Геннадий Мурзин - Страсти людские. Сборник любовных историй Страница 8

Виктор притворился, что обиделся.

– Неужели я способен, Валюша?

– А кто вас знает, мужиков! – рассмеявшись, убежала в общежитие, откуда только что выходила вахтерша и знаками показывала последним парочкам, что, мол, все, пора курочкам на насесты.

На другой день, за пятнадцать минут до назначенного часа Виктор был возле общежития. Валентина вышла ровно в четыре. На ней было легкое ситцевое платье (красный горошек на белом поле), на шее – косынка из того же ситца, волосы сзади собраны в пучок и повязаны белой лентой, на ногах – модельные туфельки на остром и высоком каблуке, в руках – крохотная сумочка из красной кожи.

И они пошли к нему домой, где Валентина еще не бывала. Дома девушку встретил празднично накрытый стол: по центру – оранжевые тюльпаны (ее любимые) в хрустальной вазе, коньяк «Наполеон», лимоны, шоколадное ассорти «Птичье молоко», рюмки, тарелки, ножи и вилки.

Девушка, окинув квартиру профессиональным взглядом, заметила:

– Уютненько. И прибрано. Даже не верится, что здесь живет старый холостяк.

Виктор состроил обиженное лицо.

– Так-таки уж и старый?

Валентина подошла и чмокнула в щечку.

– Старый-старый, но до такой степени, когда еще хочется любить.

– Ну, это куда ни шло.

Они сидели, пили коньяк, разговаривали обо всем. Точнее – Валентина лишь притрагивалась губками к рюмке, а пил и говорил больше Виктор; Валентина же ограничивалась односложными репликами. Прошел час, другой, третий. Оба ничего не замечали. Они видели и чувствовали только друг друга, а иного мира, кроме их, в тот вечер не существовало. Оба были счастливы. Неловкости, которая ощущалась попервости, – не стало. Валентина озорничала, то и дело взъерошивая и без того непокорную шевелюру Виктора; гладила шершавой ладонью по щекам и губам; клала голову ему на плечо и закрывала свои карие глаза.

Потом, заметив у стенки радиолу «Эстония», попросила:

– Поставь, что-нибудь, а?

Виктор встал и пошел туда. Роясь в стопке виниловых пластинок, спросил:

– Что именно, любимая?

– Любую… душевную… У тебя случайно нет полонеза Огинского?

– «Случайно» есть.

– Да? Ты тоже любишь Огинского?

– Чтобы у меня было, достаточно того, что ты это любишь.

– Откуда знать тебе, что я люблю, а что нет? Я – не говорила…

– Значит, угадал, – ответил Виктор, укладывая на круг пластинку. – Пусть будет экспромт.

Валентина улыбнулась:

– Говоря твоими же словами, наилучший экспромт тот, который заранее подготовлен.

Зазвучали первые аккорды полонеза. Виктор вернулся к столу. Валентина подняла рюмку.

– За прекрасную музыку и за любовь, которую она воспевает.

Валентина выпила до дна и ее дыхание с непривычки перехватило. Виктор был готов и поднес к ее губам ломтик лимона.

– Крепкий, черт!

Звучал полонез, а они целовались. Они целовались, не замечая ничего, и тогда, когда музыка закончилась, а проигрыватель крутился вхолостую. В одну из пауз Валентина спросила:

– Ты на самом деле любишь или притворяешься?

– Молчи, негодница! – воскликнул Виктор и вновь впился в ее губы.

Девушка легонько отстранилась.

– Ты не ответил…

– Я тебе уже столько раз говорил.

– Неважно! Хочу услышать сейчас.

Виктор пропел:

– О любви не говори: о ней все сказано. Сердце, полное любви, молчать обязано.

– Сфальшивил.

– Пою для тебя, любимая, так, как могу. Извини.

Валентина притянула голову Виктора и, заглядывая в глаза, спросила:

– Обиделся, да? Не надо! Твое пение приятнее для меня, чем голос любого народного артиста… Например, Владимира Трошина, – и она, не дожидаясь ответа, сама стала целовать Виктора, целовать в губы, в уши, в глаза.

Виктор не мог не оценить ее первый настоящий поцелуй. И ответил тем же. Турнир начался и длился без конца. Ни одна из сторон не хотела уступить пальмы первенства.

