышав о решении декана, посмотрел на солнце так, словно прощался с ним навсегда, и вдруг не к месту чихнул, извинился, снова встал в общий строй. Горобова оглянулась на комсомольского лидера, обмахнула взглядом его огромный рюкзак, из которого торчали резиновые сапоги и продолжила: