Ринат Валиуллин - Повесть о настоящем Шарике Страница 8

– Любимых не зовут, они сами приходят, – не мог он смотреть на это спокойно и снова закрыл глаза.

«Если женщина начала уделять своему внешнему виду слишком много внимания, значит, она уже пьяна, если он её уже не смущает, то пьяна в стельку, и можно её брать голыми руками, пока она сама не начала грязно домогаться», – вспомнил я цитату из книги «Теория снисхождения видов». Но брать почему-то не хотелось. Слишком доступно, слишком просто – а это уже слишком. Хотелось давать, дарить радость, дарить цветы, тепло, деньги, предметы быта, себя…

Я вошёл в зал, кот смотрел, не отрываясь, кино:

– Что, опять «Том и Джерри»?

– «Ленин в Октябре», – и добавил, довольный, со стула, – революция – гениальный флешмоб, столько народу собрать в Петербурге в ночь, в простуду погоды… – мечтательно глянул кот на меня и продолжил: – Только никак понять не могу: почему чёрно-белая плёнка?

– Чтобы взгрустнулось, – зашлёпал я тапочками в сторону кухни.

Услышав весёлый звон своих сухариков, вскоре кот тоже присоединился ко мне. Поев и причесав себе языком грудь, он взобрался на подоконник и, не найдя ничего достойного его взора в окне, взялся за журнал. Я начал варить себе кофе. Коричневая вода, словно шампанское, рвалась наружу из турки, кофе расцвёл зерном в моём носу.

– Чувствуешь, как пахнет? – сказал я коту.

– Да, как многие хотели бы.

– Будешь? – предложил ему.

– Нет, я на ночь не пью.

– Как хочешь, – я налил себе в чашку и сделал небольшой глоток. Волос прилип к языку. Я снял его пальцем и стал рассматривать. – Твой? – протянул нервно коту. Раздражение где-то внутри, я ощутил, как оно пытается меня раздразнить. Вот оно идёт от языка в мозг, оттуда по коже по коже, цепляет и душу.

– Нет, не мой, – продолжает листать журнал Том.

Кофе мне пить расхотелось.

– Ну как же не твой, когда твой, – выставил я свой самый сильный аргумент.

– Близкие, они немногочисленны, но всегда находятся в зоне влияния и, чаще всего, поражения, – раскладывал мою досаду по полочкам кот.

– Хватит мне парить мозг своими мудрыми мыслями, слушаю их постоянно, как радио, без возможности выключить. Сотрудники FM – на работе, родственники FM – дома, жена FM – в печёнках, дети FM – в детской, соседи FM – за стенкой, кошки FM – на душе.

– Я не парю, просто мой опыт показывает, что опыты легче всего ставить на близких. Подумаешь, волос в чашке.

– А ты подумай, – вылил я кофе в раковину.

– Хорошо, подумаю, – насупился кот. – Вот если бы это был твой волос, ты бы больше расстроился, что потерял его.

– Подумал? – спросил я, заглаживая свою вину, после того как ещё раз внимательно рассмотрел волос и обнаружил, что он не кошачий. – Чего молчишь?

– Есть с чего призадуматься, – всё листая прессу, философствовал кот. – Оказывается, не все меня любят. Я прочитал в журнале – у некоторых на меня аллергия, кстати, у тебя, может быть, тоже. Что с этим делать? Как дальше жить? Ломаю голову. Налей мне, что ли, с горя или насыпь.

Я натрусил коту из коробки ещё еды и налил валерьянки:

– Может, тебе стоит выйти во двор, прошвырнуться по женщинам?

Том продолжил, не реагируя на предложение:

– Кажется, всё дело в пиаре. Люди плохо знают котов. Ты видел, что про меня показывают? Как целыми днями я жру эту гадость, – оттолкнул он миску изящно лапой, чтобы не рассыпать. – А кто-нибудь в душу мою заглядывал? Что там?

– Вскрытие покажет, – пытался я пошутить, чтобы поднять его боевой кошачий дух.

– Ты всё смеёшься! Неужели я пришёл на этот свет только наполнить желудок?

– Нет! Конечно же, нет.

– Я рыжий…

– Ты само солнце, которое можно гладить, которое пушистыми лучами своими скрасило не одно одиночество, не одно предательство, – гладил я по голове Тома ладонью, словно это была не ладонь, а таблетка успокоительного, которая должна была растаять и подействовать немедленно.

– Шарик, ты меня любишь? – положила свою морду ему на лапу Муха.

– Хз, – вчера любил, сегодня – не знаю. С утра так трудно любить кого-то, – пытался он поймать пастью зелёную шаловливую муху.

– А вот мне кажется, что люблю. Как ты можешь сомневаться, не понимаю. Вдруг я уже беременна, – закрыла она мечтательно глаза.

– Хз, некоторые вещи начинаешь понимать, только когда они становятся навязчивыми, – наконец, поймал он муху и подумал про себя: «Муха залетела дважды». – Вот ты же недавно совсем из космоса, лучше расскажи, как там.

