Александр Образцов - Ужатые книги (сборник) Страница 7

– Ты про ковёр не говори, – вдруг быстро сказала она. – Поедешь в Новочеркасск, привези ещё бутылку водки…

Дядя Гоша вынырнул на той стороне речки и фыркнул. Теперь он старался не задыхаться, горстями бросая на себя воду.

– Хочешь ещё на три литра? – крикнул он. – Обратно?

– Не надо, дядя Гоша! Верю! Сейчас я лодку подгоню! – Всеволод разогнал лодку и врезался в камыш.

– Ты, Всеволод, зови меня Георгием, понял? Я тебе не дядя, а родной человек, – сказал дядя Гоша, отмывая ил. – Это Райка меня всё – дядя, дядя… А я её с восьми лет воспитую. Нет, что ли?

– Ну, так что? – сказала Раиса. – А крови вашей во мне нет.

– О, видишь? – дядя Гоша снова улегся на корме. – Она и тебе скоро будет говорить, что в ней крови нет. А сколько ты её выпила?

– Ладно! – прикрикнула Раиса. – Хватит союзника искать! Дай-ка я погребу, Сев, совсем ты сдох.

Она села на вёсла, а Всеволод, избегая смотреть дяде Гоше в глаза, пристроился на носу.

– Я тебя за месяц, Всеволод, так накачаю, что сам себя не узнаешь, – сказал дядя Гоша. – Ты водолазов видел когда-нибудь?

– Нет.

– Смотри на меня. Дашь мне шестьдесят пять? Ни за что в жизни. Меня вся Персиановка смотрит, когда я иду. Девки у заборов бьются…

– То-оже, герой! – Раиса с удовольствием рвала вёсла. – По два месяца с радикулитом валяется!

– Радик – болезнь водолазов. Кессонная болезнь – тоже оттуда. Вам этого не понять, мокрохвостки. Суши вёсла! Швартуйся, Всеволод!..

Когда Всеволод вернулся из Новочеркасска, во дворе на печке в большой двухведерной кастрюле кипела вода с торчащими из неё стеблями укропа. В ней кувыркались алые раки. Под шелковицей был уже накрыт стол. Тёща, тётя Нина, стояла рядом с плитой с полотенцем в руке. Она пристально посмотрела на подходящего Всеволода и лишь затем, с опозданием, улыбнулась:

– Купил?

– Ку-упил! – Всеволод стеснялся тещи и говорил с ней оживлённо, гримасничая и как-то вихляясь. – Сумка тяжёлая, зарраза! Еле допёр от автобуса… Я помогу!

Тётя Нина сняла кастрюлю с плиты и поставила её на землю.

– Во… сила… – сказал Всеволод, переминаясь с ноги на ногу и не имея воли уйти в дом. – Здор-ровый у вас здесь народ!

– Зови к столу, – сухо сказала тётя Нина, начиная отлавливать раков шумовкой.

Всеволод вошёл в дом.

– Там… зовут, – сказал он. – К столу.

– Купил? – широко улыбнулся дядя Гоша. – Вот это ходок! Просто метеор!

– Да… очереди не было, – заулыбался Всеволод.

– Сколько кружек выпил?

– Да… я хотел… под раков.

– Ну, ты совсем по мне, Всеволод! – дядя Гоша, в тельняшке, в синих стираных штанах от рабочего костюма и босиком выпрыгнул из кресла. – Это ж как себя надо держать! Вот я бы точно три, не отрываясь, заглотил!

– Э-эх! – сказал дядя Гоша, разводя сжатые в кулаки руки. – Райка! Хватит дрыхнуть! Иди, Всеволод, устрой ей подъем, – он подмигнул и вышел.

Раиса, зевая, сидела на кровати.

– Что долго так? – недовольно спросила она.

– Ничего не долго, – Всеволод сел рядом и потянулся к ней.

– Ладно, нашел время, – сказала Раиса, но подставила губы. – Купил?

– Ну.

– Учти, когда я начну говорить про ковёр, не лезь, понял? Этот ковёр мама на свои купила. И поменьше ему поддакивай! Свою голову надо иметь.

– Да он мужик… классный! – сказал Всеволод, по-детски улыбаясь.

– Кла-ассный… Чадо ты моё, – Раиса невольно улыбнулась в ответ и тут же нахмурилась. – Пьяница он! И бабник! И трепло, каких свет не видывал! А ты восприимчивый! Поэтому слушай его, говори «конечно», а сам фигу держи под столом.

– Да нет… он хороший мужик, – упрямо гнул своё Всеволод.

– Гос-споди! – всплеснула руками Раиса. – А я что, говорю, что он плохой? Хороший! Но когда ты станешь такой, как он, ты станешь плохой! Понял? Пошли.

После третьей гранёной рюмки дядя Гоша запел. От сытости он, откинувшись спиной на белёную стену старой хатки и полузакрыв глаза, пел негромко, сипло, но звук всё равно получался густой и какой-то пронзительный: «Эй да в Таганроге, эй да в Таганроге…»

«В Таганроге начинается война!..» – подхватили резкими голосами тётя Нина и Раиса.

