Игорь Сотников - Его величество и верность до притворства Страница 6

– Так вот, к чему я всё это говорю. – Приподнявшись на ноги и, обведя помещение трактира, где на один момент задержался на обращённом на него взгляде симпатичной дамы, маркиз, повысив голос, говорит. – А то, что смелость может исходить, либо в одном случае, из беспримерного мужества, либо же в другом, от беспримерной глупости проявившего эту смелость. Ну а, судя по тому, что папаша Пуссон, на чью рожу без сомнения в природную доброту не посмотришь, не спешит наполнять наши порожние кувшины, тем самым, не давая нам возможности смириться с этим грубым миром и его ярким представителем папашей Пуссоном, то он одновременно – беспримерно смел, раз вынуждает нас ждать и беспримерно глуп, раз думает, что ему за это не воздастся. – Маркиз в подтверждении своих слов, схватил пустой кувшин и уже сам готов им воздать папаше Пуссону по его пустой голове, как папаша своим истеричным зовом: «Жозефина!», – сумел-таки отсрочить сгустившуюся грозу над его головой.

Правда, в самый первый момент, когда папаша Пуссон крикнул Жозефину, у многих в голове закралась крамольная на счёт папаши Пуссона мысль. Что он, не только не смел и глуп, но и к тому же совершенно не проявляет никакого благоговения и почтения к женскому полу (что было), и готов пожертвовать даже самими прекраснейшими его представительницами (спрятавшись за юбкой Жозефины), для того чтобы оградить свою лысину, от теперь уже понятно, что от справедливого удара кувшином по его голове. Ну а такая подлость папаши Пуссона, нестерпима даже для самого последнего подлеца и пропойцы, которых всегда бесчисленно в его трактире, и которая не может не вызвать всеобщую ненависть во взглядах на него и готовностью воздать папаше Пуссону за его гнусность поведения не оплатой счетов, как вдруг выясняется, что папаша Пуссон кликнул Жозефину по другим веским причинам – быстро обслужить заждавшихся титулованных особ.

Что, впрочем, не отменяет того, что папаша Пуссон, всё-таки гнусный тип, и определённо наживается на слабостях человеческого люда, спаивая его в своём трактире. С чем, скорей всего, не смогли смириться близлежащие к выходу их трактира забулдыги и они, как люди особой чести, решили не прощать папаше Пуссону его явной подлости и больших отпускных цен на вино, и пока папаша Пуссон находился в онемении, быстро выползли из-под столов и из трактира.

Что же касается маркиза де Шубуршена, то он теперь, после всего случившегося, явно не доверяя папаше Пуссону, а в особенности изменнице Жозефине, решил проследовать за ней и проверить, а не собирается ли она там, будучи в заговорщицких отношениях с папашей Пуссоном, слишком сильно разбавить водой подаваемое им вино. «Хотя нет. И этот папаша Пуссон, несомненно настолько подл и хитёр, что решит вообще не разводить вино, для того чтобы мы, упившись, потеряли человеческий облик, а затем, потеряв последний рассудок и, потратив у него в трактире все до последнего пистоли (маркиз не забыл, что его карманы пусты, но разве он, хотя бы из чувства локтя, может быть безучастным к растратам своих товарищей), принялись бы склонять его служанок к разврату», – маркиз даже вспотел от этих подлостей папаши Пуссона, а ещё больше от представших ему задних видов Жозефины, прямо перед ним наклонившейся, чтобы зачерпнуть из огромного чана вина, в этой винной кладовой, куда вслед за ней, зашёл и маркиз.

Ну а маркиз, будучи в задумчивом положении, даже не успел опомниться, как за него всё сделала его, впитанная дворцовым этикетом, галантность, которая терпеть не может, когда на его глазах, дама склоняется под грузом, больше ответственности, чем тяжести, и сразу же приходит на помощь этой даме. Ну а то, что руки маркиза оказались не в тех местах на теле Жозефины, то всему виной её распутство, за которое маркиз её и решил проучить, мягко выбивая пыль из её зада. Правда Жозефина, столь ветреная особа, что не сразу осознала, что маркиз пришёл к ней не шутки шутить, а серьёзно с ней поговорить на счёт её слишком привольного поведения с тем франтом и, принявшись смеяться, даже позволила себе дать по рукам маркизу.

– Отпустите маркиз. Я на вас обижена. – Отбиваясь от маркиза, ещё смеет применять женские хитрости Жозефина.

– За этого распушившегося павлина? – сурово посмотрев на Жозефину, сказал маркиз.

– Он в отличие от вас не скупится на подарки. – Поправляя на плечах платок, хмуро ответила Жозефина.

