Сергей Данилов - Сезон нежных чувств Страница 8

– Хорошо, Глузман, значит так, я вас попрошу сходить немедленно в коридор и… пригласить тех молодых людей, что нас покинули… вернуться обратно. По моей личной просьбе. Да-с. И вот ещё что… попросите у них прощения, если не пойдут. Вам всё ясно?

Глузман пожал плечами.

– Почему нет?

Тихими маленькими шажками аспиранты пробежали на своё место. Разглаживая непокорную прическу и смеясь веснушчатым лицом, Глузман продефилировал на своё. Лекция продолжилась. За окном ветер нёс снег, женщина в маске смотрела прямо в стену и отчего-то не писала. «Какая препротивная эта наука – топология, – размышлял Юрик. – Вот уж никогда бы, ни за какие коврижки с ней не связался».

Вечером в коридоре общежития третьекурсник снова нашёл его. Вырос прямо из-под земли и вернул паспорт в целости и сохранности. Напрасно Юрик переживал, как бы ему подлянку не устроили. Вернул документ. Но лицо третьекурсника теперь растерянное и просительное:

– Послушай, к сожалению, такой вариант не проходит, записать-то мы тебя записали в списочный состав, но бухгалтерия совсем оборзела, требует, чтобы ты лично пришел и получил якобы свои стройотрядовские деньги. Понимаешь?

– Когда?

– Завтра. В восемь утра я за тобой зайду и вместе сходим, там недолго, ну час от силы, может, два потребуется.

– Не получится. Завтра наша группа на картошку едет, и тоже в восемь утра. А с деканатом шутки плохи, сам знаешь, можно стипендии лишиться.

– Нет, ваша группа завтра не едет, – с непонятной уверенностью отверг возражение третьекурсник. – Я не обманываю, сходи к старосте, узнай. А я здесь подожду.

Такая осведомленность показалась Юрику подозрительной. Он сбегал наверх к старосте. И точно, та сказала, что картошку перенесли на послезавтра, а завтра учимся во вторую смену по обычному расписанию. «Скажи всем, кого увидишь», – прокричала ему вслед.

После такой новости медоточивая улыбка нового знакомого уже не казалась приятной. «Ишь ты, какой знаток выискался, – подумал Бармин. – Всё-то он знает лучше нас, всё-то ему наперёд известно. Откуда такая сверхъестественная осведомленность?»

– Слушай, – обратился довольно холодно к непонятному приятелю. – Отдать паспорт в чужие руки – это одно дело, хотя тоже не очень умное, ну да ладно, бог с ним, а вот идти с тобой неизвестно куда, тратить время на получение неизвестно каких денег – ты не находишь, что за просто так – смешно?

Лицо третьекурсника тотчас изменилось. Стало холодно-непроницаемым, как у игроков в покер.

– Сколько? – спросил он, пряча глаза.

«Интересно, сколько денег там получать? Эх, была не была, попрошу-ка я…»

– Десять рублей.

Третьекурсник быстро кивнул, достал из заднего кармана несколько бумажек, нашёл десятку и тут же вручил Бармину со снисходительной улыбкой подпольного миллионера.

– Завтра в восемь встретимся у входа в общежитие. Желательно информацию не распространять, всё должно остаться между нами.

Назавтра они вместе с третьекурсником стояли в очереди в кассу какой-то ветхозаветной конторы с непроницаемо-шпионскими лицами. Хотя очередь была небольшой, ждать пришлось долго, потому что очередников рассчитывали подолгу.

Вдруг Бармин увидел на входе в коридор замдекана Хвостова. Тот шёл с нахмуренным и почти злым лицом. Этого ещё не хватало. Пристанет сейчас: «Что вы здесь делаете, товарищи студенты? Что за деньги получаете?» Как отвечать? Что сам не знаю, какие деньги получаю? Вляпался так вляпался. На все десять рублей. И надо же ему было сюда прийти. Как нюх имеет, где очередную неприятность Бармину устроить. Весь сжавшись, Юрик замер на месте, ожидая, пройдёт Хвостов мимо или нет?

– Получай теперь ты, – шепнул третьекурсник, отваливая в сторону от кассы.

Юрик протянул паспорт в окошко.

– Бармин Юрий Артурович? – ужасающе громко спросила бухгалтерша, взглядом над очками сверяя лицо с фотографией.

– Да.

– Ишь, молодой, а хваткий, – покачала она головой. – Распишитесь здесь.

Юрик беспрекословно расписался в графе, потом на другом листе и на третьем тоже, даже не глядя на сумму. Бухгалтерша принялась кидать нераспечатанные банковские пачки денег на стол. Потом передала всю груду Бармину в окошечко: «Девять тысяч восемьсот рублей, считайте».

