Николай Ободников - Замок Солнца Страница 8

Близко-далекое море, так похожее на зеркальное покрывало, бежало дрожавшей рябью, вызванной давлением трущегося об него ветра, что был словно домашний питомец, прижимавшийся к хозяину в надежде получить от него чуточку больше желанной ласки и любви. И море давало это, вздымаясь редкими волнами, заключавшими в свои влажные объятия набегавшие воздушные выступы.

Блаженно щуря глаза и вдыхая просоленный аромат свежести и прохладное тепло, я поднял взор в ультрамариновую глубину неба и увидел над собой лоджию. Немного поразмышляв над маршрутом своего спуска, я пришел к выводу, что именно с нее я впервые и выглянул наружу.

«Странно, что я не заметил балкончики, расположенные ниже. Может, заметил, но не осмыслил?» – легонько пожал я плечами.

Вдруг мое внимание привлекло нечто, висевшее под расположенной сверху площадкой. Это напоминало болтавшуюся на ветру буро-розовую паутину или пену.

«Мох. Там должен быть мох», – неожиданно понял я.

Продолжая рассматривать эту необычную находку, я не смог найти в себе даже приблизительных отголосков того, чем это могло оказаться. Могло ли это быть подтверждением того, что я находился в чуждом мне, как человеку, месте? Могло ли это свидетельствовать о том, что здешние флора и фауна коренным образом отличаются от того, что встречало человечество на своей родной планете?

Внезапно это мне кое-что напомнило, и это самое «кое-что» я видел совсем недавно. Невольно начав искать подсказку глазами, я наткнулся взглядом на далекие края акватории. Они казались такими же бурыми и пожухлыми…

«Неужели это действительно другой мир?.. – не поверил я. – Или, может, прежнего уже просто не существует, потому что у тех владельцев записей всё получилось?..»

Меня затрясло и бросило в озноб, и даже заботливое Солнце не смогло изгнать окутывавший меня холод. Крупно дрожа, я стремглав бросился обратно, желая видеть знакомые моей прореженной памяти предметы.

«Куда делись стулья?! Почему тут нет ни окон, ни дверных проемов с дверьми?! – Я лихорадочно огляделся. – Может, это то, чего я просто не знаю? Вдруг это какой-то новый вид растений, бактерий или еще чего такого? Почему же они тогда не только на лоджии, но и на видимой мне части суши?!»

Я попытался крикнуть – и не смог, лишь почувствовав, как напряглись жилы на шее да обжигающе начало гореть лицо, скривившееся в бессловесном вопле. Я ухватился за край стола и едва удержал себя от желания вырвать таившиеся в горле звуки собственными руками. Необъяснимое смятение тут же наполнило мое возбужденно бившееся сердце безотчетной тревогой.

«Я должен понять, что это… Я должен найти спуск вниз, – одержимо подумал я. – Я должен найти доказательства того, что я ошибаюсь!»

Неуклюже отмахнувшись от сверкавших занавесок, я двинулся ко второму выходу из обеденной залы. Обогнув мелкие осколки зеркала, я случайно бросил взгляд на картину с юношей. Тот с сочувствием посмотрел на меня. Я пошатнулся и выскочил прочь.

Часы показывали без пяти минут пять.

Что-то гнало меня вперед – что-то, что заставляло меня думать об ответе, что, возможно, крутился у меня под самым носом. Перед моей испуганной, мятущейся душой, чьи дрожавшие струны цепко сжимал стальной клещ одиночества, мелькали проемы, проходы, арки, комнаты, коридоры, лестницы – но я не замечал их, полностью отдаваясь этому безумному порыву.

«Вниз. Я должен спуститься вниз. Надо спуститься к земле и увидеть, что это. А вдруг я всё-таки не прав? Вдруг это просто новый вид чего бы то ни было? Я должен увидеть хоть что-то другое – что угодно, лишь бы это было живым, органическим и в своей естественной среде обитания! – Я остановился, не совсем понимая свои разбросанные мысли. – Ведь это же я! Я – живой, я – органический, даже если и нахожусь неизвестно в чьей среде обитания!.. – Я нервно схватился за липкий лоб. – Это ничего не доказывает. Я не могу быть показателем окружающего мира, так же как и та дрянь не может быть показателем того, что подобное ей есть везде».

Приступ гнавшей меня паники прошел так же неожиданно, как и появился. Наверное, так оно и должно было быть, учитывая мое состояние и странные особенности этого места. Просто немного запоздало, вот и всё. Главное, что я не наступил ни на что и нигде не упал. Похоже, я оказался крепче, чем сам о себе думал. Трудности с укрощением собственных эмоций и чувств я в расчет не брал.

«У меня же просто отсутствует опыт. Его же элементарно нет! – вдруг сообразил я. – При наличии определенных знаний я словно заново учусь жить… Я ведь даже не знаю, как на свои подобные выходки реагировать и как реагировать на то, что их порождает!..»

