Александр Войлошников - Сборник. Книга 1. Роман «Седой» и другие избранные произведения Страница 8

Показались мне эти строки противоречивыми и жестокими. Но, прочитав их несколько раз, понял я, что критика моя была не уместна, ибо рождены они озарением и идут не от писателя, а ЧЕРЕЗ него – от Бога! Не спроста же в Новом Завете говорится:

«Ибо праведно перед Богом – оскорбляющим вас воздать скорбью»! (2Фес. 1:6).

А на востоке говорят: «Радость мести – самое чистое и благородное чувство, которым отличается человек от животного» И понатуре, все другие чувства человека не отличаются от чувств животных. Любовь и дружба – чувства животные: при всей их красоте, они не бескорыстны и побуждаются инстинктами продолжения рода, совместной охоты, защиты потомства… Коллективизм, – это вульгарный скотский инстинкт стада. А поощряется он советской властью потому, что управлять стадом легче, чем индивидуалами!

Совершенно чиста от корысти и инстинкта только ненависть. Она биологически необходима для очищения рода человеческого от выродков, а потому ни одно из других чувств не мобилизует силу и энергию так, как она! Но не надо путать рассудочную ненависть с безрассудным гневом, отключающим сознание. У юристов есть термин: «состояние аффекта», – когда и убийца становится неподсуден. Гнев – животное чувство, а ненависть – человеческое. Не спроста говорят на Сицилии: месть, как заливная рыба, – вкусна, когда холодна!

Интересно, что ненависть не только удесятеряет силы, но и делает человека неуязвимым! Об этом знали викинги. Перед их неуязвимостью и жестокостью трепетала средневековая Европа! Самых свирепых и неуязвимых викингов называли – берсеркиеры. Многократно усилив чувство ненависти отваром ядовитых грибов, одев на голову сташный рогатый шлем, сняв с себя одежду и бросив щит, берсеркиеры, с топором и коротким мечом, голые кидались на закованных в броню рыцарей, вооруженных копьями и тяжелыми мечами! Не сомневаясь в своей неуязвимости, берсеркиеры первыми поднимались на крепостные стены, встречая удары мечей и копий не защищённой грудью! Ужасны были на совершенно белом лице, искаженном яростью, чёрные от расширенных зрачков, глаза берсеркиера, налитые кровью. Один вид и хриплое завывание берсеркиеров: «Ооодин! Ооодин!! Ооодин!!!», – наводили ужас на храбрейших рыцарей Европы! Мышцы берсеркиера наполнялись сверхъестественной силой, движения были молниеносны, а зловеще побелевшая кожа, как это ни странно, становилась неуязвима для стрел, мечей и копий!!..

Был у меня в Париже знакомый – тихий, робкий штабс-капитан, а в прошлом – участник корниловского «Ледового похода». Не перестаёт он удивляться тому: как же он, до похода подверженный множеству болезней, нуждавшийся в тепличных условиях и диете, не только не болел во время этого беспримерного по трудности и жестокости боев зимнего похода армии, состоящей из офицеров добровольцев, движимых ненавистью к большевикам, но, даже, излечился от всех хронических болезней?! Вот что делает с человеком долго длящаяся ненависть, особенно – коллективная!

Хорошо описал ненависть Александр Дюма в книге «Граф Монте-Кристо», где изощренная изобретательность в способах мщения рождалась и оттачивалась многолетней ледяной ненавистью… В начале разговора о ненависти я привёл цитату из Бунина о рассказе Гоголя. А сейчас я повторю её:

«Страшная месть» пробудила в моей душе то высокое чувство, которое вложено в каждую душу и будет жить вовеки, – чувство священнейшей законности возмездия, священнейшей необходимости конечного торжества добра над злом и предельной беспощадности, с которой в свой срок зло карается. Это чувство есть несомненная жажда Бога, есть вера в Него. В минуту осуществления Его торжества и Его праведной кары, Он повергает человека в сладкий ужас и трепет и разрешается бурей восторга, как бы злорадного, который есть на самом деле взрыв нашей высшей любви к Богу и к ближнему…»

Закончив вырезать фигурку ферзя, Седой, крутит её в пальцах и продолжает:

– Но не только радость мести даровал Бог человеку. Удостоил Господь человека величайшим счастьем – счастьем творчества, недоступным ни одному живому существу, кроме человека! Дал Господь человеку священный восторг перед творениями рук своих. Во Франции знавал я многих талантливых художников. И не раз удивлялся не соответствию их заурядных умов человеческих с потрясающе громадным интеллектом, заложенным в их творениях. Это не анекдот, что когда актёру грубо сказали, что он дурак, актёр спокойно переспросил: «А – актёр?». И оппонент развёл руками: актёр был божественно талантлив! Каждый талант, завершив работу, замирает в восторге перед своим творением, удивляясь тому, что он создал своими руками. Но каждый талантливый художник подсознательно понимает, что это создавал не он, а его рукой владело вдохновение свыше. Если бы художник создавал своё творение только сам, по своим замыслам, то, используя профессионализм, создал бы он что-то более конъюктурное, а не то, за что люди обругают его сегодня, чтобы восхититься через сто лет.

