Алексей Леснянский - Нецелованные Страница 9

– Ага, красные, а зрачок чёрный, – теперь вполне успокоился раненый. – А мне поделом, Толя. Я спину врагу показал.

– Ты просто сильно согнулся, когда шёл! Они ж сверху напали!

– Я показал спину, – отрезал Агафонов.

Раненый собрал последние силы для контрольного спича.

– Братья, ну не все же доходят до Берлина! – пережив судорогу, прокричал он не словно, а натурально оправдываясь. – Ну не всем же везёт! Ну кто-то ж и под Брянском должен кануть! И если б в наступлении – при отходе! Под проклятья женщин и детей! И не от пули – от солнечного удара! Пилотки ж не досталось!.. Всё – кончаюсь, братцы! Без меня теперь! Сами!

Агафонов дёрнулся, улыбнулся и вытянулся…

– Шапки долой! – бросил Огрызкин.

Не прошло и минуты, как начались огневые проводы товарища в последний путь, расстрел несправедливого неба. Звёзды падали, слетали с него, как с погон провинившихся офицеров. Досталось и земле. Окурки пуль – стреляные гильзы – сотнями тушились в её белоснежной ночнушке, как в пепельнице. На кончиках дул распускались оранжевые цветы. Пальба продолжалась до тех пор, пока автоматные магазины не опустели, как их советские тёзки. Ребята задыхались от задавленных рыданий. Агафонов стал двести восемьдесят шестым мальчиком, оплатившим собой проживание товарищей в одном из самых красивых и суровых мест планеты. Впереди ещё было много других авансов, плат, переплат…

– Не раскисать, – сказал Ракитянский, когда стрельба стихла. – Железняк, Берциев, Холодцов, Кувардин, готовьте носилки! Пройдёмся с Димкой в последний раз! Огрызкин, распрями брата, пока не закоченел! Никаких сгибов чтоб – похороны впереди! Чтоб был прямой, как подлежащее, а то оба сказуемым станете! Димка не первый и не последний – во всех концах города потери были. Привыкнуть бы надо, да не получается… А помните, как он мёд раздобыл, когда нас еды лишили?! Красть нельзя – в тайгу сбежал, несмотря на запрет. У леса украл, светлая душа. У пчёл, чтоб нас подкормить. Да и сам напоролся от пуза! Ушёл Димка, а прикатился Колобок. Глаз не видать – заплыли. «От жира, – говорит, – вспухли», – и улыбается. А жир капает, капает, течёт по щекам. Как добрался – не знаю. Не видел же. Впотьмах средь бела дня возвращался. – Голос Ракитянского сорвался. – Любил потому что нас, жалел!.. Чё с глазом-то, Ильюха?

– А нет его, да и Бог с ним, правый же, – сняв бинт с впадины, ответил Буриков так, словно правый глаз – это что-то вроде аппендикса, который вырезают и ничего. – Флибустьером теперь буду, как в книжках. А Диму не забудем. Попрошу, чтоб его Орловщину мне отдали. В нагрузку…

5

Прошло три года…

Жизнь на Большой земле перестала быть дёрганой. Её нельзя было назвать ни хорошей, ни плохой, а так – подготовительной то ли к хорошему, то ли к плохому. Люди и государство (да простят мне читатели это разделение) уже могли тратить, но делали это по мелочам, больше же откладывали на что-то серьёзное – то ли на осуществление заветных желаний, то ли на решение грандиозных проблем. Ни в одной сфере не виделось особого прогресса, но и регресса, надо отдать должное нулевым, тоже не наблюдалось. Все как будто накапливались в материальном и духовном плане, а для чего – никто не знал.

В стране завелись деньги. Ещё не прямо, но – слава Богу – уже хотя бы косвенно об этом можно было судить по выросшим в разы взяткам и откатам – тоже ведь показатель, а не тоже мне, как может подуматься сперва. Россия смахивала на барыню, которая питалась нефтегазовыми плюшками, жирнела, становилась всё более неповоротливой и убаюкивала себя тем, что в тяжёлые времена организм будет питаться целлюлитными отложениями. Движение свелось почти на ноль.

Что касается таёжного града, то он был переведён на самообеспечение в конце 2006-ого года. Заморозка финансирования, после которой полностью прекратились воздушные поставки грузов с Большой земли, несказанно обрадовала лесных жителей – особенно юных. И дело было не только в гордости, что, мол, мы теперь сами с усами.

Главная причина крылась в том, что надёжные, как слепоглухонемота, пилоты наряду с гумпомощью перестали сбрасывать на город самые настоящие бумажные деньги, которыми в тайге откровенно брезговали. Такое отношение к родному рублю (валюту не скидывали) объяснялось просто. В лесной республике денежные купюры использовалась не для операций по купле-продаже, а в качестве туалетной бумаги. Ежемесячно на город сваливалось целое состояние. Кабы такая наличность пару раз осталась на Большой земле и поступила в обращение, – произошла бы девальвация.

