Алексей Ратушный - Нина (сборник) Страница 7

Я сметаю в гостях со столов всё, что вижу. Я лезу под юбку каждой встреченной женщине. Я ворую в столовых алюминиевые ложки, а в поездах краду пепельницы. Да! Чужие, вонючие, заплёванные пепельницы, вывешенные в нерабочих тамбурах плацкартных вагонов. Рядом со мной стыдно идти по городу. Мои заросшие борода и усы просто противны, особенно, когда на них замерзают мои собственные сопли…

Я остановился и перевёл дух…

Она молчала.

А спустя год родила мне дочку.

Лучший подарок женщине к Восьмому Марта – это роскошная роза, завёрнутая в стодолларовую купюру.

Такой подарок я смог сделать Наташе, когда встречал её из роддома, но ЕЙ не дарил такого подарка никогда.

Но я дарил ей звоны серебряных колоколов в Малых карелах под Архангельском, и молодой жеребец летел на меня, ревнуя её ко мне, и старинные брёвна нависали над нами, и мы целовались под навесом в доме бедного крестьянина, и пахло сеном и соломой и струйки дождя стекали по её счастливому лицу. Но я дарил ей сфинксов и ростральные колонны, старинные своды петровских коллегий и плавное течение Невы в Санкт-Петербурге. И медведь, с которым она обнималась у Исаакиевского собора, сбежал от неё при повторной попытке фотографироваться! Но я дарил ей бесконечный прекрасный и строгий узор Спаса-на-Крови и величавые купола Храма Христа Спасителя. Я дарил ей города и дороги, приметы и обряды, маяки и древние камни Херсонеса, и ещё я дарил и дарил ей звёздное небо. Потому что вслед за Кантом я не переставал повторять: есть только два чуда на свете: звёздное небо над нами и нравственный закон внутри нас. А ещё я дарил ей песни, которые напевал мне похоже сам Бог. И если Бог напевал мне такие песни, когда мы засыпали и просыпались вместе, значит он одобрял наш союз. Но она – сама чистота и невинность, искренность и глубокий проникновенный ум, красота, упорядоченность, дисциплина и абсолютное совершенство движений. А я – грязь земли. Правда это такая грязь, из которой и выходило всё то великое, высокое, светлое и чистое, что мы называем Россией. И я не знаю, подарю ли когда-нибудь ещё кому-нибудь розу в стодолларовой купюре. Но я знаю точно, что не променяю ни на какие деньги мира, ни на что на свете это своё чувство к ней. Потому что это чувство во мне и есть мой внутренний нравственный закон равный разве что только всему звёздному небу.

И поэтому в последнюю новогоднюю ночь мы искали на небе взгляды друг друга и были бесконечно далеки друг от друга в пространстве и бесконечно близки друг с другом в душе.

Глава седьмая

ИГРА

ИГРА – аббревиатура, которая расшифровывается так: Ирина Гагарина и Ратушный Алексей

LOVE STORIES

Когда женщина говорит: «Я люблю тебя!» – она или лжёт, или прощается навсегда.

Я расскажу тебе о настоящей, красивой любви.

Мне не осталось больше ничего в этой жизни.

Всё что я могу успеть, это рассказать.

Я готовился к этому всю жизнь.

Я с детства мечтал стать писателем.

Но я рано понял, что нельзя писать, если сам не прожил, не промыслил и не прочувствовал.

Я знал любовь.

Сегодня Она с другим строит свою истинную, новую жизнь.

А мне осталось только одно:

подарить историю своей самой высокой и чистой любви миру.

Я люблю её и поэтому не сделаю ничего, чтобы помешать её счастью.

Я люблю её так сильно, что не могу без неё жить.

Я люблю её так сильно, что не могу с нею жить!

Антиномия истинной любви!

Любовь, это когда я не могу жить без неё и не могу жить с нею!

Я люблю!

Единственный текст, который не поддаётся речевой деконструкции – то есть разрушению другим текстом – это сообщение о своём чувстве: «Я люблю тебя». Здесь нечего разрушать. Это просто выражение отношения. Но самая высокая фаза этого отношения – это невыносимость бытия и со-бытия.

