Алексей Жак - Изгнанник. Часть 1. Обновление. Жена Страница 8

Минуты, а за ними часы, проходили томительно и скучно. Он прослушал все радиопередачи на частоте FM-102,1. Потом зарядил магнитолу кассетой «Рондо» и стал слушать тоскливый, плачущий голос Иванова, жалующийся на отсутствие любви или наоборот, чересчур сильное чувство, которое, когда перебор, все одно приводило к конгруэнтному, как говорят математики, финалу.

3

Изнутри дыхнуло натопленным жилищем, кухонными ароматами с примесью хвои и елочных игл, слабым запахом дорогой парфюмерии и еще бог весть чем, что было добавлено, разбавлено в атмосфере скромной по габаритам квартирки.

– Милости просим, присоединяйтесь к нашей веселой компании, – суетилась у порога невысокая пожилая женщина в накинутом на плечи пуховом платке, астматичка, судя по всему, так как часто подкашливала, прикрывая рот. – Вот берите эти тапочки. Они специально для вас приготовлены. Как размер, подойдет? – Она заглянула в лицо Сергея, ожидая, что он скажет.

«Вот было бы смешно, если б я сказал, что малы, и стал бы настаивать на их замене», – Сергей не отвел глаз, упорно просовывая ступню в узкий тапок.

– Вот и хорошо, раз подошли, – повторила несколько раз хозяйка, – вот и хорошо.

– Конечно, хорошо, мама, – сказала девушка, стройная и подтянутая, как гимнастка или пловчиха, в облегающем свитере и джинсах. – А можно было и не надевать их вовсе. У нас во всех комнатах ковры.

– Нет, нет, Летта, – смешно повторяя букву «т», сказала Оля. – Пусть будут тапочки. В носках ходить по квартире как-то не прилично, правда, мама? И не гигиенично, к тому же.

– Да-да, девочки. Проводите же, наконец, гостя в гостиную, – продолжала нервничать пожилая женщина, мать двух сестер и бабушка двух внуков, которые выбежали из-за угла, как прятавшиеся бандиты, и гурьбой накинулись на старушку, и повисли на ней всей тяжестью своих окрепших подрастающих тел, ничуть не беспокоясь о причиненных неудобствах.

– Тише вы, дети, – лицо Оли приняло выражение испуга, она яростно замахала руками на ребятишек. – Убьете бабушку. Мама, я бы им не позволяла так с собой обходиться.

– Да пусть себе балуются, – улыбнулась старушка. – Что с них взять, с малышей?

– Хороши малыши, один с меня ростом, другой весит, как…

– Во-во, – быстро подхватил тему развивающегося диалога Иннокентий. – Откормила ты его бабушка своими пирожками. Посмотри, как щеки раздулись.

И он схватил младшего двоюродного брата за обе щеки и что есть мочи растянул в разные стороны.

– Брось, брось, – зашикала Оля. – Ты ему все щеки оборвешь. Летта, не позволяй им дурачиться без меня. Особенно Кеше. Он, я знаю, у вас, когда меня рядом нет, распускается без меры, совсем от рук отбился. Дома я ему не позволяю вести себя так.

– Это он так радуется, что вы приехали, – возразила спокойная и рассудительная девушка. – В остальное время он ведет себя тихо и мирно, его не видно, не слышно. С книжкой сидит больше, даже гулять редко выходит.

– А чего мне с этой бестолочью разговаривать, и о чем? – подал голос Кеша. – Они в своей сельской школе ничему путному не научатся. Я им могу такое нарассказать, что у них уши в трубочку завернутся.

– Ага, если кто-нибудь вообще будет тебя слушать, – хмыкнул другой мальчишка.

– Да мне самому с ними неинтересно дело иметь. Подумаешь, слушать не хотят. Было бы из-за чего расстраиваться. Еще неизвестно, кому первому слушать не захочется.

– Всё, дети. Кончайте свою болтовню. Все к столу, живо.

– Сергей, ты… можно мы на «ты» перейдем? У нас дома всё по-простому, без церемоний и привилегий…

– Я сам хотел предложить, только посчитал неудобно как-то… но Вас, Антонина Юрьевна, я на «вы», если позволите…

– Конечно, конечно.

– Как тебе не стыдно? Об этом можно было не спрашивать. Не деликатный ты человек, Сережа, – сказала Оля, краснея от стыда.

– А что я такого сказал, чтобы стыдиться? Антонина Юрье… сама предложила.

– Да, и правда…

– Хватит уже. С тебя за это первый тост. А мне подайте салатик, вон энтот, с грибками… и фаршированный перчик.

Сергей, не успев сесть, поднялся с рюмкой и прокашлялся. Антонина Юрьевна также прочистила горло, скромным двукратным кашлем.

– Я говорить тосты не мастак, – начал Сергей, – но так и быть скажу. А чего не сказать в такой замечательной компании, в присутствии такого количества прекрасных дам.