– Ах, так. Да я его сейчас же на шпагу насажу. – И маркиз, не выдержав этого себе предпочтения, где таким нестерпимым способом была поставлена на одну сравнительную доску его бескорыстность, которой всегда отличаются чистые и благородные чувства, и эта подкрепленная богатством, предприимчивость этого франта, в бешенстве потерял голову и, выхватив шпагу, скорей всего, оттого, что у него уже не было никакого терпения, взял и приставил её к груди Жозефины. Ну а Жозефина в свою очередь, не только в прекрасной форме, но ещё к тому же сама себе на уме, и она вместо того чтобы, как это делают придворные дамы, побледнеть и упасть в обморок, берёт и, надавив грудью на шпагу, так сказать, сама решает проткнуться.

Маркиз же, видя столь близкие и опасные отношения Жозефины с его шпагой, которая начала даже подгибаться под её давлением, даже замер в страхе, правда, за кого или за что, он так пока ещё не разобрался. И трудно сказать, чем бы закончилось это противостояние, если бы маркиз не нашёл нужные и очень своевременно (Жозефина уже укололась) сказанные слова:

– А ну, раздевайся! – Ну а такое, вплоть до венца ведущее предложение, всегда сбивает столку, и приводит к растерянности чувств и вслед за этим одежд, у даже самых неприступных и одетых в дорогие шубы сердец. Ну а если тобою носится, не то чтобы дорогая, а скажем так, незаслуживающая внимания и заплат при порыве одежда, то от неё, только поступи предложение – хочется поскорее избавиться, а для этого надо её срочно снять. Ну а чем у носительниц одежд эта самая их одежда, менее требовательна к себе, то тем требовательней к ним хозяйка. К тому же, в данном случае хозяйка этих одежд, гораздо чаще и охотнее делает подобные попытки к своим переменам, которые больше, конечно, ведут к разочарованиям, нежели к новым платьям. И хотя эти предложения снять с себя потасканную одежду, редко ведут к обновкам, но попытаться всё же стоит.

И, в очередной раз положившись на слово маркиза, сняв с себя одежды и тем самым предоставив себя в его распоряжение, Жозефина вновь была жестоко обманута в своих ожиданиях, когда обнаружила, что маркиз на этот раз, использовав её дальновидность взглядов по поводу их взаимоотношений, теперь уже дезориентировал её прямотой своих предложений (а раньше использовал околичности; до чего же непредсказуем), где как оказывается, ему была нужна не она, а её одежда. А уж такого подвоха от одежды, хоть и поношенной, но всё же своей одежды, она уж точно не ожидала. Но не успевает Жозефина возмутиться, заявив, что ей холодно, как переодетый в её одежду, теперь маркиз де Жозефина, обещая ей вскоре вернуться, согревает её поцелуем. После чего маркиз, чья безволосая лицевая внешность, всегда бросала вызов новомодным усикам и бородкам, на этот раз содействовала его задумке, берёт приготовленный на вынос кувшин с вином, делает из него пару подкрепляющих глотков и направляется в общий зал, чтобы обслужить заждавшихся вина посетителей.

Ну а появление в наполненном винными испарениями и их людскими источниками зале молодой особы с кувшином вина, конечно же, не может пройти незамеченным и не воодушевить некоторые, много о себе думающие натуры. Так в качестве главного препятствия к своей цели – благородной дамы, перед маркизом де Жозефиной, встаёт слишком смелый и нетрезвый непонятного вида, явно не месье, а скорее какой-нибудь пройдоха.

– Красотка, даже не пытайся сомневаться в моей силе убеждения. – Перегородив путь маркизу, плотоядно улыбнувшись, проговорил этот явно пройдоха, и сразу же, решив воспользоваться занятостью руки маркиза, попытался ухватиться за то, что он надумал. Ну а на то, что этот пройдоха нацелился и что себе он беззастенчиво надумал, то об этом маркиз даже в самых безумных снах себе не мог представить и, конечно же, позволить свершиться такому пренебрежению к своей личности не может. И маркиз быстро уловив момент, когда этот плотоядный тип размахнулся для того чтобы отметиться на нём, в один ход сокращает между собой и ним расстояние, и к полнейшему выдоху из себя этого пройдохи, в один удар коленом в то место, которым он в данный момент думал, приостанавливает все его внутренние жизненные процессы.

Ну а пока этот плотоядный тип, согнувшись, пытается кое-как продохнуть, маркиз быстро достигает тот самый столик, за которым под надзором, слишком уж подозрительного ко всем молодца, занимала своё место, завладевшая сердцем маркиза, пусть будет таинственная дама.