Александр Войлошников - Сборник. Книга 1. Роман «Седой» и другие избранные произведения Страница 9

– Господа! «Поледний из удэге» – это последняя судорога гибнущего таланта. Фадеев – уже не творец, не увлечённый своим трудом писатель, а проститутка – политическая дешевка! Невозможно быть писателем и угодливым чиновником! Такое пышное раздвоение не для творца, а для дамской задницы! Если сексоту Фадееву, отправившему на расстрел сотни честных писателей, не хватит мужества самому застрелиться, то он сопьётся, как и скотина гебушная – Алексей Толстой… Живы будем – будем посмотреть: прав ли я? Ведь, иногда, кое у кого, совесть просыпается. Написал Маяковский: «И жизнь хороша, и жить хорошо!», и… застрелился! – перечеркнув этим поступком пролетарский пафос своего творчества. Не захотел он спиваться по тихому, как Гайдар и другие литературные подонки. Выстрелив в страдающее сердце смелого, оригинального поэта, отрёкся Маяковский этим выстрелом от верноподданнической шелухи в своём творчестве. А поэзия… его поэзия – ого! – будет ещё будоражить сердца романтиков!»

– Седой, я часто слышу, что писатели спиваются. А бывают писатели не пьющие?

– Бывают… но они такие скучные, что их не читают. Пьют писатели по чёрному, подстегивая, или пытаясь вернуть исчезающий талант. Хотя и не все… вот, Великий Пролетарский и начинал пить, и бросал пить, а всё одно – копЕц Горькому! Как писателю, так и человеку. Похоронили недавно его, как человека… а как писателя похоронили гораздо раньше. Умер писатель Горький в тот день, когда слабый человек Горький, став литсотрудником НКВД, со штатом холуёв и секретарей, поселился в самом роскошном московском особняке Рябушинского. Отныне он стал работать под диктовку палачей НКВД, создавая по их заказу людоедские шедевры под общим эпиграфом: «Если враг не сдаётся – его уничтожают!» Миллионы людей расстреляны без суда под этим лозунгом, потому что критерий «врага» определяется в СССР каждым подонком, для которого враг – талантливый, а то, просто, порядочный человек! И во что превратился талант Горького!?… Позорище!! «Великий пролетарский» стал писать свои благоглупости языком более убогим, чем у газетных холуёв! А вскоре и совсем потерял умение писать, даже на уровне школьных сочинений! Но, с дикой одержимостью, он писал и писал толстенные графоманские романы, романы без мыслей, без ярких слов и образов, писал убогим канцеляритом, не понимая: насколько они глупы, бездарны!! А госиздат продолжал печатать их огромными тиражами и платная свора критиков трубила хвалу гениальности Горького. На примере советских писателей можно понять: человек, получивший талант от Бога, должен быть сильным и храбрым, чтобы уберечь талант от мерзавцев, желающих использовать его в своих пакостных целях. Даже, если придётся погибнуть, как Маяковскому, Есенину…

Велико таинство вручения таланта Господом. Но механизм лишения таланта понятнее. Каждое произведение искусства воздействует не только на зрителей, или читателей, но преображает душу самого творца. Если совершенное произведение облагораживает, обогащает и возвышает душу своего создателя, то халтура и угодничество, оскверняя душу творца, убивают талант. Не живёт талант в загаженной душе! Потому-то «гений и злодейство НЕ совместимы!» Читатель может избавиться от дрянной книги, используя её в сортире и для растопочки, но писатель, как Пигмалион, обречен на вечное сожительство со своим творением и в душе, и в духе! И с тем, чем гордится, и с тем, чего стыдится. Представь Бога, который от Своего Духа бе-ережно драгоценный листик таланта оделяет и с радостной надеждою писателю вручает, а тот, подтеревшись Божиим Даром, приносит Богу такой перл, как: «Если враг не сдаётся» Каково Богу? На что Он часть Духа Своего, – потратил!?

Так что, Сашок, с талантом надо обращаться уважительно. Это – не твоя собственность. Талант даётся Богом взаймы, чтобы человек, преумножая и увеличивая этот Божественный дар, отдавал его Богу с большими процентами! Так говорится про таланты в притче Иисуса Христа от Матфея… Каждый талант – от Бога! Муза – не наложница, которую можно ставить в любую позу по настроению. Для художника Муза – госпожа! Богиня!! А богиней, как и Богом, торговать не рекомендуется. Не принесли счастья ни чечевичная похлёбка, ни тридцать серебряников. Если прозаик, потеряв талант, ещё что-то кропает, на уровне серого журналюги, за счёт наработанной писучей техники, то для поэта, вкусившего творческий восторг от обладания крылатым словом… для поэта потеря таланта – потеря всего! Потеря жизни!!

И трагедия Александра Блока после поэмы «Двенадцать»… Стоп машина! Малый назад! Здесь не просто, как у других… Ведь, поэма – лучшее из творений Блока! «Сегодня я гений!» – написал Блок в дневнике, после окончания поэмы. А её не поняли… никто не понял! Не доросли. По революционности поэма близка к Евангелию, где революционер Иисус Христос говорит:

«Думаете ли вы, что я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение; Не мир пришел я принести, но меч; огонь пришел я низвесть на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!» (Мф. 10:34;12:51)

И так далее – о разделении людей на злаки и плевелы и очищения их в огне, как чистят золото… Диктовалась поэма «Двенадцать» ненавистью поэта к тупым, самодовольным буржуа, поклонникам жлобской религии «Золотого Тельца», и отвращением поэта ко всему свинскому укладу «русского капитализма». Эта ненависть привела Россию к очищению от буржуазного жлобства – к Октябрьскому перевороту.

