Альберт Карышев - Философия крутых ступеней, или Детство и юность Насти Чугуновой Страница 8

– Как Вера Валерьяновна себя чувствует? – спросила Шитикова.

– Неплохо. Просила всем привет передать.

– А Настя?

– И она здорова, если не считать застарелой реакции на молочное, сладкое, на лимоны и апельсины… Учится в музыкальной школе. Играет на скрипке и фортепьяно. Скрипка у неё основной инструмент, а фортепьяно дополнительный. Педагоги считают её очень способной.

– Не рано ей учиться?

– Не рано. Способные дети учатся музыке с четырёх-пяти лет. Она сама попросилась. Мы у неё, по сути, пошли на поводу. Захотела играть на скрипке, увидев её в руках соседского мальчика, но оказалась на редкость музыкально одарённой ученицей, находкой для школы. Легко переносит нагрузки, девочка собранная, трудолюбивая.

– Жалко ребёнка, – сказала Шитикова, не глядя на гостя, складывая на груди руки. – Отец и мать дурью маются, а дитя живёт у вас, как сирота у приёмных родителей.

– К сожалению, сиротство при живых родителях – беда повсеместная. – Андрей Иванович постарался обезличить, свести к общим понятиям эту тему, болезненную для Шитиковых не меньше, чем для Чугуновых. – Тут разные причины: неустроенность, эгоизм и взаимное ожесточение, легкомыслие, распущенность…

– Нашим-то чего не хватало? – подумала Татьяна Ивановна вслух.

– Вы больше видели их семейную жизнь, чем мы с Верой Валерьяновной. Всё происходило на ваших глазах.

– Ну да, мы, конечно, видели больше. Сперва всё у них было ничего. Ходили в обнимку, встречали друг друга с работы, планы строили, музыку слушали. Потом Алексей не очень хорошо себя повёл. Александр-то Васильевич помалкивал в тряпочку, он угодник, а я вам с Верой Валерьяновной в то время намекала, что Алексей ведёт себя плохо. Вы как-то не обратили на мои слова внимания, а больше сказать я не решалась, всё-таки мы тогда знакомы были немного. Ирину не оправдываю, характер у неё дурной. Но Алексей взялся выпивать, приятелей водить, а ей это не нравилось. Она не любит в доме чужих, особенно, пьющих. И пошло у них, поехало.

– В семейных разладах чаще всего виноваты обе стороны. Это давно известно, – вежливо заметил гость. – Но пусть молодые сами меж собой разбираются. Наша с вами задача: вырастить ребёнка. Мы, Чугуновы, воспитываем внучку – так сложились обстоятельства, – а вы, Шитиковы, помогайте нам воспитывать.

– Мы и помогаем, – с некоторой досадой произнесла хозяйка. – И дальше будем материально помогать, сколько сможем. Только внучка от нас все больше отчуждается. Мы забываем, как Настя выглядит. А она, наверно, забывает, как выглядим мы с Александром Васильевичем. Шесть лет ребёнок живёт у вас. Когда вы её привозите и оставляете ненадолго, она зовёт меня тётей, а деда дядей. Легко нам это слышать?

– Я сожалею. – Андрей Иванович понимающе тряхнул головой. – Естественно, что внучка привыкла к нам больше, чем к вам. Мы её нечасто возим в Москву – это верно, мало показываем матери и вторым деду с бабушкой, не по злому умыслу, конечно. Но ведь вы сами не торопитесь её увидеть, не ездите в Григорьевск. Почему мать ни разу не навестила ребёнка с тех пор, как разошлась с Алексеем? Да и пока не разошлась, всего два-три раза заезжала. Для нас с Верой Валерьяновной это загадка.

– Ну, почему мы не ездим, ясно. Обида заедает оттого, что внучка живёт при Чугуновых деде с бабкой, а не при Шитиковых. Вы для нас вроде уже посторонние люди. Да и мы, как и вы, немолоды, трудно собраться. В отношении Ирины тоже никакой загадки нет. Она вас не любит, дичится, опасается – как хотите называйте. И чем дальше – тем больше. Ей кажется: вы что-то наговаривали на неё Алексею. Ирина с детства мнительная, капризная, самолюбивая. Вот и не едет. Мы ей: «Ты не к Чугуновым поедешь, а к дочери». А она в ответ: «Всё равно они там есть. Ни за что не поеду».

– Упрямая, – сказал Шитиков. – Если что-то возьмёт в голову, ничем не переубедишь.

– Извините, но у меня складывается впечатление, что Ирина равнодушна к своему ребёнку, – сказал Андрей Иванович. – А что она не хочет видеть нас с Верой Валерьяновной, просто отговорка.

– И равнодушие тоже есть, – согласилась Шитикова. – Они с Алексеем, скажу вам, оба к Насте равнодушные. Отец-то много теперь ребёнком занимается?

– Не хочу врать: немного.

Чугунов остерёгся добавить, что Алексей рядом с дочерью и не живёт.

