Алексий Лебедь - Эстафета духа. Дубль 2, в притчах и рассказах Страница 6

И вот уже Фома, изрядно поколоченный особо рьяными слугами, в изорванном рубище, со связанными назад руками, предстал перед Недолюбом. И что же величественного в этом простолюдине обнаружил повелитель мира? Да ничего! Ну, какой из него может быть вождь народа? Ха! Какое там обладание властью?! Холоп, он и есть холоп! Разве что едва уловимая усмешка, стирающая с лица присутствие страха, возникающего у всех подданных при одном только взгляде на повелителя мира… Вот это его и смутило!

– Развяжите его! Чему ты улыбаешься, мужлан? Как твоё имя? Отвечай быстро!

– Ты же знаешь, владыка мира сего, что имя моё Фома, а прозвище – «Безродный». Потому, что ни отца, ни матери я не помню. Ибо забрал ты их в свои подземные чертоги только за недостаточно низкий поклон при упоминании имени твоего. Ты не позволил им даже умереть, чтобы воскресли их души вновь после мучительной казни. Ты, повелитель, владеешь этим миром безраздельно. Но тебе ли не знать, что даже в царство тьмы способен проникнуть Луч Света.

При этих словах Фомы лицо Недолюба, быть может, впервые в жизни исказилось страхом.

– Ты, безродное дитя природы, говоришь мне о гнусном свете? Что ты сам знаешь о нём, жалкое отребье? Где ты наслушался этих крамольных речей?

– О, повелитель моего тела! Всем известно, что тебе принадлежат души этого падшего мира. Разве этого для тебя мало? И только одна моя душа служит вовсе не тебе, а Владыке всех миров, Единому Вселенскому Творцу. Твоя же власть ограничивается лишь этим миром. Что ты можешь сделать со мной своими безжалостными пытками и мученьями? Держишь в страхе всех, кто с молоком матери впитал в своё сердце эманации зла. Но я действительно был лишён ещё на стадии младенчества своих родителей, которых ты так внезапно и безжалостно забрал к себе, оставив меня одного, наедине с природой, и я был вскормлен молоком хищного протуберанца. Который хоть и питает страх перед людьми, но ему неведома твоя презлейшая сущность. И поэтому, с молоком этой твари, я впитал только доброту тварного мира, который и является колыбелью для мира божественного. Ты и сам знаешь, владыка мира сего, что ни одна душа из живущих здесь людей не была сотворена тобою. Все души только отправлены сюда для исправления, либо до полного вырождения во тьме тлетворных пороков. Поэтому и моя душа, зародившаяся изначально на Земле, а затем появившаяся в этом мире во младенческом теле, пребывает здесь временно. И хотя прежние грехи притянули меня именно сюда, но сердце я ещё сохранил для Бога. Поэтому и память о пребывании в иных мирах сохранилась. А именно там душа жила в Боге, несмотря на свои младенческие слабости роста и допускаемые разумом ошибки. И когда Небесный Владыка отправил меня сюда, самое гнусное место во всей Вселенной, то я был только рад искупить свои прежние грехи. И если хватит сил, то готов послужить ещё Его Божественной Воле. Но здесь ты сам помог укрепить веру мою и полностью раскаяться в содеянных прежде грехах.

– И что же? Теперь очищенная душа вернётся к своему Богу, и ты навсегда исчезнешь, наконец-то, с моих светлых глаз? – спросил Недолюб, внезапно переменив гнев на благородное выражение лица.

– Увы, хитрейший из льстецов! Ты хорошо меняешь свои маски. Но я ещё не выполнил своего предназначения, чтобы с честью вернуться к Своему Отцу Небесному.

– Ну всё! Довольно с меня! – Почти прокричал, снимая мимолётную маску благообразности, разъярённый Недолюб.– Теперь ты отправишься к своим родителям. Пусть плоть твою медленно пожирают мои доблестные черви. Но ты и в этом аду не умрёшь от мучений, чтобы предстать там, наверху, великомучеником, даже если от тебя останутся только скелет и глаза. Ты сам у меня узнаешь, что такое вечные муки. А я буду вечно смеяться, глядя на твои мученья, безумный мальчишка!

С этими словами, одним лёгким жестом владыки, двое крепко сложенных слуг с колпаками палачей на головах подхватили его под руки и поволокли к подземелью. Руки у них были цепкими и сильными. Очевидно, работу приходилось выполнять довольно часто, а возлагаемые обязанности давно подавили в этих покорных исполнителях своего ремесла всякое чувство жалости.