– Красивых женщин, – перебила его Оля.

– Да, красивых, незамужних дам…

– Кавалер ты учтивый, но ляпаешь невпопад, несешь какую-то околесицу, – заметила Оля. – Сегодня явно не твой день.

– Может быть, ты закончишь за меня.

– Может быть, – согласилась Оля. – Сядь. А то с тобой, с твоими закидонами, я слюной подавлюсь – до того салатиков охота. Мама, я весь месяц ждала этой минуты, чтобы сесть за стол и попробовать твоих салатиков. Всех. Сегодня я ни один не пропущу, учти.

– Да, ради бога, кушайте на здоровье. Для вас и старались.

– Я всегда к вам еду, а сама сгораю от нетерпения. Потому что знаю, что у вас всегда на любой праздник несколько салатов приготовлено. Какие я люблю.

– А как же иначе. Какая мать свою дочку не порадует? И вижу я тебя, Олюшка, редко. Все разносолы Виолетте с Германом достаются, а тебе раз в месяц неужели не… не постараюсь для тебя, неужели не угожу моей доченьке.

Старушка едва не прослезилась от своих слов.

– Мамочка, дай поцелую тебя, моя радость, – потянулась к матери Оля.

– И кавалера твоего побаловать нужно, – сказала старушка, тая от ласк дочери, перенося часть их на ее спутника, делясь ими, как делают только очень добрые, задушевные старые люди, живущие по меркам ушедшего времени и следуя старым, укоренившимся в них традициям общения. – Ну ладно, что-то мы заговорились. Со знакомством, однако. Будем живы. – И опрокинула рюмку в горло отработанным жестом, не оставляющим сомнений в частой практике и во многих повторениях.

– За вас, Сергей, – чокнулась с ним сестра, – и за Олю. За ваш союз и дружбу.

Покушав и еще раз выпив – дети по стакану шипучей кока-колы, девушки по бокалу красного вина, Сергей и бабушка по стопке водки, – Антонина Юрьевна предложила всем подняться и выйти из-за стола.

– Танцы, танцы, – загалдели ребята.

Было понятно, что по заведенной традиции в перерывах между поглощением разносортных кушаний полагалась физическая разрядка, или зарядка, кому как. Летта (воспользуемся Олиным вариантом произнесения имени сестры) завела древний проигрыватель, напоминающий рассохшийся патефон и больше годная в утиль рухлядь, нежели вещь, соответствующая представившемуся случаю ублажать звуками музыки. Она поставила на крутящийся, вихляющий прорезиненный диск виниловую пластинку с «Бонни М» и опустила рычажком, замкнув, клыкастую иглу, весело запрыгавшую тотчас по ухабам и кочкам музыкальных дорожек. И гордо вскинув головой, отошла в сторону с сознанием верно выполненного долга.

– Вот так-то будет веселей!

Комната ожила и наполнилась бодрящими звуками. Все сразу задергались, как в конвульсиях, выстроившись в круг, и хотя никто уже не обращал на него абсолютно никакого внимания, Сергей догадался, что сегодня вечером ему придется здорово постараться, чтобы сойти за своего и чтобы его на общих правах приняли в эту веселую семейку.

«Только бы приняли на общих, не на птичьих, правах», – раздумывал он и торопился, как мог, еле поспевая за ритмом и бешеной пляской женщин, скакать же, как дети: резво и прытко, ему и не мечталось. – «А то и вовсе подумают, раз скачет, как козел, то и место ему самое подходящее в стойле, и не отпустят на луг травку щипать, или привяжут к колышку и прикажут пастись поблизости, в зоне их видимости. Или в оптическом прицеле», – совсем уж невпопад додумал он, приседая на корточки и тяжело дыша.

Сергей обливался потом, который стекал ему за шиворот и лез в глаза. Он раскраснелся, как девица на смотринах, отчего Оля заметила, приглядываясь к нему придирчиво все время танца:

– Ты, я смотрю, танцуешь, как заправский балерун. Где научился?

– В самодеятельном кружке в начальных классах. Был у нас такой кружок, куда приглашали всех желающих.

– И ты, конечно, находился в числе желающих?

– Не сказать, что шибко хотел, но там всем, кто записался, отметки в четверти выводили положительные. А у меня того, с дисциплиной были нелады, и кое-что по природоведению я не любил. Я больше точные науки жаловал и отдавал предпочтение числам и геометрическим фигурам. Больше, чем фигурам речи и словам. Но все меняется, не знаю даже: кстати или некстати такие метаморфозы в жизни.

– Все к лучшему, – серьезно сказала сестра. – И уж то, что сейчас конечно лучше, чем то, что было прежде.

– Это она фигурально выражается, а не конкретно о настоящем моменте жизни, своей и не только своей, – перевела Оля, сгущая краски, отчего обстановка неистового веселья немного потеряла в свете и помрачнела.