Ольга Савельева - Два сапога. Книга о настоящей, невероятной и несносной любви Страница 9

Я всю жизнь проповедовала гипотезу, что ультиматумами ничего не добьешься. Что единственный способ получить желаемое – это любовь и нежность. Все так. Только эта формула работает с Мишей. А с Чарли – ультиматумы, угрозы, все что угодно.

Если вы, жалея Мишу, прощаете Чарли абьюзинг, то сразу покупайте тональный крем замазывать синяки, а лучше позаботьтесь о хорошей медицинской страховке – она вам пригодится. К сожалению, агрессия сама не иссякнет.

И пока вы прощаете крики и кулаки, разбивающие стены в сантиметре от вас, трактуя свои действия как поддержку, на самом деле происходит попустительство болезни. Поддержка – это спасти Чарли от самого себя.

«Значит, так, дорогой, орать на меня ты не будешь, ясно? Выбирай: или семья, или болезнь. Если выберешь второе – то и ответственность за этот выбор на тебе».

Чарли не пустит Мишу к врачу, ему это невыгодно. Ему выгодно оставить его в сумерках навсегда. Но. Миша-то не умер. Сквозь сумерки и затмения, сквозь мрак небытия Миша слышит детский смех. Это смеются его дети. И видит глаза женщины, которую любит. Измученные, заплаканные глаза. Миша пойдет к врачу. Он очень сильный, он многое может сделать сам. Многое, но не это. Вылечиться от депрессии самому невозможно.

И Миша идет к врачу. Он знает: дорога туда выстлана не уговорами, не слезами, не ультиматумами и не опытом потерь. Только внутренним знанием: все, вот это дно. Хочешь здесь остаться? Или всплывать? Если всплывать, то вот телефон врача. Давай руку.

А дальше вы вместе идете сквозь сумерки на свет. Вот тут нужно крепче сжать руку и все простить. Потому что это Мишина рука.

Наверное, вот тут будет уместен хеппи-энд. Про «жили они долго и счастливо». Я не знаю, каким должен быть «энд», чтобы расценить его как «хеппи».

Депрессия – это трансформация, переход человека на новый уровень. Причем не только того, кто непосредственно борется или не борется с депрессией, но и тех, кто рядом. Там, на новом уровне, все по-другому. Там уже знают и никогда не смогут забыть о сумерках. Там можно жить вместе, только заново выбрав друг друга в партнеры.

Миша еще сражается с Чарли. Депрессия не насморк, она длится не неделями – годами. Когда он победит – а я очень в него верю и болею за него, – он сможет рассказать о Чарли лучше, чем я. Если он в принципе захочет об этом говорить. Но для того чтобы вспоминать об этом как о прошлом опыте, нужно окончательно выйти из этой сумеречной зоны и убедиться, что твой фонарь горит ровно и уверенно освещает твой путь, а не пугливо подрагивает на воздухе, ежеминутно грозя погаснуть. Нужно захотеть уйти из сумерек, которые не хотят, чтобы ты уходил.

Одну мою подругу ее личный Чарли выпустил только через пять лет. И в таком состоянии, что эти свои пять лет, потерянные в сумерках депрессии, она восстанавливала по фотографиям. Она их честно не помнила. Там же нет эмоций, впечатлений, прозрений, там есть беспросветная мгла, густая, как нефть.

С некоторых пор мой самый большой страх – упасть в депрессию. Я очень этого боюсь, потому что понимаю: от этого никто не застрахован. У меня есть психолог, к которому я бегу при первых признаках хандры, и кричу ей, тяжело дыша: «Быстрее проверь меня на признаки Чарли!»

Я очень боюсь депрессии. Депрессия превращает обычного здорового человека в моток колючей проволоки с потухшими глазами. Он как бы есть, но нет. Господи, спаси и сохрани.

А пока вот вам мое лицо. Я считаю, что те, кто был рядом с человеком в депрессии, кто не бросил, кто хотел помочь, кто дышал с ним одним воздухом, отравленным обреченностью, такие же герои этого флешмоба.

Конец ознакомительного фрагмента.