Елена Поддубская - Эх, Малаховка!. Книга 2. Колхоз Страница 4

– Не, ну этот колхоз – просто беспредел, – махал руками Савченко, волоча накануне по коридору второго этажа новый шкаф. Волейболисту помогал гимнаст Миша Ячек. С Геной его поселил студком только вчера утром, когда оказалось что свободных мест в комнатах с первокурсниками, как сам Миша, уже нет. Вообще-то до последнего момента Савченко, перешедший на третий курс, надеялся, что жить в своей комнате будет один, на крайний случай с каким-нибудь четверокурсником, который потом переберётся на дачу или в Москву. Но на поселение в общежитие всегда было много запросов, поэтому хитрость Гены не прошла. Из всех неопределённых по местам студентов Савченко выбрал себе в сожители именно Ячека, памятуя как весело разговаривает Миша и какой у него лёгкий характер. Валентин Костин, комсорг института, похадатайствовал в студкоме о том, чтобы просьба Савченко о подселении была удовлетворена.

Вчера утром, как только ребята внесли вещи, комната, пустующая летом, превратилась в полигон. Кровати раздвинули к стенам и ближе к столу, освободив место у входа для шкафа. Лишние стулья раздали по соседним комнатам.

Сегодня в комнате царил хаос. Шкаф зиял пустыми полками. Стол был завален книгами, которые гимнаст привёз с собой. На кроватях стояли раскрытые сумки с вещами, из которых то вытаскивали ненужное, то снова укладывали то, что могло пригодиться в колхозе. Тут же валялись вещи, совсем для колхоза непригодные: зимние полушубки, туфли, сапоги, брюки, свитера, рубашки, галстуки, пиджаки…

Попутно Савченко консультировал первокурсника что брать, что оставлять. К хаосу добавлялась суета. Общий сбор был через несколько минут, а сумки ребята до сих пор не собрали; докладывали последнее.

– А зочки и сонтик брать? – дизлексик Миша протянул руки с футляром для очков и зонтиком.

– И панаму не забудь, – зло усмехнулся Гена, – Эх, беда с этим колхозом. Зачем сажать столько картошки, что самим не убрать? Тоже мне – коллективное хозяйство. Будем теперь там месяц грязь месить. – Вчера всем было объявлено, что студенты едут на сбор картошки ориентировочно на месяц и в район с необнадёживающим названием Луховицы.

– Ага, в таком месте кроме как «лухо вить» больше делать нечего, – гыгыкал вечером на ужине раскрасневшийся от спиртного Соснихин. Его каламбуру смеялись. То и дело вспоминали вывески других населённых пунктов, которые приходилось встречать, путешествуя по огромной стране, и от которых живот сводило от смеха: деревня Чуваки или Бодуны, посёлок Давыдов конец или Лобок, речка Вобля, населённые пункты Бухалово или Тупицыно. Такие названия давали широкий простор для фантазии студентов, особенно после выпитого коньяка и приговорённой дыни.

Соснихин, будучи местным, сумел обеспечить половину нуждающихся старшекурсников необходимым тёплым обмундированием, раздев не только свою семью, но и соседские, – Понимать надо, дорогая редакция, куда мы едем: как-никак – Указ Облкома! Не хухры-мухры, – разглагольствовал хоккеист довольно, вручая кому сапоги, кому ветровки. Савченко под экипировку Соснихина не попал, как и не попал на дегустацию конька, ибо вчера после обеда был в Москве и добрался до Малаховки уже после восьми часов, когда пирушка закончилась и все разошлись. Вечером, всё ещё блуждая по общежитию как дрейфующая льдина: ленивая и то и дело натыкающаяся на стены, Миша пообещал Гене попробовать найти для него хотя бы кирзачи. Но пообещал без всякой уверенности. Утром, с надеждой выискивая Соснихина в столовой на завтраке, Савченко, не найдя «снабженца», расстроился. Теперь Гена ломал голову как быть: тёплой одежды ему явно не хватало.

В комнату осторожно постучали. Гена пошёл быстрым шагом, распахнул дверь в надежде, что пришёл Соснихин. На пороге стояла сияющая Цыганок. Девушка блестела от пота и загара. Светлые рыжие кудри отросли за месяц и болтались распущенными по плечам. Выглядела девушка прекрасно: в длинных штанах, светло-зелёной майке и со свитером на плечах.

– Привет, хлопцы, – улыбка пышных губ в перламутровой помаде была предельно приветливой, – Как дела?

– Хорошо, Света, – махнул Ячек, – Привет. Гы тотова? – они были знакомы ещё с момента слачи экзаменов по спортивной практике.

