Валерия Лисичко - Одинокий отец с грудным ребенком на руках снимет жилье. Чистоту и порядок гарантирую Страница 7

На горизонте замаячили новые перспективы. Дед Потап долго мерил квартиру широченными шагами, думая, как бы лучше подойти к новому жителю, да так, чтобы конкурирующие «организации» не вовлекли эту чистую душу в свои сети.

Дед Потап, конечно, понимал, что новое лицо в доме может оказаться быстропроходящим, заехавшим переночевать, да и вообще, мало ли что может быть?

Понимая всё это, Дед Потап уподоблялся Наполеону и стремился к невозможному, чтобы получить максимум из возможного. Или, говоря проще, верил в лучшее. Обуреваемый наполеоновскими планами, дед Потап на всех парах ломанулся знакомиться. Теперь перед ним, переполненным лучшими намерениями, выросло неожиданное препятствие в форме двери. Там, за ней, будто спрятанный в магическом сундучке, драгоценным кладом скрывался новый, не затронутый религией и астрологией, чистенький, невинный человечек.

И дед Потап рвался сохранить его невинность. Дед Потап оказался не единственным быстросоображающим в трёхэтажном домишке по улице Салтыкова-Щедрина. В то время, пока дед Потап бушевал под дверью, хитроушлая Марфа Петровна вовсю давила на кнопку звонка глухой соседки.

Прозвонив минут десять, Марфа Петровна шлёпнула себя по лбу, вытащила шпильку из пучка волос и, просунув её в щель между дверью и косяком, подцепила крючок, на который соседка всегда запирала дверь. Соседка не верила в хитроумное устройство замка, наглядно работающие щеколды и крючки были ближе её мнительной душе. Неунывающая Марфа Петровна проникла в квартиру и обнаружила глухую старушку крепко спящей на тахте.

Марфа Петровна по опыту знала, что сон глухой старушки сродни летаргическому. Ей предстоял непростой труд извлечения соседки из мира грёз и возвращения её на грешную землю.

А старушке в это время снилась юность и мальчик, с которым она сладко целовалась, так сладко, что аж причмокивала во сне.

Ну разве человеку в здравом уме захочется менять пряную юность на одинокую старость в однокомнатной квартире в разгар войны семейств? А преодолеть промежуток в восемьдесят два года и вернуться из юности в истинный возраст – ох, как непросто.

В это время Сгущёнкин сдался под напором Потаповских аргументов и впустил его в дом. Дед Потап тут же облюбовал кухню (Ах! Сколько стратегий было испытано в этой кухне! Сколько железных аргументов было выложено на кухонный стол между заварным чайником и сахарницей… А в ответ слышались лишь цыканья. Что-ж, пришло время взять реванш).

Вначале дед Потап собирался выяснить обстановку: узнать, действительно ли новый жилец чист от ереси. Далее дед Потап намеревался узнать об особенностях «клиента» и приступить к вербовке.

И только колоритный гость раскрыл рот, как в дверь назойливо позвонили. Сгущёнкин дёрнулся, икнул и засеменил к двери. Там табором толпились и шумели, как рой саранчи, неизвестные люди. Нервы Сгущёнкина основательно пошатнулись.

В первом ряду, щуря левый глаз, а правым нетерпеливо заглядывая в глазок, стояла Марфа Петровна. Она отталкивала от глазка пятерых астрологов, периодически «гавкая» им какую-нибудь гадость.

За её спиной равнодушным телохранителем стояла глухая старушка.

Астрологи не видели, как приехал новый жилец. Зато они слышали шум, учинённый громогласным дедом Потапом и, испугавшись, что пропустят что-то интересное, поспешили на звон, не зная где он.

И теперь этот рой из семи человек, ругаясь и перешёптываясь, ломился к Сгущёнкину.

– Не к добру, – подумал Сгущёнкин, ещё раз заглядывая в глазок.

На мгновение гомон стих, все смотрели на потемневшее отверстие глазка, ибо это был знак, что кто-то смотрит на них. Сгущёнкин осторожно сделал шаг назад: за дверью взорвался гомон голосов.

Из гомона выделились два: низкий женский и высокий мужской.

– Так почему это Вы в гости заходите, а я не могу? Мы такие же соседи как и Вы, – говорил мужской голос.

– И зачем же Вы, Игнат Савельич, напрашиваетесь в гости к соседям? Что это за срочное дело?

– Вы сами зачем так рвётесь к нашим уважаемым соседям?

– Нет, нет, Игнат Савельич, я первая спросила, будьте любезны отвечать.

– А если и отвечу.

– И ответите!

– И отвечу.

– И ответите, ответите. По всей строгости, дорогой мой, ответите.

– А что, неужто я не могу взять и проведать наших добропорядочных соседей. А Вы, позвольте, что здесь делаете?

– А это не Ваше дело, – огрызнулась Марфа Петровна. – Шарлатаны.