– Видите! Уехал к Насте, а занимается ею всё равно мало. Наверно, опять у него друзья-товарищи… Малышка, пока отец с матерью её вам не сбагрили, была для них забавой. Они и воспитывать её взялись как-то не по-людски. Если плакала, сами не успокаивали и нам с дедом не давали; в стенку ей постукивали, чтобы не плакала.

– Мне об этом известно, – сказал Андрей Иванович. – Сын нам с Верой Валерьяновной докладывал. Поначалу я думал, он шутит.

– Они с Ириной по заграничной системе воспитывали ребёнка, – снова откликнулся Шитиков, – по статье из английского журнала. В ней говорилось, что детей надо с пелёнок приучать к напряжённой жизни. Рекомендуется, если младенец уж слишком разорался, поставить ему в коляску приёмник и завести рок-музыку.

– Ну и как, ставили?

– Не знаю. Не видел.

– Молодые наши ни меня, ни деда к малышке не подпускали, – уныло произнесла Татьяна Ивановна. – Дед, мол, чего доброго, напугает ребёнка своим видом или возьмёт как-нибудь не так и покалечит. А мне говорили, что я некультурная, раз всю жизнь в торговле, что не смогу дать Насте ничего хорошего. Потом уж, когда они зашились с экзаменами в университете, то и отправили внучку в Григорьевск, вместо того, чтобы оставить на бабку с дедом в Москве.

Чугунов помедлил, прикусывая губу. Он вспомнил, что про отправку Насти в Григорьевск её отец говорил несколько иначе.

– Вон, значит, что! – сказал он. – Завеса приоткрывается! Они вас тяжело обидели недоверием и лишили внучки! Жаль, что вы раньше не рассказали.

– Постеснялись, – ответила Шитикова.

– Послушайте, Татьяна Ивановна, я вам сочувствую. Вы с Александром Васильевичем так драматично отстранены от Насти. Но всё равно она и ваша внучка. Не откажетесь! – Последнюю фразу Андрей Иванович постарался сказать шутливо. – Но не всё потеряно. Теперь вы можете взять Настю к себе. Мы с Верой Валерьяновной советовались. Будущей осенью девочка пойдёт в общеобразовательную школу. Может быть, ей лучше учиться в Москве? Как вы считаете? Нам непросто было бы отдать вам внучку, но мы поступим по справедливости. С матерью Насти я не берусь договариваться, хотя, по здравому рассуждению, она должна обрадоваться тому, что я предлагаю.

– Да нет уж, теперь, наверно, не обрадуется, – сказал Шитиков. – Отвыкла от дочери. У Ирки новые сердечные дела, ищет мужа.

– Лучше помолчи! – прикрикнула на него Татьяна Ивановна и продолжила говорить с Чугуновым: – Что ж, школа тут у нас под боком. Пускай Настя идёт и учится. Только мы не поведём её ни в какие другие школы, кроме общеобразовательной. У нас времени нет водить, все мы работаем. И необязательно учить ребёнка музыке. Что это даёт? Лишние расходы и хлопоты.

– Это многое даёт для общего развития, а может дать и профессию, – сказал Андрей Иванович. – Девочка второй год учится по классу скрипки и занятия не бросит. Мы сделаем всё, чтобы не бросила. Если на семейном совете договоритесь взять Настю к себе, то, пожалуйста, подумайте, как продолжить её музыкальное воспитание. Ради ребёнка приходится многим жертвовать. Александр Васильевич, я знаю, любит классическую музыку – вот ему было бы интересно водить внучку в музыкальную школу. Оставил бы он работу да всё свободное время посвятил Насте.

– Н у, у вас одни взгляды, а у нас другие, – хмуро, упрямо ответила Татьяна Ивановна. – Я считаю, что это блажь – обязательно водить ребёнка в музыкальную школу. Никто из нас с работы не уйдёт. А жить на что прикажете? Сейчас, по-моему, надо думать только о том, как выжить. При нынешних ценах, того гляди, с голоду умрёшь или из квартиры выселят за неуплату долгов.

Голод Шитиковым едва ли грозил. Татьяна Ивановна преувеличивала. Она всю жизнь трудилась в продуктовых магазинах и теперь торговала в одном из них, уже частном. Опытная продавщица умела экономить на продаже, сэкономленное незаметно брала домой и кормила близких неплохо.

– Всё-таки нужно узнать мнение Настиной матери, – сказал Андрей Иванович…

Слышно повернулся ключ в замочной скважине наружной двери. Дверь открылась и прихлопнулась. Шурша верхней одеждой, Ирина сняла её в прихожей, потом расстегнула молнии и скинула сапоги, пристукивая ими о пол.

– Кто у нас? – спросила она тонким голосом.

Татьяна Ивановна ответила.

8

Она позвала ужинать. Помня, что женщины в этом доме противятся спиртному, Андрей Иванович всё же достал из сумки четвертинку горькой. Он так озяб на улице, что купил водки и решил согреться ею в гостях. У него и теперь не унялась внутренняя дрожь, вестница простуды. Татьяна Ивановна молча поставила на стол две стопки с золотистыми ободками – гостю и мужу.