Елена Поддубская - Эх, Малаховка!. Книга 2. Колхоз Страница 5

– Мрак, да и только, – вздыхала Кашина, слушая переговоры старшекурсников и вылавливая глазами Бережного. Рудольф Михайлович должен был появиться с минуты на минуту, пересчитать своих спортсменов и отправиться с ними на линейку к главному корпусу. Там уже вытянулись в ряд десять ярко-жёлтых автобусов ЛиАзов; толкались неровными рядами студенты других кафедр, взволнованно бегали вдоль рядов преподаватели, то и дело устраивая перекличку. Перевезти в колхоз предполагалось без малого четыреста человек – студентов и преподавателей спортивного факультета. Ректор по хозчасти Сергей Сергеевич Блинов деловито опрашивал водителей автобусов про колёса, бензин и прочие технические детали, вполне способные стать причиной остановки во время трёхчасового переезда.

Со стороны зелёного домика появилась группка ребят, направляющаяся к кафедре лёгкой атлетики: Стальнов, Галицкий, Кранчевский, пожелавший проводить ребят, и Добров, который брёл с поникшей головой последним. Юра, кроме чемодана, нёс через плечо гитару. У Стальнова на одном плече висела спортивная сумка, на другом на верёвке тяжело болтались четыре пары резиновых сапог. Виктор нёс сумку с провизией. Стас волок на спине рюкзак, глубоко согнувшись вперёд и сутулясь под тяжестью.

Девушки, окружённые Ритой, при виде процессии оживились, заулыбались, стали перестраиваться. Старшекурсницы вышли навстречу, окружили ребят, здороваясь. Вертлявая блондинка проскользнула к Стальнову, трижды расцеловавшись с парнем, удостоившим Чернухину мимолётной короткой улыбкой и тут же забывшим о ней, осматриваясь. Новобранки, среди которых стояли Николина, Цыганок, Маршал, Сычёва, и Воробьёва, наоборот спрятались за спины. Кашина в этот момент разговаривала с Кирьяновым, которого уволокла поближе к кафедре. Подкарауливая Бережного, Ира уточняла можно ли в институт носить золотые украшения; во многих советских школах это было категорически запрещено, во избежание подчёркивания социального неравенства. Подошедших старшекурсников Ира не видела.

Озарённые высокопарным «здрассьте вам, девушки», брошенным Стальновым в их сторону, первокурсницы ответили кто робко и тихо, кто погромче и посмелее. Воздержалась лишь Николина, которую Володя фиксировал взглядом. Почувствовав, как у неё подгибаются ноги, Лена отвернулась от толпы и облокотилась на Лизу.

– Что? Плохо? – подруга обеспокоенно оглянулась на Лену; та, появившись утром в общежитии, пожаловалась на боли в животе. Николина сделала знак рукой, дающий понять, что что-то не так, и опустила голову, не глядя ни на кого. Лиза, напрягая руку для поддержки, снова принялась рыскать глазами по толпе, разыскивая Шумкина. Но Миши не было нигде.

– Может он тоже заболел? – тихо спросила она у подруги.

Николина отвлечённо пожала плечами:

– Не знаю. Может и заболел. А может просто не поступил. Ты списки видела?

– Видела. Он там, – списки Воробьёва проверила как минимум три раза: в день приезда и дважды вчера. То, что Миша поступил девушку очень обрадовало. А вот что его не было сейчас среди отъезжающих, казалось непонятным и расстраивало. Все каникулы девушка мечтала об их встрече.

– Тогда появится. – успокоила Лена. Она стояла сжавшись; с вечера девушку морозило, а утром, проснувшись дома, она поняла, что у неё поднялась температура. К тому же, в самом разливе была циклическая месячная функция, заставлявшая постоянно думать о ней и предпринимать меры, чтобы держать себя в сухости и тепле. Так как предупредить из Химок никого из преподавателей или студентов Лена не могла, пересилив себя она поднялась с кровати и отправилась в Малаховку. Родителям про своё плохое самочувствие ничего не сказала, чтобы не волновать, благодарно кивнула на их пожелание хорошо трудиться и пообещала по возможности прислать из колхоза телеграмму.

– Может тебе сказать Бережному, что нездорова? – Лиза потрогала лоб подруги и нахмурилась; показалось, что у прыгуньи в высоту температура.

– Пройдёт, – буркнула Николина. Привлекать к себе внимание в первый же день не хотелось. А ещё больше не хотелось оставаться дома. Несмотря на страсти старшекурсниками про практику, Николина предпочитала одиночеству коллектив.