Сердце Юрика задребезжало от ужасной ответственности: «Ни черта себе, целая „Волга“!» Он не стал пересчитывать, а сразу понёс пачки следом за третьекурсником и положил рядом с ним на подоконник. И тут проходивший мимо низенький человек протиснулся плечом между Юриком и его деньгами, выхватил из кучи одну пачку и кинул её себе в портфель, затем другую тем же манером.

Бармин аж задохнулся от возмущения и неслыханной дерзости. Маленький такой человечишка, а наглый, как танк, карманник наверное. Только здесь этот номер не пройдет! Правой рукой Юрка вырвал у воришки портфель, куда тот наладился кидать чужие деньги, а левым локтем так турнул его, что наглец воробышком отпорхнул метра на четыре, махая крылышками, дабы сохранить равновесие и не грохнуться навзничь. Тогда только развернулся и Бармин, как в дурном сне признавая в карманнике самого замдекана, товарища Хвостова собственной персоной.

Красный от злости Хвостов поправил на шее галстук и, не вымолвив ни слова, снова замаршировал в психическую атаку к деньгам. Третьекурсник дернул Юрика за рукав: «Перестань, это наш человек». Но уже и до Юрика дошло, в чем дело. Не Хвостов их человек, а они Хвостовы. Никто не стремился разжечь скандала, всё окончилось тихо и благопристойно: пылая взором так, что искры сыпались снопами на ободранный пол захудалой конторки, Хвостов перекидал в портфель все денежные пачки, после чего гордо покинул территорию, не удостоив студентов взглядом.

Хмыкая себе под нос, убежал куда-то третьекурсник, а Бармин сразу отправился в магазин «Спорттовары», где приобрел вьетнамские кеды с твёрдыми красными подошвами за девять рублей. Точно такие были у него в школе, другими «Спорттовары» не торговали. Но чём-то новая обувь была ему неприятна. Скорее всего, слишком деревянными подошвами, а возможно, и тем, что деньги имели хвостовское происхождение, стало быть, от них следовало ждать подлянки.

5. Можно, я здесь тихо постою?

Ранним общежитским вечером, едва Эля Грамм закрыла коридорную дверь на лестничную площадку, припёрла её стулом, села, забросив ногу на ногу медлительным и плавным движением, прикурила, глубоко затянулась, как сразу кто-то в ту дверь ломанулся, однако спихнуть Элю с места не смог, наверное, вместо каши слишком долго питался пельменями фабричной выделки из буфета.

– Ходи, как все люди, по парадной лестнице! Нечего людей стеснять в «целовальнике», – посоветовала она с ленцой в голосе неизвестному слабаку, одобрительным взором коснувшись парочки, обнимавшейся в сумраке пролётом ниже.

На чёрной лестнице общежития лампочек никогда нет, их предусмотрительно выкручивают заинтересованные граждане, лишь тусклый голубоватый свет уличного фонаря чуть-чуть проникает через высоко расположенное закопчённое окно. Ноги Эли Грамм столь изящных линий, что поневоле кажется, будто это и есть тот самый недостижимый идеал, на который можно глядеть и глядеть, получая чисто эстетическое удовольствие, без всякой задней мысли. Юрик сидел на пожарном ящике с песком, расположившись рядом с Колокольчиком. В двери снова колотятся – мелко, дробно, требовательно. Это приводит Грамм в ярость.

– Пропусти ты его, – не выдержала Колокольчик, – а то чувствуется, человеку сильно невтерпёж.

– Куда может быть здесь невтерпёж? – делает глаза навыкат Грамм. – Товарищ, туалет в другом конце коридора!

Стук, однако, продолжился.

Эля вскочила, гневно стряхнув пепел с сигареты, пнула стул в сторону и резко дёрнула ручку на себя – в распахнутую дверь вклинилась долговязая тень фигуры Гапонова, пытаясь как можно скорее раствориться в сумраке площадки.

У Гапона ясные, чистые глаза, пышные кудри менестреля до плеч, он отлично играет на гитаре, поет, обладает режиссёрским талантом (снял три фильма на любительскую камеру) и в прошлом году являлся лучшим организатором факультетских КВН, вечеров, дискотек и прочих мероприятий. За блестящее проведение Дня математика даже получил именную грамоту от деканата. Что не помешало тому же самому деканату по итогам весенней сессии отчислить Валеру за неуспеваемость.

– Мужики! – горячечным шёпотом доложился Гапон, – спасайте! Меня военкомат обложил, хотят повестку вручить! По всем этажам рыщут, волки бешеные. Можно, я здесь тихо постою? – и тут же юркнул за дверную створку, прижавшись к стене, наружу выставив один только нос, как перископ подводной лодки, отслеживая ситуацию.

– Эх, Валера, Валера, шут ты гороховый, массовик-затейник, – вздохнула Грамм, ставя стул перед открытым нараспашку дверным проёмом, – никакого интима из-за тебя народу нет. Отслужил бы своё, вернулся и женился на мне, как честный человек.