Многолетние финансовые бомбёжки достигли цели. Если у кого-то из курсантов и была генетическая предрасположенность к взяточничеству, заложенная в русском коде с незапамятных времён, – то уже к середине таёжного курса от неё не осталось и хромосомы на хромосоме. Деньги у юношей стали стойко ассоциироваться с экскрементами. При этом иностранная валюта презиралась больше отечественной, так как не годилась даже на туалетную бумагу (ну, раз не сбрасывают, значит, не годится – такой парни сделали вывод).

Эх, поглазеть бы на человека, который попытался бы в будущем купить лесных выпускников. Их, пропустивших через зад миллиарды. Их, истративших на гигиену вроде бы только тела (а на поверку и души) такие капиталы, что, увидь эти цифры дядя Скрудж, – крякнул бы сразу.

Жёсткость купюр, мягко говоря, не добавляла им популярности. Они ведь напоминали отнюдь не лопухи, пользоваться которыми (как и обычной бумагой) строго запрещалось. Банкноты, выпущенные на спецстанках, зачищали зады, как наждачка. Так курсантов учили ещё и финансовой экономии на предстоящей им государевой службе – лишний раз ведь не проведёшь между ляжек рубанком, себе дороже. В общем, десять лет к ряду проходы горели крапивным жаром вне зависимости от показателей в учёбе и поведении. Поносы становились карой небесной, запоры – благословением господним.

Отлучение от материковой титьки пошло таёжному граду только на пользу. По правде сказать, сосок давно надо было намазать горчицей, так как таёжная сечь уже с года эдак 98-го вполне могла сама себя прокормить. Нет, безусловно, случались времена, когда юным колонистам приходилось терпеть большую нужду. Но в этом, извините, они были виноваты сами. Видите ли, им до последнего не хотелось использовать для выхода из полной задницы те самые пресловутые дотации, о которых автор подробно поведал читателю в предыдущих абзацах. Ну да жизнь – штука жестокая. Научила она курсантов, что с большой нуждой шутки плохи: хочешь оправиться – используй все подручные средства.

И всё было бы в городе просто замечательно, если бы не корреспонденция из России. Начиная с 2005-го года и вплоть до закрытия воздушного пути, вертолёты из месяца в месяц сбрасывали на головы лесных жителей газеты и журналы, из которых становилось ясно, что криз миновал, страна вышла из комы и сменила постельный режим на авторитарный в либерально-демократическую крапинку. Казалось бы, таёжные поселенцы должны были радоваться если уж не новому государственно-политическому строю, то, по крайней мере, переводу России из реанимации в общую палату. Однако обнадёживающие сводки с материка вызывали не эйфорию, а тревогу, которая со временем переросла в противостояние между колонистами.

Камнем преткновения послужил вопрос о дальнейшем пути развития города. Там и сям стали раздаваться голоса, что угроза завоевания и распада России миновала, следовательно, необходимо покончить с военщиной и сделать ставку на подготовку юношей, прежде всего, по гражданским специальностям. Курс на реформы не встретил поддержки большинства наставников и курсантов. Многочисленным тем, которых называют «ястребами», раз за разом удавалось затыкать клювы малочисленным тем, коих именуют «голубями». Многоточие в конфронтации поставило пришедшее на имя мэра в октябре 2006-го официальное письмо из Кремля, который был, конечно, осведомлён о существовании лесной республики.

В тексте говорилось, что Россия вступила в новый исторический период, в котором возрастает потребность в высококвалифицированных рабочих, крестьянах, менеджерах, инженерах, учёных, программистах, строителях, врачах, педагогах, журналистах, экономистах (?), юристах (?), в связи с чем лесному городу настоятельно рекомендуется переориентироваться на подготовку кадров по гражданским специальностям. А что до армии и ВПК, то, мол, не волнуйтесь, – их переформатированием мы, материковые, уже активно занимаемся.

В конце письма стояли подпись и печать человека, рекомендации которого на Большой земле уже несколько лет приравнивались к приказам. Но откуда лесному мэру было знать, что приказам-то. Он ведь вышел не из верноподданнических нулевых, а из самостийных 90-ых, в которых вертикаль власти валялась пьяной по горизонтали и политического веса не имела. В общем, градоначальник по старой памяти рассудил, что мало ли что они там, наверху, решили, а нам, таёжникам, следует продолжать жить своим умом и резких движений не делать, тем более что кардинальные преобразования неминуемо приведут к дестабилизации ситуации в городе.