Каждому талантливому творцу знакомо удивление, растерянность, даже чувство беспомощности, когда создаваемые им персонажи, под его же рукой! – оживают и диктуют художнику, какими быть надлежит им. А то заговорят своим языком, а не языком автора, да ещё и не про то, что хотел сказать автор! У талантливого творца, созданные им творческие образы живут по-своему и совершают поступки, не предусмотренные их создателем! Я уверен: Бог, создавая Адама и Еву, не думал, что они, вместо пения псалмов, займутся любовью за кустиком!? Мне, как художнику, понятна великолепная творческая «ошибка», при которой создание Творца, рождённое в Духе, стало более самостоятельным, более совершенным, чем то, что задумал Творец! И от понимания этой «ошибки», моё благоговейное преклонение перед Творцом Всевышним становится ещё более восторженным!

Уверен я, что Бог общается с людьми не через лицемерно добродетельных служителей церкви, а через весёлых и грешных, зато искренних, служителей искусств, которым вручает Господь Свой Великий дар – талант! Ведь «ни одно произведение искусства не создано служителями церкви!» Это утверждение не моё, а церковного изувера Савонаролы, который, гордясь этим фактом, и ссылаясь на него, уничтожал тысячи гениальнейших произведений искусств, часто вместе с их создателями!

А творчество человека творца не от поповских заказов, а от Творца Всевышнего! Поэтому у творца не должно быть начальства, которое руководило бы его творчеством, указывая, как надо, а как не надо! У творца земного один авторитет – Творец Всевышний, вручивший ему талант.

Но, не дай Бог, если художник использует Дар Божий – талант, – ради корысти! Страшная кара ждёт его – лишение таланта! Вместо таланта, остаётся у отступника только наработанное мастерство ремесленника! Как в повести Гоголя «Портрет», где художник Чертков… да что Чертков, – образ, созданный гением Гоголя! Вот тебе история живого, всем известного писателя Алексея Николаевича Толстого, который, обидевшись на эмиграцию, стал холопничать у НКВД, изнасиловав незаурядный талант. И родился от этого мерзкого насилия откровенно ублюдочный роман «Хлеб». И это после такого шедевра, как «Хождение по мукам»!?… Да как же теперь, после «Хлеба», сможет он закончить давно начатого «Петра»??? Жалко… Не паршивца писателя жалко, а талант его!

Жалко, что не будет третьей части «Пётра» и тех великолепных книг, которым уже не суждено родиться под пером этого, когда-то, гениального писателя! А сам-то писатель жив, здоров, получает ордена и из кормушки пролеткульта лакает французский коньяк, заедая икрой. И очень нравится Толстому то, что советская пропаганда возвела его в чин «графа», хотя за рубежом он даже не дворянин, потому что «байстрюк»! За почёт и сладкую жизнь, вылизывает этот ублюдок задницу Берии, восторгаясь Беломорканалом. Бывший честный человек, бывший талантливый русский писатель, стал жалким угодливым холуём, процветающим по-советски, то есть, по-свински: обжираясь деликатесами, упиваясь импортными винами на глазах крестьян, умирающих с голоду. Не пережил талант такое надругательство! Талант его погиб…

Так же погубил свой талант Александр Фадеев. Есть у него большой задел после «Разгрома», – великолепный, но не законченный романище «Последний из удэге». Но засосала писателя трясина почестей, парадной шумихи и когда возглавил Фадеев Союз писателей, став, заодно, сексотом НКВД, то сказал я на собрании русских художников и писателей в кафе «Максим»:

– Господа! «Поледний из удэге» – это последняя судорога гибнущего таланта. Фадеев – уже не творец, не увлечённый своим трудом писатель, а проститутка – политическая дешевка! Невозможно быть писателем и угодливым чиновником! Такое пышное раздвоение не для творца, а для дамской задницы! Если сексоту Фадееву, отправившему на расстрел сотни честных писателей, не хватит мужества самому застрелиться, то он сопьётся, как и скотина гебушная – Алексей Толстой… Живы будем – будем посмотреть: прав ли я? Ведь, иногда, кое у кого, совесть просыпается. Написал Маяковский: «И жизнь хороша, и жить хорошо!», и… застрелился! – перечеркнув этим поступком пролетарский пафос своего творчества. Не захотел он спиваться по тихому, как Гайдар и другие литературные подонки. Выстрелив в страдающее сердце смелого, оригинального поэта, отрёкся Маяковский этим выстрелом от верноподданнической шелухи в своём творчестве. А поэзия… его поэзия – ого! – будет ещё будоражить сердца романтиков!»