Сергей Долженко - Государственная безопасность. Роман Страница 7

Урмас поднялся, сделал пару физзарядочных движений – нога по-прежнему прихрамывала. Сам виноват, дать им надо было, как следует, не ползали бы в следующий раз по переулкам… Неприятно на душе, но привычно неприятно, поскольку Урмас знал о себе достаточно, чтобы не приходить от таких поводов к яростному самобичеванию. Причем тут трусость? Что теперь, проводить время в спортзалах, качая мышцы, то есть строить свою жизнь, исходя из наличия всяких тварей? Пошли они все…

Слушай, друг, ты здорово отвлекся. У кого ты собираешься вызнать круг Галинкиных приятелей? А? Да что ты вообще можешь спросить, когда пол Тар-тар уверено, что ты и есть тот насильник?

Урмас присел. Странное оцепенение овладевало им: мысли прекращались, тело замирало – чужое, обездвиженное…

И у вечности есть конец. Сегодня, как и три дня назад, неизвестно откуда материализуется его добрый ангел-наставник, в телефонной трубке безупречно вежливый голос скажет, где и во сколько… Боже, какие перспективы могли развернуться перед ним в случае зачисления его в невидимые ряды сотрудников контрразведки!

Об этом Миша передумал не один час. Он не был таким наивным, каким иногда казался своим собеседникам. К примеру, знал о том, что в невостребованном роднике вода мутнеет; интеллектуальный мир вокруг беден и нищ, и какими бы он способностями ни обладал, зачахнет быстро и безнадежно среди этих «весенних линеек готовности сельхозтехники», «вестей с уборки», с этой прожорливой рубрикой «Коммунисты 80-х»… Это сейчас ему трудно гнать ежедневно по сто пятьдесят строк текста, держать в голове текущие производственные проблемы и райцентра, и всех девяти совхозов – начиная от «Тар-таринского», чьи земли начинались сразу же за элеватором, до РСХО им. Чапаева, до которого ехать при хорошей погоде все четыре часа…

А потом? Когда все устоится в голове, когда мысли и строчки ходко пойдут по одной и той же колее, что тогда?.. Тогда сколько-нибудь значительных усилий от его ума и сердца не потребуется и наступит обыкновенная, ничем не примечательная творческая смерть…

Барыкин поразился, как много мыслей пришло ему в голову, пока он шел какие-то сто метров от своего дома до редакции.

И дойти не успел – синяя «нива», стоявшая рядом с домиком прокуратуры, поехала и перегородила дорогу горячим лоснящимся боком.

– Что дальше? – высокомерно спросил корреспондент её водителя, Вову Баскакова по кличке «Барчук». С ним он учился в десятом классе. Выглядел тот, как всегда, пижоном, но не будь Миша озабочен сегодняшней встречей, он бы точно поразился суетливости его движений, всегда ленивых и самоуверенных – Барчук постоянно двигался с таким видом, словно делал большое одолжение окружающим.

– Мишань, ты чего, зазнался? Машу, машу тебе… – Барчук снял темные очки, в которых подозрительно смахивал на зарубежного агента, торопливо выхватил из бардачка пачку неведомых Барыкину импортных сигарет и сунул ему:

– Угощайся!

– Не курю, – отрезал Миша, поколебался секунду, вытащил одну. – Угостить надо кое-кого…

– Слышь, наверху вы больше знаете… – Барчук все-таки догадался выйти из машины. – Говорят, статью будут писать о Галке?

Барыкину стало неудобно за свою суровость – он вспомнил, что последние тар-таринские новости утверждали, что Барчук, женившийся в шестнадцать лет и имевший двоих малышей, крутил большую любовь с Гамлетдиновой и ради неё собирался на развод…

– Нет, Вова… я бы первым узнал, так как курирую правоохранительные органы… и потом, мы не имеем право до суда писать об этом…

– Конечно, не имеете… – подхватил преданно Барчук. – А то как наведете сплетню в своем листке, не отмоешься.

– Во-первых, не листок, а орган Тар-таринского райкома партии, во-вторых, газета публикует только проверенные факты… – возмущенно отреагировал Барыкин. – Иди, катай своего босса…

И с как можно более высокомерным видом двинулся к своей конторе. «Посочувствуй этим идиотам – мигом в душу наплюют…» Не любил он Барчука, племянника начальника уголовного розыска, сильно не любил…

На этот раз секретному агенту КГБ СССР не пришлось петлять по райцентру, отрываясь от возможного соглядатая, – Сергей Николаевич ждал его возле Дома культуры с прежним своим изрядно потертым портфелем.

