Анна Бердичевская - Молёное дитятко (сборник) Страница 8

Зал, судья, заседатели, прокурор, развернувшийся на своем стуле к подсудимой, – все молчали, будто ждали продолжения. И подсудимая продолжила.

– Уважаемый суд! Хочу заявить о своем несогласии с линией защиты и прошу удовлетворить мою просьбу об отказе от государственного защитника.

Зал зашумел снова, колокольчик судьи задребезжал, словно из сил выбился, все стихло, и моя мама закончила громко и четко:

– Что же касается отца моего ребенка, то это совершенно точно не Анатолий Петрович Горохов. Отец моего ребенка молод… умен… высок ростом… очень красив. И, насколько я знаю, беспартиен и холост.

Зал судебных заседаний сошел с ума… Точнее и по-тогдашнему сказать – взорвался бурными аплодисментами, переходящими в овации. Особенно женщины просто безумно рукоплескали. Судья на этот раз отреагировала не сразу. Но, придя в себя, даже встала, хотя ее варикозу это далось не просто, и принялась трясти колокольчик двумя руками. И уже в тишине объявила, что немедленно прекратит заседание, если подобное повторится.

Овации подсудимому – на закрытом политическом процессе… Это и вправду было неслыханно. Зал присмирел, но был наэлектризован до крайности.

Судья, пошептавшись с заседателями, объявила, что суд удовлетворяет просьбу подсудимой об отстранении защитницы и передает полномочия адвоката – подсудимой… Защитница не обиделась и из зала не ушла. Ей было – интересно!

Затем государственный обвинитель начал опросы свидетелей обвинения. Все полетело быстро, как по маслу. Никто не выходил ни на какую трибуну, как это показывали в американских фильмах про американский суд, и никто ни в чем не клялся. Только в начале процесса секретарь предупредила всех об ответственности за дачу ложных показаний. Поскольку в зале было не протиснуться, каждый свидетель вставал среди ожидающих своей очереди других друзей и знакомых подсудимой. «Говорили ли вы на следствии то-то и то-то?» – спрашивал прокурор, и свидетель подтверждал: «Да». Прокурор обращался к подсудимой: «Вы подтверждаете показания свидетеля такого-то?». Якубова подтверждала… Потому что не помнила, рассказывала ли такого-то числа в очереди за хлебом анекдот об отмене продуктовых карточек. Вряд ли рассказывала, Агния Ивановна плохо запоминала анекдоты. И по поводу хлеба, который подорожал и в продажу поступал редко, наверняка что-то и говорила… как и по поводу ближней бани, которую закрыли… и по поводу газет, в которых уже и между строк стало читать нечего… Если она не говорила об этом именно такого-то числа, то думала об этом, пусть и по другим числам… то есть думала, как все… Она с легким сердцем все подтверждала. Потому что знала – все равно получит свою десятку лет, дай бог, общего режима… И показания капитана Горохова, когда их зачитал прокурор, – снова подтвердила. Вот, например, про лозунг, который сама же писала: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство». Она говорила о нем Горохову именно сама, именно в какой-то из четвергов, именно наедине, в кабинете парторга. Говорила, что нельзя этот лозунг вешать над трущобами, в которых живут беспризорники, а надо вешать, скажем, на школу, в которую Витька ходит, где иногда даже пончики с сахарной пудрой детям дают… А для беспризорных детей нужно и можно раз в неделю горячие щи и кашу организовать, просто скинуться всем на крупу и капусту… Горохов вздыхал, и соглашался, что да, надо бы, и записывал что-то, чтоб не забыть, в свой карманный блокнотик…

Левушку Маратова долго не вызывали, мама на него так и не смотрела, она его вспоминала, как из другой жизни.

Вспомнила и самую последнюю встречу, уже в «казенном доме». Ранней весной следователь решил устроить Левушке неожиданную очную ставку с Якубовой. Не потому, что о чем-то догадался, вовсе нет. У следователя были свои основания. Он узнал, что выпускник ВМАТУ Маратов хотел на волю, хотел дембеля, чтоб уехать домой в родные воронежские края или хоть куда угодно – чтоб просто жить, чтоб поступить в нормальный вуз… Стало быть, следователю с ним было о чем поторговаться, чтоб добыть показания, давать которые Маратов не хотел ни в какую. «Мы почти не знакомы, несколько слов в библиотеке – и все…» Но следователь и его продавил… Когда маму подвели к кабинету, она вдруг услышала из-за двери знакомый и взволнованный голос:

– Да я просто не поверил, когда сказали!..

У мамы неожиданно подкосились колени. Хотя чего уж было удивляться, чесали всех знакомых, вот и Левушка попал под общую гребенку. Она вошла. Очная ставка оказалась очень короткой.