Всеволод наслаждался. Ему тоже хотелось петь, но уж очень он стеснялся тёщи, её оценивающего и, как ему казалось, презрительного взгляда. К тому же он боялся опьянеть и сказать какую-нибудь глупость. Ах, как ему нравился Юг! Какая здесь теплынь! Но больше всего ему нравился дядя Гоша! Всеволоду захотелось по-детски обнять его за шею, как отца. Он даже сделал движение плечом. Своего отца Всеволод видел всего два раза. Однажды они с матерью шли по Литейному, она толкнула его локтем и вполголоса, задыхаясь от волнения, сказала:

– Твой отец! В сером пальто!..

Отец был худой, сутулый, и Всеволоду он не понравился, как не нравятся люди, похожие на тебя. Отец преподавал в институте, а с матерью познакомился студентом, когда приходил в гости к своей сестре в рабочее общежитие. Мама жила с ней в одной комнате. Он, по словам матери, даже не знал о существовании Всеволода. И Всеволод, после той встречи на Литейном, об этом не жалел.

Когда кончили песню, Раиса сказала:

– Вы бы хоть приехали в гости, что ли. Посмотрели бы, как мы живем. В маминой комнате еще ничего, а в нашей…

– Ох, зять ты мой зять! – дядя Гоша обнял Всеволода за плечи. – А! Я тебе одно посоветую: ты её унимательно слушай. Унимательно!.. А делай так, как надо… Ты эту знаешь? – дядя Гоша негромко пропел: – «Прощайте, скалистые горы…» А?

Всеволод кивнул.

– Сейчас споем… сейчас. Бабам я эту песню петь не разрешаю. Это песня водолазной команды Северного флота. Смотри, Всеволод, такую картину: сорок третий год. Вся водолазная команда в полном отрубе. А из угольной гавани подбегает катерок с зам начальником базы на борту. Такой… капдва. В морщинах. Срочно, говорит, построить команду. Строю команду. Я её строю – она не строится. Потому что она двое суток без сна, в ледяной воде, а потом по триста спирта и полный отруб. А этот капдва молча так ходит, ходит… Он ходит, а я их выравниваю. А потом он мне перед строем сначала погоны… с мясом, а потом – всё, что на груди навешено было… И, веришь, Всеволод, столько времени прошло, а я бы этого капдва… – дядя Гоша засопел, ухватившись руками за скамью.

Солнце ушло за шиферную крышу нового кирпичного дома, к которому хозяева пока не привыкли: там ночевали Всеволод и Раиса, висели ковры, блестела полированная мебель, а дядя Гоша и тётя Нина жили в старой хатке, где с раннего утра слышалось оглушительное кряканье уток в пыльной загородке, и рядом были летняя кухня и погреб.

– А в нашей комнате, – нарушила молчание Раиса, – вообще пустота, как в общежитии. И мы тот ковёр из большой комнаты, за телевизором, с собой возьмем…

– Ковёр? – переспросил дядя Гоша.

– Так это мамин ковёр! И она мне его дарит на день рождения, в сентябре!..

– В сентябре… – без всякого выражения повторил дядя Гоша.

– Да она на свои купила! Вы что, не помните? Когда я ещё в школе училась!

– Училась?.. – удивлённым голосом переспросил дядя Гоша. – Шо такое?

В следующий момент тётя Нина уже тащила за руку Раису, а дядя Гоша переворачивал вкопанный в землю стол. Один Всеволод, переживая рассказ дяди Гоши, до сих пор сидел с горькой усмешкой. Он так и не понял причин суеты. И когда тётя Нина и Раиса заперлись на задвижку в погребе, а дядя Гоша пару раз саданул по двери ногой, Всеволод спросил:

– И ордена не вернули?..

– …Очень уж он какой-то… не знаю, – говорила тётя Нина Раисе, включив в погребе свет и присаживаясь на ступеньку. – Какой-то… не мужик.

– Ой, – сказала Раиса, спускаясь вниз от двери, где она слушала крики дяди Гоши об орденах. – Вон твой мужик! Послушай!

– А что? Правильно, – спокойно сказала тётя Нина. – Надо им иногда волю давать. Он сейчас накричится, а потом месяц будет шёлковый ходить.

– Так он же мне мужа портит! У него одна психология, а у Всеволода – другая! Ему нельзя скандалить, он не такой!

– Да все они такие, – сказала тётя Нина. – Садись. Не знаешь ты ещё мужиков.

– Да знаю я их, – помолчав, тихо сказала Раиса. – Знаю, мама. Я их в общежитии хорошо узнала. Лучше бы и не знать.

– Ох ты господи! – вздохнула тётя Нина. – Садись. Садись, доча!.. Давай потихоньку споём…

– …И ты учти, Всеволод, – вполголоса говорил дядя Гоша, сидя на корточках у плиты и прикуривая от уголька. – Ты – номер первый. И никаких! Ты видел, какую я им атаку развил? А почему?

– Почему? – искренне спросил Всеволод.

– А потому что твоя жена… эта… дура! Как надо было действовать? А? Как?

– Не знаю.

– Не знаешь. Надо было сказать матери – она тоже дура, учти – что, мол, хочу ковёр. Хочу! Мать шепчет мне: а давай подарим Райке ковёр? Ты понял? И я – я, понимаешь? – говорю при всех: возьми-ка ты, Райка, в подарок от родителей ковёр! И все довольны… Но ничего. Я тебя, Всеволод, за месяц всему обучу: и нырять ты будешь, как водолаз, и руки накачаешь, а главное – чудный ты хлопец, Всеволод! И мы ж с тобой еще не допели, а?..