Мне невыносима даже сама мысль о жизни без Неё. Но и даже мысль о жизни с нею мне также невыносима. Мы не можем быть вместе, потому что Всё против нас. Условности мира, мнение окружающих, время, обстановка и обстоятельства, реальность невозможности для меня воспитать нашего вероятного при другом раскладе ребёнка. «Представь – он зовёт тебя папой, а папу все вокруг называют дедушкой!» – говорит она. И я соглашаюсь, потому что реально понимаю: выйди она за меня замуж – и она скоро будет обречена на полное одиночество, да ещё и с ребёнком. Если я люблю её, я должен дать ей возможность построить «нормальную» семью. Двадцать пять лет – большая, очень большая разница в возрасте. Но я никак не могу представить себе жизнь без неё. Это такая пустота во мне, которая равна космосу. Без неё я жить не могу. Без неё мне трудно дышать, думать, писать, ходить. Мне без неё в этом мире, как оказалось, ничего не нужно. Ни денег, ни славы, ни дома, ни еды. Мне не надо никого и ничего. В новогоднюю ночь я звонил и Любе, и Наташе, и Марине, и Светлане. И даже их голоса, голоса родных и любимых женщин, с которыми я проживал самые невероятные истории и выходил из самых безнадёжных ситуаций, не смогли заглушить во мне острого чувства конца света. Она одна оказалась выше всех! За каждую я готов умереть немедля. Для каждой из них я отдам всё, что имею. Но за одно Её слово готов умереть трижды и принять любые муки. И я принимаю эту муку и эту боль. Я принимаю её решение. И горю, горю, горю на этом адском огне прощания. И желаю только одного: счастья ей на тихом семейном берегу и Любви.

Я – человек бедный. Это у новых русских найдётся пять-шесть тысяч баксов на организацию более или менее достойного обряда. А у меня не было ни копейки. Первым долгом я занял (хорошо иметь друзей, чёрт побери!) двадцать пять тысяч рублей. На эти деньги мы купили билеты до Питера и обратно, обошли все рынки в Ёбурге, Москве и Питере и купили ей белые сапоги, белую шубку, белую кофточку, белую юбочку, белый шарф. Фату и недорогое подвенечное платье. Вопроса, где тайно венчаться, у меня не было. На три дня мы сняли квартиру в Питере.

Обряд венчания делится на три этапа: первый – обещание, второй – обручение, третий – венчание. Даже младенец в православной традиции знает, что женщина при вступлении в брак – это церковь, а мужчина – это Христос. Соединение Христа с церковью и образует брак. Для меня приобрели чёрный недорогой костюм, белую рубашку и чёрный галстук. А также два самых недорогих обручальных кольца.

В первый день мы посетили Спас-на-Крови и под его сводами дали друг другу обещание сойтись в браке. На второй день мы осмотрели Казанский собор и договорились со священником об обряде обручения. К четырём часам вечера третьего дня мы были готовы.

Я купил семь белых и семь красных роз и сплёл из них венки. Договорился с коневодами, и ровно в четыре она – на белом, а я – на чёрном коне, проследовали от Спаса-на-Крови к Казанскому собору. Здесь мы вошли в храм и в строгом соответствии с каноном обручились. Затем – на тех же конях – мы переместились в Исаакиевский собор. Сколько раз я смотрел на этот храм, когда ещё учился в Ленинградском университете! Часами я рассматривал его роскошные портики, задетые артиллерийскими обстрелами Второй мировой. Тогда, четверть века назад, я только неясно предчувствовал, что этот храм ещё войдёт в мою жизнь. Последний раз здесь венчались цари. Следуя принципу, что труднее всего заметить объект на самом видном месте, я справедливо полагал, что для тайного венчания лучшего места не найти.

В шесть вечера мы вошли с двумя билетами простых туристов под своды зала, украшенного знаменитыми малахитовыми колоннами. Обойдя храм по кругу, мы нашли довольно безлюдный придел. Мы извлекли из пакета венки роз, произнесли молитву и клятву, и возложили на головы друг другу венки. Она мне – красные розы, я ей – белые.

В фате лицо её было необыкновенно прекрасно, глаза блестели неземным огнём. Я приподнял уголок фаты, и мы скрепили наш союз самым сладким поцелуем в моей жизни.

Заметив происшедшие в нас изменения, многочисленные хранительницы собора кинулись поздравлять нас. Мы скромно и торжественно покинули храм и на тройке (постоянно дежурившей у храма для туристов) отправились в кафе «Немо», где уже был заказан для нас двоих столь же скромный и столь же торжественный ужин. В кафе было многолюдно и наше появление в свадебных нарядах произвело необходимый для невесты фурор. Любовь и шампанское! В полумраке зала горели свечи и её платье и фата в лучах ультрафиолетовой рампы буквально светились белым светом. Не стану описывать подробно этот таинственный ужин после обряда тайного венчания. После непродолжительного приятного вечера мы отправились ловить такси, чтобы вернуться домой. Буквально в квартале от кафе располагался мостик через канал Грибоедова, с которого мы не преминули бросить серебряные монеты в ещё не замёрзшее лоно реки.