5

Группа преподавателей примерно из сорока человек стояла за спинами ректора института Ивана Ивановича Орлова и декана спортивного факультета Натальи Сергеевны Горобовой и изучающе оглядывала многократно превосходящую количеством толпу студентов. В отличие от взрослых, нахмуренных, строгих, серьёзных или просто сдерживающих свои эмоции, молодёжь галдела: встрече со знакомыми с разных кафедр все были откровенно рады. Толпа смеялась и осматривала преподавателей не украдкой, а откровенно, не стесняясь высказывать мнение по любому субъекту, привлекшему внимание.

– Господи, как это Дыдыч на запарится в своей фуфайке? – Миша Соснихин указал на преподавателя по гимнастике – Гофмана Владимира Давыдовича, которого все звали просто «Дыдыч», сбросил с плеч лёгкую ветровку и утёр лоб. Время перевалило за девять часов, утреннее солнце теперь грело откровеннее, хотя и набегали на него тучки, предвещающие тот самый обещанный дождь. Заведующий кафедрой гимнастики стоял перед всеми со злющим выражением на лице и придерживал руками полы стёганой ватной куртки, перекрещенные на животе.

Армен Малкумов, находящийся рядом с Мишей, покачал головой:

– Старый он уже. А старым жар костей не парит.

– Не не парит, а не ломит, – поправила Кашина, строя Малкумову глазки. Армен с непониманием нахмурил брови, но тут же недоверчиво улыбнулся. Прыгунья в высоту горделиво повела плечами и протянула, переводя взгляд с права налево, – А Дыдычу нашему не жарко не потому, что он старый, а потому, что вредный. Желчи в нём много, а она, как известно, жиры расщепляет.

– Кто бы говорил? – усмехнулась тихо гимнастка Лена Зубилина. Иру она невзлюбила с первых моментов знакомства во время сдачи вступительных экзаменов за претенциозность и высокое самомнение. Перед крыльцом института недавние абитуриенты, представляющие разные кафедры, смешались в общую кучу, делясь воспоминаниями о лете. О колхозе никто из поступивших первокурсников не думал. Цыганок троекратно расцеловалась с Маршал, соседкой по комнате в общежитии, которая приехала из дома из подмосковного Калининграда только сегодня, и теперь тараторила Тане про то, как пролежала весь август на пляже. Таня тоже была рада видеть и Свету, и Николину, и Лизу Воробьёву, и даже Сычёву. Девушки из Подмосковья делились впечатлениями о закрученных за лето банках варенья, компотов и прочих делах, переделанных на родительских дачах. Маршал кивнула на сумку, обещая дегустацию взятого с собой разносола в виде ассорти из красных перцев и помидор.

– У моей мамы «лечо» получается лучше чем у всяких «Глобусов», – похвалилась Таня, на что Цыганок облизала пухлые губы, а Воробьёва аппетитно почмокала.

«Счастливые, – качнул головой на такую беспечность Стас Добров, – Не знают пока какой кошмар их ждёт. Нет, братцы, колхоз – это как марафон – всегда больно».

Мысленно рассуждая, Добров вдруг заметил, как стоящая справа от него первокурсница с длинной русой косой вот уже трижды как провела по нему взглядом, как рукой, отвечая на вопросы статного кавказца. Теперь лоб нахмурил Стас. Девушка была привлекательная, высокая, сторойная. Бодров медленно оглядел нарядный прикид студентки и понял, что она не из тех, кто проживает в общежитии.

– Это кто? – тихо толкнул Стас Галицкого, косящего направо то и дело.

Юра также тихо ответил, не глядя в сторону девушек:

– Лена. Николина. Высотница.

– Высотница? Это прикольно. Высотниц у нас ещё не было… – Стаса как подменили; грустное выражение сменилось явным интересом к новенькой. Добров любил знакомиться с девушками и обещать им вечную любовь чуть ли при первой встрече. Галицкий за это обзывал друга «болтуном и повесой». Голос друга показался Юре мечтательным, но расстроиться Галицкий не успел.

– Леночка, скажите пожалуйста, а вы в колхоз личного парикмахера для такой роскошной косы выписали, – Стас потянулся рукой и притронулся к волосам Кашиной. Девушка фыркнула и увернулась. Народ захохотал, Галицкий улыбнулся.

– Я не «леночка», а Ирочка, – обиделась Кашина и отвернулась.

Стас выпучил глаза и оглянулся на Галицкого. Юра, всё ещё улыбаясь, смущённо опустил взгляд и пробасил, еле шевеля губами и выразительно тараща глаза:

– Дурень, я тебе про соседку.

– Ах, про соседку? – Стальнов толкнул Галицкого со своей стороны; объясняя до этого Кранчевскому как поливать цветы и на сколько оборотов закрывать на ночь замки, Володя не слышал начала разговора. Но когда все засмеялись, обернулся.