Я потерянно огляделся и разочарованно отметил, что розоватых пятен, оставшихся после следов, нигде не было: или был выбран не тот проход, или они были слишком неприметны. Зато я оказался в большом и просторном холле с вожделенным выходом наружу.

Внезапно мое разгоряченное от бега лицо исказила гримаса боли, после чего я медленно опустился на пол. Мне было плохо: глухой набат в ушах и горле мешал слышать; ядовитый жар тела не давал почувствовать колебания температуры и воздуха; марево перед глазами, вызванное клейким головокружением, плавило место, куда я попал, в безликие миражи.

«Похоже, сейчас я умру… – ужаснулся я. – И умру я без ответа на вопрос, что меня же насмерть и загнал!»

Я упрямо и бесцельно пополз вперед, остро сожалея, что под моими трясшимися руками и коленями вместо прохладного каменного пола было темное покрывало, каким обычно обивают ступени лестниц. Наконец я сообразил, что сейчас не умру – только если не попытаюсь на карачках спуститься с открытой лестницы второго этажа. Если была лестница, значит, должны были быть и перила. Я устало и неопределенно махнул рукой и обнаружил их слева от себя.

«Как я сюда вообще в целости добрался?» – флегматично удивился я.

Я повернулся к перилам и с трудом сфокусировал взгляд, оглядывая холл.

Холл был просто громадным. Две его лестницы стекались в одну, что затем широким шлейфом спускалась в царство темнеющих ходов и мрачных колонн, державших на себе перекрытие верхнего этажа. Был здесь и ветер. Он глумливо катал по полу мозаику кривлявшегося беспорядка и инфантильно раскачивал огромную люстру, предназначавшуюся исключительно для свечей.

Несмотря на наличие над центральным порталом выхода пустой «розы»6 и расположенных ниже нее таких же дырявых стрельчатых окон, было немного сумрачно: ни Солнца, ни его лучей видно не было. Снаружи было что-то тоскливое и бесформенное – какая-то беспокоящая меня дымка, что мягко надрезала мои слезившиеся глаза.

«Возможно, это просто туча», – успокаивающе сказал я себе, остро ощущая нехватку Солнца.

Тут я сообразил, что смотреть через стойки перил, не перемещая головы, было довольно-таки глупо. Потратив несколько долгих секунд на унизительный подъем с пола, я вдумчиво оперся на лакированный поручень, после чего стал спускаться, тщательно переставляя гудевшие ноги. В какой-то момент этого карикатурного спуска я удивленно обнаружил, что почему-то не мог сделать больше и шага.

«Что это? – потрясенно посмотрел я на свои непокорные ноги. – Моя бессознательная часть, похоже, опять застала меня врасплох. Что на этот раз?»

Я осторожно поднял взгляд и в трепете вздрогнул, ощутив, как паника начинает неторопливо возвращаться. Картина. Дело было в висевшей на стыке двух лестниц огромной картине.

В самом ее центре, посреди раскаленной степи, изобилующей головешками обугленных деревьев, располагались раззявленные, посеченные и расколотые человеческие черепа, сложенные в серо-желтую, неопрятного вида жуткую пирамиду. Вдалеке, справа от этого безжизненного кургана, виднелись раскрошившиеся стены разоренного города. В воздухе кружили вороны7.

Все эти ухваченные моим испуганным взглядом детали, в том числе и жёлтый колорит полотна, могли символизировать только одно – смерть и опустошение. Имевшееся на картине ясное синее небо только подчёркивало эту обнаженную мертвенность.

Я попытался совладать с собой, но вместо этого в необъяснимом ужасе попятился, упав спиной на недавно преодоленные ступени. Я не мог отвернуться от черепов, не мог вырваться из их пустых глазниц. Вдруг черепа оскалились, улыбнулись и – посмотрели на меня. Спустя миг я услышал сухое постукивание их высушенных черепков.

«Опять. Опять… – Я безнадежно поднял дрожавшие руки, закрывая себя. – Это как с часами, как с паникой. Это просто картина. Картина! В ней ничего нет – ни плохого, ни хорошего… Просто чей-то вкус пугает меня. Просто…»

Однако все эти увещевания не помогали: мое тело упрямо оттаскивало меня обратно.

Внезапно холл озарился ярким солнечным пламенем – тем самым, что неотступно сопровождало меня с момента пробуждения. Лучи Солнца прошли сквозь «розу» и яростно впились в ухмылявшиеся оскалы, заставив их удивленно и испуганно скривиться. Раздался страдающий вой, который тут же угас, сменившись ласковым шепотком и шелестом ветра. После этого картина со страшным грохотом упала, постояла мгновение и, словно раненый зверь, медленно и воздушно завалилась вперед, обнажая бежевую рубашку с приклеенным к ней маленьким конвертом.