– Маратов, что вы можете сказать по поводу гражданки Якубовой по пункту обвинения «Преклонение перед иностранщиной»?

Маратов, голову не поднимая, сказал:

– Однажды я пришел в библиотеку ВМАТУ, там в это время находилась художница Агния Ивановна. Я спросил у нее, не может ли она посоветовать, что почитать из Достоевского, чтоб не скучать в воскресенье?.. А она посоветовала взять в библиотеке какой-то французский романчик. Я удивился и все-таки взял «Бедные люди» Достоевского.

– Якубова, вы подтверждаете показания Маратова?

– Да, гражданин следователь. Такой разговор был.

Конечно, такой разговор был! Почти такой. Он был в фильме «Весна»[1], в нем играли Любовь Орлова, Черкасов, Плятт, Раневская… Расчет у свидетеля был тонкий, но мама его вполне поняла, как и я сейчас понимаю: Левушка своей Агнии привет таким образом умудрился на очной ставке передать – напомнить, как они меньше года назад смотрели это кино, сидя рядом на последнем ряду в зале клуба ВМАТУ… и ведь он рисковал, почти дословно цитируя Раневскую…

На его счастье, следователь на кинокомедии не ходил.

При прокурорском опросе в зале суда мой высокий папа в красивой морской форме стоял (в точности, как и остальные мамины друзья-знакомые) и подтверждал свои показания. Цитату из фильма на этот раз он на всякий случай опустил, был предельно сдержан и по-военному краток…

Агния его тем временем вспоминала. Как-то Левушка при одной из тихих воскресных встреч разговаривал с нею о своем любимом Бреме и помянул о том, что львы отличаются не только силой и царственной повадкой, еще и ленью. Но главное – крайней осторожностью. «Царь зверей трусоват – так написано у Брема…» – Левушка произнес это с едва заметной улыбкой, откинувшись на спинку Витькиного дивана. Он курил трубку, к которой пристрастился недавно, и смотрел в потолок…

В зале суда моя мама слушала моего папу, смотрела на него… Само собой, она подтвердила его показание. Оно было бессмысленным не меньше и не больше, чем все остальные.

Свидетели обвинения, известные Агнии в лицо, были уже опрошены.

Осталось пятеро неизвестных. Их и на следствии Якубовой не показали. В деле они так «пятеркой» и проходили – под фамилиями, ничего подсудимой не говорящими. Именно их письменные показания она следователю наотрез отказалась подтверждать, назвав их чушью. Что и было запротоколировано.

Прокурор вызвал свидетелей. Встали четверо мужчин и женщина, которая тут же мужчинам скомандовала:

– Вы пока посидите, я сама буду сперва отвечать, а вас подниму, когда надо будет.

Мужчины безропотно сели. Прокурор прочел показания женщины:

– «Такого-то числа такого-то месяца в 11.35 гражданка Якубова в присутствии меня и еще четырех свидетелей рисовала масляной краской в помещении клуба ВМАТУ портреты членов ЦК партии, злостно искажая их лица, а также в отношении каждого члена нецензурно и матерно выражаясь, как, например: «Наели ряшки на нашей народной кровушке» или «Давно вас всех, падлы, свергать пора» и т. д.» – Выражения привожу не все, но смысл был вражеский…» – Прокурор оторвал взгляд от листа: – Вы подтверждаете свои показания?

Женщина ответила с готовностью:

– Полностью и во всем, товарищ прокурор!

– Где остальные свидетели, почему сидят? – спросил прокурор, и женщина, пихнув крайнего, зашипела:

– Вставайте, чего сидим!..

Они встали, все четверо. И прокурор, вдруг став непомерно суровым, произнес, пронзая их стальным взглядом:

– Напоминаю вам – за ложные показания свидетели несут ответственность, вплоть до уголовной. Вы подтверждаете, что с ваших слов все запротоколировано точно? Вас никто не принуждал? Пусть каждый повторит, что он слышал из уст подсудимой.

Свидетели онемели…

И зачем, спрашивается, прокурор их так напугал? Что с ним творилось?.. Тайна. «Переигрывает! – подумала Якубова. – Не следует так увлекаться ролью…»

Дядьки стали мычать и упираться, а женщина, их пастух, щипать крайнего и что-то ему шептать. Наконец она сама обратилась к прокурору:

– Дак ведь они стесняются! Срамные ж, матерные слова…

В зале кто-то прыснул со смеху. Чей-то отважный женский голос сказал негромко, но слышно:

– Да они же интеллигенция, мата не знают, еще перепутают чего…

В зале хихикнули в разных местах. Но сразу стихли. Прокурор рассердился.