И вот Виктор, пылая страстью, поднял легонькое тельце девушки, продолжая целовать, отнес на кровать, осторожно положил. Он думал, что девушка оттолкнет его, но этого не случилось. Наоборот, обвив руками его шею, она еще крепче прильнула к нему. Закрыв глаза, девушка вздрагивала, юное тело напряглось, под легким ситцевым платьем явственно проступили взбугрившиеся соски. Она тяжело дышала. Виктор развязал на шее косыночку, повесил на изголовье кровати. Стал расстегивать первые пуговички платья. Девушка приняла без сопротивления. Осторожно стал задирать подол, чтобы снять через голову. По-прежнему никакого сопротивления. Наоборот, она помогала. Помогала непроизвольно. Девушка лежит перед ним в белоснежном, чуть прикрывавшем ее юную грудь, бюстгальтере и крохотных столь же белоснежных трусиках. Лежит по-прежнему, прикрыв глаза и тяжело дыша. Подсунув под спину руки, расстегнул бюстгальтер и снял. Взглянув, онемел. Нет, он подозревал, что ее груди хороши, но чтобы до такой степени прекрасны! Они – само совершенство природы. Именно такие, небольшие и аккуратные, остро выдающиеся вперед и чуть-чуть вверх, Виктору нравятся.

– Валюша, как прекрасны! – воскликнул Виктор и стал целовать нежную кожу вокруг сосков, а потом и принялся за соски. Под его ласками груди еще больше затвердели, а соски напружинились.

Виктор ласкал девушку, а та лишь слегка стонала, лежа все также с закрытыми глазами и временами выгибая спину.

Виктор больше не может терпеть. Он стягивает трусики и видит все скрытое до селе великолепие. Валентина хватает Виктора за шею, притягивает и шепчет:

– Возьми, любимый, возьми всю!

И он берет ее. В первый раз, во второй, в третий. Девушка царапается, кусается и тихо стонет. Под утро они заснули, лежа в обнимку.

Первым проснулся Виктор. Приподняв голову, посмотрел на настенные часы: половина двенадцатого. Ему не хотелось будить столь сладко спавшую на его руке девушку. Он лежал и думал о том, что произошло. А произошло то, чего он не мог предположить. И ответственность теперь полностью лежит на нем. Он не молод и обязан был подумать о последствиях, обязан был все выяснить. Теперь же – все позади. Дело сделано. Ничего нельзя исправить.

Легкое похрапывание девушки прекратилось. Виктор скосил в ее сторону глаза. Валентина смотрела на него одним глазом.

– Тебе было хорошо? – спросила она

– Не то слово, любимая! Ты меня вознесла на седьмое небо! И я счастлив настолько, что готов гору своротить, – Виктору хотелось спросить о том же и ее, но промолчал.

– Вставай, ленивец, – девушка стала тормошить Виктора, – посмотри, полдень уже.

Виктор обнял за плечи Валентину и поцеловал.

– Может, продолжим, а?

– Еще чего?! Ну, подъем, любезный! Разохотился!

Встал он. За ним и она. Собрав в кучу постельное белье, прикрывая им свое очарование, понесла в ванную.

– Потом-потом, любимая! – крикнул ей Виктор, услышав, как девушка набирает воду.

– Не потом, а сейчас, – откликнулась оттуда Валентина. – Надо застирать, пока свежее. Люди говорят, что потом не отстирывается.

Приняв душ, девушка вернулась к нему. И они пили горячий и крепкий кофе.

Часть седьмая

Потом было семь дней блаженства. Они упивались друг другом и сходили с ума от каждой минуты, проведенной ими вместе. Виктору показалось, что пора завести серьезный разговор насчет будущего их отношений, что он готов к принятию радикального решения, которое в корне изменит его и, как он надеется, её, Валентины, судьбу; он, Виктор, созрел до того, что готов предложить девушке свои руку и пылающее любовью сердце. Опасается лишь одного: а что, если отвергнет предложение? Что будет тогда? Как тогда ему жить на этом свете? Опасения имеют под собой основания: не молод уже и плюс – разведенный, имеющий уже двоих детей. Она же – юна и ничем не обременена; у нее – все впереди. Он то и дело спрашивает себя: «Готова ли на жертвы ради него? Что он должен делать, если окажется, что нет, не готова набрасывать на молодую шею столь тягостную обузу?»

Временами Виктору казалось, что она ждет от него именно этих решений, замечая в ее полыхающих счастьем глазах немой подстегивающий вопрос: ну, мол, говори; я жду шагов не мужчины уже, а мужа.

Временами же ловил себя на мысли, что она уходит от решительных объяснений, спланировано и потому тщательно избегает заговаривать на темы их общего будущего. Вопрос: почему? Откуда парню знать, какие мысли посещают хорошенькую головку его девушки?

Однажды, прощаясь у подъезда общежития, Валя, выдавив из себя тяжелый вздох, сказала:

– Вот и отпуск прошел, а я так и не навестила родителей, – ревнивое жало больно кольнуло сердце Виктора. Ему почудилось, что сожалеет не о родителях, а о Юрке-боксере, с которым, вернее всего, хотела бы повидаться. После паузы продолжила. – Обидятся, когда узнают, что в отпуске побывала и не нашла нескольких дней, чтобы подъехать. Ладно… Что сделано, то сделано… Через пару месяцев, когда на стройке будет поспокойнее, отпрошусь у бригадира на пару деньков и слетаю. Пять часов на поезде – всего ничего.