Но после Октября эта поэма оказалась не уместна. Читающая Россия, отравленная нигилизмом, прогрессизмом и атеизмом, восприняла поэму, как угодливое прославление хулиганствующих анархистов. А тут ещё и агитпроп растиражировал фрагменты поэмы на плакатах и Блок предстал перед Россией автором убогих большевистских агиток: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!», «Шаг держи революционный! Близок враг неугомонный!», «Вперёд, вперёд, рабочий народ!»… И те дэ, и тэ пэ… Строчки, оторванные от текста гениальной поэмы, похабненько кривлялись на загаженных заборах голодных, замерзающих городов, как апофеоз пролеткультовского убожества. А под ними стояло имя великого поэта!!

Непонимание поэмы читателями и разочарование поэта во всех и всём, день за днём убивали веру поэта в свой гений и любовь к своей поэме. К комиссарам поэт не примкнул – претил ему их невежественный фанатизм. А самодовольная русская интеллигенция не доросла до понимания этой поэмы. Не во всём я согласен с Лениным, но под словами его: «Русская интеллигенция – СПЛОШНОЕ говно!» – подпишусь обеими руками! Такие, как Блок – редкие жемчужины в навозной куче российской интеллигенции. Далёкая от народа, упёртая рылом в нигилизм, не поняла и не приняла русская интеллигенция ни Новый Завет, ни революцию. А каким местом русские нигилисты и прогрессисты смогли бы понять Блока, зная о Христе только в лживой поповской интерпретации??!

Помолчал Седой, задумчиво перебирая шахматные фигурки. А когда заговорил, вроде, бы о другом:

– Каждый творец, должен помнить о том, что его талант «выше мнений света»! Ибо каждый талант – от Бога! Если бы понимали это Пушкин и Лермонтов, если бы плюнули они в похабное рыло «мнений света», от которого воняло поповщиной и охранкой! – если бы не шли на поводу у тупых великосветских подонков – сексотов охранки! Для того, чтобы, в угоду обществу, пойти на дуэль с подлецом, – ума не много надо. А для того, чтобы, отвергая мнения признанных авторитетов, каждый день всходить на Голгофу и проповедовать, сквозь плевки и ругань, глядя в упор на злобные тупые рыла верноподданных обывателей, уважающих не Бога, а общественной мнение, служащих не Богу, а попам и охранке – вот, для этого надо стать личностью! Личностью, мнение которой «выше мнений света». Как говорил Апостол Павел:

«Для меня очень мало значит, как судите обо мне вы, или как судят другие люди… судия же мне Господь» (1Кор. 4:3,4).

Или, как говорил один известный комик: «Плевал я на ваши мнения. У меня их и своих девать некуда!» Увы, поэт от Бога Александр Блок не поднялся «выше мнений света» – выше лакейского мнения русской интеллигенции. Ошельмованный, оставленный друзьями, Блок раскаялся в том, что написал «Двенадцать». А это – хуже самоубийства: лучше отказаться от жизни, как Маяковский, чем от того, что ты создал! Лучше уйти «в мир иной», чем предать своё творчество, устыдившись его! Устыдившись!! Когда Апостола Павла стыдили «порядочные люди» за то, что связался он с бродягами, учениками распятого преступника, он отвечал:

«По сей причине я и страдаю так; но не стыжусь. Ибо я знаю, в Кого уверовал» (2Тим. 1:12).

Устыдиться кого-либо, значит, предать, отречься! Когда Блок устыдился своей поэмы – в тот миг свершилось Ужасное: оскорблённая Муза покинула Поэта!! Исчез его поэтический дар!

Блок пытался реабилитировать своё творчество новыми стихами. Но! За три года, три кошмарных года!! – поэт не написал ни одного стихотворения! Неординарных мыслей, записаных в тетрадь, было – на несколько больших поэм! Но слово… слово перестало нетерпеливо проситься на бумагу! В тоскливом отчаянии проходили годы… три года каждый день с утра, на что-то ещё надеясь, поэт садился за работу, а вечером с яростью рвал бумагу исписанную рифмованной убогой жвачкой. Будто бы, вместо поэта, трудилась дюжина графоманов! Разорванные листы бумаги слоем покрывали пол в комнате, а Блок ходил из угла в угол, страдая бессонницей. Последние полгода в отчаянии, смотрел Блок на единственную написанную строку стихотворения: «Зачинайся, русский бред…», – чувствуя, как безумие поглощает разум. Он уже не рвал бумагу – он не писал. Врачи категорически запретили поэту писать. Он сидел за столом и… плакал. Блок хотел жить, но творить он хотел ещё больше! Он боролся с собой, с неврозами, с поглощающим разум безумием. Боролся, желая творить, боролся отчаянно, до самой смерти, пытаясь написать хотя бы одно… только бы одно!!! – стихотворение… и – умереть. И ни один врач не поставил диагноз: что за недуг разрушал тело и душу великого поэта? А это была тоска… смертная тоска по покинувшей его Музе!