Увидев Мишу, он едва заметно кивнул ему и легким упругим шагом направился вниз по улочке, к «Казсельхозтехнике».

«Как идет! – восхищался им Барыкин. – Шаг мягкий, расслабленный… ступни приподнимаются ровно на столько, на сколько необходимо… Они же массу приемов знают… шею, наверное, так быстро свернет, что мявкнуть не успеешь». Он попытался изобразить точно такой же шаг, но зачастил, сбился и чуть не упал…

Офицер вошел в стеклянный вестибюль административного здания… немного погодя вошел туда и Барыкин, с чересчур приветливой улыбкой раскланиваясь со встречающимися знакомыми. На втором этаже из одного кабинета ему махнули рукой, и Миша влетел туда…

– День добрый! – радушно поздоровался с ним Наставник, усаживаясь за один из канцелярских столов.

– Здравствуйте! – выпалил шепотом Михаил и сразу начал: – Мне так много пришлось передумать за эти дни, что я решил задать вам очень серьезные вопросы, которые тут, – Миша показал пальцем себе в голову, – попытался сформулировать…

Сергей Николаевич сочувственно подмигнул:

– Непривычно, да?

– Что? – не понял Миша.

– Много думать? – и они оба расхохотались.

– Шучу. Работа у тебя сложная, думающая, – сказал Наставник, – сотни имен, фамилий приходится запоминать… Ты стенографией владеешь?

– Нет, но мне наш ответсек, Геннадий Палыч, очень удачную систему показал: часто повторяющееся слово обозначаешь какой-либо буквой или знаком, и пользуешься им. Деловая речь почти вся из штампов состоит…

Сергей Николаевич был тем удивительным человеком, беседовалось с которым необыкновенно легко. Свою точку зрения не навязывал, перебивал мягко и еле заметно именно в тех местах, где и сам Миша чувствовал, что заговорился и повторяется… Они пробеседовали, как потом высчитал Барыкин, два часа тридцать восемь минут, и ни разу у них не возникало досадных пауз, во время которых собеседники мучительно отыскивают темы для продолжения… Миша рассказал о себе почти все сколь-нибудь, на свой взгляд, значительное, с радостью видя, что и Наставнику это чрезвычайно интересно…

Оборвал их телефонный звонок. Начинающий конспиратор с испугом увидел, что Сергей Николаевич мгновенно поднял трубку…

– Этот номер я оставил для связи, – понимающе пояснил он.

Выслушал с легким вниманием. И с сожалением сказал Мише:

– Извини, я должен идти.

– Да, понимаю, я и так столько времени у вас отнял, – смущенно залепетал корреспондент.

– Это было время для тебя, – со значением сказал Сергей Николаевич. – Я думаю, что следующий разговор будет уже конкретен, и ты получишь ответы на те вопросы, которые очень серьезно тут, – он показал на Мишину голову, – сформулировал.

Урмас еле поднялся с кровати – двигаться было так трудно, что, казалось, ему сознательно приходиться управлять своими мышцами. От сидения в душном неподвижном воздухе кожа настолько пропиталась едким потом, что при резком движении, наверное, полезет с него клочьями…

Он знал, что воду в хозяйкин колодец не завезли, и тем более неотвязчивым было представление, как он окатывается из ведра… холодная речная вода бьет сверкающей дробной массой ему в голову, плечи, грудь… Еще лучше очутиться летним пасмурным днем на затемненной уральской улочке и брести под неспешным мелким дождичком… смотреть, как проезжают машины – красные, зеленые, чистенькие, как новенькие детские игрушки…

В умывальнике было немного воды, почти горячей, с блестками алюминиевых чешуек. «Совсем расклеился, – с жалостью к себе подумал Урмас. – Хотя еще ничего опасного для меня не произошло и не происходит, ничего, заметь… Только эта глупая подписка о невыезде. Надо зайти к начальнику РОВД, нет, лучше к прокурору, и досконально выяснить… Необходимо зацепиться за любое решение, а то расползусь весь…»

На улице оказалось еще жарче, чем можно было представить в хозяйкиной конуре. Он не успел дойти до школы, как уже носом пошла кровь. Правда, унялась быстро, даже не запачкался… платок, как всегда, остался в чемодане, вытираться пришлось подобранным клочком газетной бумаги, пожелтевшей, ломкой.

Конец ознакомительного фрагмента.