– Я тебе про любовь, а ты мне про звёзды. Темно там и скучно. Одно развлечение – невесомость. Даже мысли становятся невесомыми, зависают на ходу. Представляешь, летит по твоим извилинам мысль, как машина по автобану, и – резко по тормозам! Так с одной мыслью о тебе весь полёт и прошёл, – уткнулась она носом Шарику в подмышку.

– А как подруга твоя, Стрелка? – пытался выплюнуть мохнатую муху Шарик. Но она забралась в дупло где-то между пятёркой и шестёркой и затихла.

– Эта сука всё о кобелях своих рассказывала, у неё течка в мозгах, – открыла глаза и посмотрела внимательно на Шарика Муха. – И ты у неё в гостях побывал? – убрала она вопросительную морду с его лапы.

– Не, не успел, я с ней мельком был знаком, но красивая, – пытался он языком достать пернатую, но тщетно. – Ей бы мир спасать, а не по мужикам шастать.

– Красота спасёт, но только после того, как соблазнит, – облизнулась Муха.

– Да не спал я с ней – зубом клянусь. Ещё не спал, хотя зад у неё приличный. Увязался как-то за ним, слово за слово. Хозяин её бьёт, жалко стало, я и утешил, – попытался отплеваться от мухи Шарик.

– Порой утешение заслуживает секса. Видимо, недостаточно он её порол, раз по мужикам шляется, – встала и поплелась на кухню Муха.

– Чего ты сразу начинаешь, – поднялся вслед за ней Шарик.

«Вот бабы, врать им нельзя, всё равно догадаются, правду говорить тоже нельзя, всю душу вымотают», – подумал про себя Шарик, забыв про муху.

– Муха, тебе надо научиться мыслить абстрактно.

– Научи, раз надо.

– Давай для начала поиграем в ассоциации.

– Давай, а как это? Объясни.

– Видишь, кошка молоко лакает, – подозвал он её к окну.

– Вижу.

– Тебе это напоминает что-нибудь?

– Будто ты играешься с моим молочным соском.

– В твоей голове всё время эротика, но в общем – пойдёт.

– Теперь твоя очередь. Слышишь, кто-то вставляет ключ в замочную скважину?

– Дай мне подумать – случайная связь, – инстинктивно навострил уши Шарик, но ничего не услышал. – Теперь ты.

– Он входит. Влюблённость, – закатила глаза Муха. – Он ищет что-то.

– Любовь, – теперь и Шарик зажмурил глаза. – Находит.

– Брак, – услышали оба марш Мендельсона.

– Забирает всё самое ценное, – забеспокоился Шарик.

– Быт, – начала засыпать Муха. – Он тихо уходит.

– Ненависть, боль, потеря, – завыл Шарик.

– Как жизненно, – взгрустнула Муха.

– Чёрт, Муха, проснись! По-моему, нас обокрали – кто-то утащил нашу кость, пока мы с тобой фантазировали.

– Кот! Ты любовь мою здесь не видел? – ходил я из угла в угол, не зная, куда себя деть.

– Только тапочки, – лежал тот лениво на диване и смотрел «В мире животных». – А давно пропала?

– Я не знаю точно, жили-жили, всё как у всех: ужины, телевизор, скандалы, постель и сны… А потом раз – как обрезало.

– Успокойся, почеши мне спинку. Пораскинь своими мозгами.

– Ну? – сделал я всё, как мне прописал Том.

– Что ну? Рука у тебя холодная, – спрыгнул с дивана кот и, задрав хвост, прошёлся передо мной.

– И что?

– Что-что? Значит, чувства остыли.

– Да, как же они могли остыть, если я такой разгорячённый, – недоумевал я.

– Ты так долго гладил шипы этой розы, что они притупились, ты так долго смотрел в её глаза, что они увидели и тебя. Ты так долго вскармливал её поцелуями, что она открылась, ты так долго слушал её голос, что она научилась молчать, ты так долго носил её на руках, что она стала букетом. Ты так сильно её любил, что она почувствовала слабость и перестала цвести.

– Ты меня стихами не заговаривай, это я и сам знаю. Лучше скажи о себе, ты же с виду самый обычный бабник. Эти женщины, вокруг тебя и одна прекрасней другой, как ты их открываешь?

– Как Колумб когда-то Америку, – улыбнулся себе в усы Том, – совершенно случайно.

– Но всё же?

– Чтобы женщину познать и открыть, часто её надо выслушать, а иногда достаточно рот закрыть поцелуем.

– Вот ты, что ты можешь сказать о женской красоте? – расположился он на полу, словно сытый лев.

– Она существует, более того – возбуждает, – взял я в руки какой-то глянец.

– И как ты с ней уживаешься, уживался?

– А ты?

– Положу на кровать и любуюсь, – вытянул он перед собой хвост.

– А как же инстинкты? – захлопнул я чтиво и бросил на стол.

– Всему своё время, хозяин.

– А если его в обрез?

– Наслаждайтесь природой, – начал он двигать хвостом перед собой по полу, пытаясь его поймать.