У входа в подземелье стояли такие же атлеты внушительной внешности. Но конвоиры сами повели Фому по ступеням подземелья. И чем ниже спускалась вся эта троица, тем круче и круче были ступени. Их было так много, что Фома потерял всякий счёт времени. Очевидно, то подземелье, куда они шли, было слишком глубоко под почвой планеты. Но вот Фому удивляло только то, что там, где они шли, свет лился ниоткуда в виде зеленоватого свечения, а впереди и сзади вновь наступала абсолютная мгла.

Так они спускались всё ниже и ниже. Если бы отсюда ослабевший узник и решился выбраться сам наружу, то сил у него едва бы хватило и на половину пути, а встречавшиеся то и дело переходы в виде лабиринтов могли убить всякую надежду на спасение бегством.

Но вот, наконец, последний поворот лестницы налево и они на месте. Маленькая комнатушка словно только что высечена из подземных пород.

Куда же девались те камни, которые были изъяты из этой пещерки? И кто эти самые невидимые камнетёсы? Ведь навстречу им не попалось ни души.

Вопросы ещё занимали разум Фомы, а палачи уже со знанием дела принялись за свою работу со всеми профессиональными навыками. Один из палачей крепко обхватил Фому обеими руками, чуть наклонив его так, что даже дышать стало тяжело. Второй цепкими пальцами ущипнул его в области спины, где-то под лопаткой, и внезапно что-то сильно обожгло его в этом месте. Боковым взглядом Фома успел заметить ещё один тонкий острый крюк, который следом вонзился под кожу на спине. Потом ещё, один за другим, три крюка. И к каждому зачем-то был привязан не то тросик, не то канат.

– Что они собираются делать? Неужели всё это можно вытерпеть? Как больно!

Наконец-то можно стать на пол, пошевелить затёкшими руками и вздохнуть полной грудью. Фома уже успел привыкнуть к боли в спине и почувствовал некоторое облегчение.

Но оказалось, что настоящие пытки ещё только-только начинались. Когда сопровождавшие его палачи внезапно исчезли во тьме. Вокруг воцарилась такая же мгла, тросики, как бы сами собой начали сокращаться, и крючьями, по очереди, оттягивать кожу спины. Когда боль усиливалась, слабый импульс тока создавал эффект лёгкого пощипывания. Натяжение крючьев возрастало, и кожа стала отслаиваться и вытягиваться, словно сползая от самой поясницы и шеи. Абсолютный мрак окружал жертву пыток и это ещё более усиливало состояние ужаса и обречённости, того вида страха, которому, наверняка, подвергался каждый, кто испытывал на себе подобные развлечения Недолюба.

Крючья подтягивали тело вверх всё сильнее и сильнее, и казалось, что даже глаза готовы выскочить из своих орбит от боли. Едва ли кто-либо из узников мог выдержать подобное состояние, чтобы не сломить у него малейшее присутствие воли. Но даже душераздирающие крики ужаса надёжно поглощали стены этих каменных пещер.

Фома ощутил всем телом, как кровь устремилась к месту боли. Может, это лопались кровеносные сосуды или, наоборот, закупоривались, пережатые крючьями вены? Понять было трудно. Да и какое дело до этого самой жертве? Сплошной кусок боли стонал и извивался, едва касаясь кончиками пальцев босых ног холодной каменной почвы под ногами. Хотелось кричать, умолять, просить о пощаде. Дрожь охватывала всё тело. Ещё этот слабый ток, пробегавший через тросики и крючья в хаотичной последовательности. Любая жертва пыталась криком заглушить боль, умоляя невидимого зрителя о пощаде.

Кожа на спине вытягивалась всё сильнее. И вот уже крючья стали впиваться остриём в затылок, сдирая кожу с головы. В какой-то момент, после очередного натяжения тросиков, Фома не смог больше коснуться пола даже кончиками пальцев ног, и туловище повисло в воздухе, раскачиваясь взад и вперёд. Вытянутой грудной клетке не хватало сил вдохнуть воздуха полной грудью. Мгновенья, минуты, часы, – всё обратилось в одну невидимую цепь бесконечности. И время остановилось, застыло во мраке подземелья.

И вдруг, словно вспышка из глубины бытия или небытия. Сознание проснулось и начало судорожно искать выход из создавшегося коллапса. Подсказка. Молитва! Как про неё можно забыть?! Сколько раз она спасала Фому в самых безысходных ситуациях! Как звонок другу или пробуждение после кошмарного сна. И Фома, забыв о только что раздиравшей его боли, стал усердно молиться Творцу миров. Ещё мгновение тому ощущая безраздельное одиночество и безысходность, одним волевым сжатием слабеющих кулаков, он обратился в исполина духа, сказочного богатыря. Силы возвращались с каждым выдохом молитвы, наполняя клеточки организма спасительным светом. Теперь нужна лишь концентрация и отрешённость от всего внешнего, что ещё может отвлечь сознание от созерцания Высших миров и Самого Творца Небес.