– Тотова, не видишь что ли? Только что с пляжа явилась, – Гена от возникшего раздражения отвернулся; несмотря на то, что сам он жил в Севастополе, ему этим летом бывать на море пришлось мало – работал в библиотеке, куда его устроила на каникулах мать, отрабатывать деньги за дорогу до Москвы. Оттого парень и злился сейчас на девушку из Евпатории.

Света осторожно заглянула в комнату, увидела раскрытый шкаф, покрытый пылью, и тут же сориентировалась:

– Хлопцы, а может вам тут уборочку быстро забабарить? У нас в комнате всё есть: и ведро, и тряпки… – у девушки всё было просто, без осложнения ситуации. И работы Света никакой не боялась.

– Не надо, – Гена села на свою кровать и стал перебирать одежду.

– Почему?

– Потомуша. Через месяц придёшь с тряпками; всё равно тут без нас всё запылится заново.

Света стала по-деловому предлагать:

– А вот и не запылится. Дверцы закроем, зато сможете положить всё, что не берёте.

Девушка смотрела доброжелательно, вызывая в Гене ещё большее раздражение от того, что любую ситуацию воспринимала с оптимизмом. Волейболист, посмотрев зло, буркнул:

– А мы всё берём.

– Мы бсё верём, – поддержал Ячек.

– Ну, как хотите, – Света почувствовала себя лишней, – Тогда я пошла. Меня Танюха с Сычёвой ждут, только что приехали из дома, – потряхивая кудрями, легкоатлетка пошла на выход.

– Давай, – Гена проводил студентку взглядом, встал и с яростью захлопнул дверь, – Шо приходила? Лучше бы спросила не нужны ли нам лишние сапоги.

– Нет у неё сапог, – решил Ячек, рассматривая старые кроссовки; мать сунула их парню в последний момент, предполагая, что если сильно запачкает, то можно будет бросить обувь в колхозе при отъезде. – Не пежеривай, Гена, может брязно не гудет, – Ячек явно не понимал куда его везут. Волейболист посмотрел на рыжего парня хмуро, на его улыбку скептически поджал губы:

– Ага, как же, не гудет… – в колхоз Гене предстояло ехать в третий раз. Обида, что именно в этот год объявлена общая студенческая модилизация, парень матернулся в полголоса, откидывая подальше на кровать красивую вязанную жилетку и жалея, что она без рукавов.

В это время в коридоре общежития раздался гул: к выходу шла толпа студентов, переговаривашихся громко, со смехом и шутками.

– Пошли, что ли? – Ячек сунул кроссовки поверх сложенной одежды, напялил на голову кепку, на глаза надел очки от солнца.

– Иди. Я догоню, – Гена задумчиво смотрел на Мишу, – Дачник, – проговорил он вслед парню и стал поспешно запихивать в сумку новую коричневую аляску на меху; никакой другой тёплой одежды «похуже» у Гены не было

4

У кафедры лёгкой атлетики толпилось около восьмидесяти студентов с сумками и рюкзаками. Абитуриенты вспоминали как отдыхали летом, опрашивали друзей какие оценки они получили по вступительным письменным, выставленным через неделю после окончания экзаменов, когда все уже разъехались, осматривали старшекурсников, знакомых и незнакомых. Бывалые студенты делились впечатлениями о предыдущих поездках в колхоз, рисуя новичкам неприглядные картины размокших полей и бани, одной на весь отряд. Особую острастку рассказы о питании в колхозе приобрели в устах маленькой блондинки Риты, абитуриенты знали девушку по работе в приёмной. Вытаращив глаза и доведя и без того скрипучий голос до скрежета, второкурсница предрекала молодёжи изжогу на второй неделе пребывания в колхозе, тошноту и понос не далее как через месяц.

– А под конец у вас вообще будет несварение кишечника из-за того, что пища однообразная и совсем нет фруктов, – Чернухина убедительно махала маленькими ручками с красиво разукрашенными ноготками разных оттенков красного: от бледно-розового, до кроваво-бордового. Глядя на них кто-то из девушек вслух пожалел, что от работ на земле грязь забьётся под ногти. Рита тут же вытащила из сумки на плече большую косметичку с разными лаками и большим флаконом ацетона и заявила, – Меня врасплох не возьмёшь. Учтите, девочки, женщина начинается с ногтей.

– А я думал, что все-таки с головы, – не то упрекнул, не то подначил студентку бегун на средние дистанции Толик Кирьянов. И тут же парень посоветовал Рите спрятать косметичку подальше, дабы не злить руководство института в лице парторга Печёнкина для которого эстетика тела для студента-комсомольца заключалась в одном только определении – «скромность». А оно крашенных ногтей, ресниц или щёк не предусматривало. По идеологическим определениям образ юного коммуниста предполагал если и выделяться на общем фоне, то исключительно умственными способностями. Красота или ухоженность были тут явно лишними.