– Вампирша, – не выдержал кто-то из астрологов.

Фраза произвела эффект команды «фас». И Марфа Петровна бросилась в бой. Что тут началось!

Даже Сгущёнкин, отгороженный от гущи событий дверью, хотел зажаться в угол и прикрыться ушами – жаль, маленькие. А то Сгущёнкин бы прикинулся летучей мышкой и спрятался бы под потолком, вместо крыльев надёжно укутанный собственными ушами.

Глухонемая старушка флегматично созерцала происходящее – ни одна мышца на её суровом лице не дрогнула. Она давно поняла, что впутана в войну, причин и целей которой не знает.

Отступать поздно. Сторона выбрана за неё, и метаться от одних к другим смысла нет: всё происходящее, с чьей стороны ни гляди, одинаково бессмысленно.

И молчаливым стражем следовала она по тропе войны, мирясь со всеми тяготами и лишениями фронтовой жизни.

Глава 13 Не быстро дело делается, да быстро сказка сказывается

Понадобилось время и консультация Шалтая, прежде чем Сгущёнкин разобрался: в чём, собственно, суть и куда он попал. В тот памятный вечер «нашествия» Сгущёнкин так ничего и не понял. Шум, гам, агитация и никакого толку. В общем-то, разъяснив ситуацию и поставив все точки над «I», Сгущёнкин понял, что первое впечатление его не обмануло: всё происходящее в доме по улице Салтыкова-Щедрина, это: шум, гам, агитация и никакого толку.

Ввязываться в войну, бессмысленную и беспощадную, Сгущёнкин не стремился. Всё взвесив, Сгущёнкин понял, что примыкать к кому-либо – дело гиблое. Необходим нейтралитет. И Сгущёнкин решил «пребывать в раздумьях», «внимательно взвешивать аргументы» и «находиться в процессе жизненного выбора». На этой определённой волне неопределенности Сгущёнкин и вошёл в социальную жизнь дома по улице Салтыкова-Щедрина.

Утречком сидят Сгущёнкин с Шалтай-Болтаем, чай пьют, а малыш Толечка по полу ножками-ручками перебирает. И тут – на тебе: звонок в дверь, и заявляется религиозная коалиция пенсионерок – одна в пенсне, другая – глухая. И вот, та, что в пенсне, начинает рай прочить.

А Сгущёнкин, вопреки жгучему желанию оспорить и развенчать её теорию (если бы рядом не сидел Шалтай он, может, и не сдержался бы, но Шалтай мерно кивал головой, это кивание возвращало равновесие), спокойно, а иногда с долей воодушевления отвечал:

– Вы так правы! Так правы! Но для меня решение, связанное с религией и духовным миром, очень серьёзно! Очень! Не могу я так, с кондачка. Я подумать должен.

– Да над чем тут думать! – возмущалась Марфа Петровна (она всерьёз опасалась, что «клиента» переманят). Но тут же брала себя в руки и добавляла:

– Конечно, конечно, думайте себе на здоровье.

Только помните – врата рая не ждут! И каждый день вне веры – отдаляет Вас от вечного блаженства.

А днём дед Потап заявляется, по-мужски говорит об армии, о «д у хах» и с гордостью величает себя «дедом». Затем голос его становится нервным, а он сам – дёрганным. Дед Потап агитирует Сгущёнкина против фанатиков и женщин, и упирает на то, как трудно вести войну в одиночку: ты и в нападение, ты же и в оборону. И снаряды зарядить, и речи продумать, и раны самому штопать. И тонко так подводит к тому, что, мол, он, Сгущёнкин, настоящий мужик, что такой соратник в радость; и совсем уж прямым текстом:

– Присоединяйся, а?..

А Сгущёнкин – по накатанной, мол, подумать нужно, решение серьёзное.

Вечером парад гостей закрывает семейство интеллигентнейших шарлатанов во главе с Игнатом Савельевичем. Они стандартно сулят третий глаз, возможность заглядывать в будущее и бесплатный гороскоп.

Несмотря на то, что астрологи преобладали по количеству, по качеству, уступали, и силы всех трёх коалиций были примерно равны. Каждая из сторон не оценивала Сгущёнкина в «весовом» отношении более, чем на чайную ложку, но именно чайной ложки не хватало для перевеса. Сгущёнкин оказался той самой мышкой в сказке про репку.

Астрологи расписывали прелести звёздного неба и тайного знания. Получив бесцветное «подумаю», они чинно удалялись.

На следующий день всё повторялось.

Несколько раз все три коалиции встречались в «нейтральных водах» Сгущёнковской кухни, и старались вести себя пристойно – говорили не повышая голоса, и, вместо оскорблений, пользовались другими аргументами. Толечка во время переговоров становился главным рычагом давления, и гости играли с ним, кормили его и даже пеленали. Пару раз семейство астрологов приняло участие в банных процедурах Толечки.