Александр Ахматов - Хроника времени Гая Мария, или Беглянка из Рима. Исторический роман Страница 9

Пока по улице проходили жертвенные животные, Лабиен и Минуций, прижатые толпой к постаменту бронзовой всадницы, невольно прислушивались к разговору стоявших рядом граждан.

– Пора, наконец, децемвирам обратиться к Сивиллиным книгам, – говорил окружавшим его собеседникам тучный старик-патриций, по самые уши завернутый в широкую белоснежную тогу. – Пусть они объяснят нам, в чем провинились римляне перед богами-небожителями и как им искупить свои прегрешения. Если потребуются человеческие жертвоприношения, то я первый отдам лучшего из своих рабов для святого дела…

– Давно уже в Риме только тем и занимаются, что утомляют богов жертвами, – сердито возражал ему человек, облаченный, несмотря на праздник, в темно-серую траурную тогу. – Второго сына потерял я в Галлии169, и все по милости олигархов, бездарных и ничтожных полководцев. Пусть будет Марий, «новый человек», или даже пусть последний из пролетариев будет начальствовать над легионами, только бы это был муж опытный, деятельный, не теряющий головы в опасности, а не какой-нибудь мозгляк, ничтожный человечишко, изнеженный щеголь, который может лишь напоказ выставлять маски своих прославленных предков…

– Верно сказано, Геллий!.. К Эрэбу бездарную и трусливую знать!.. – поддержали говорившего сразу несколько голосов из толпы.

– Ну, когда-то и приснопамятный Гай Фламиний170, победитель инсубров171, обожаемый простым людом и считавшийся наилучшим полководцем, в конце концов, погубил и свое войско, и самого себя, встретившись с Ганнибалом, – надменно и презрительно заявил молодой человек с холеной бородкой и завитыми волосами.

– А знаешь, почему Фламиний потерпел поражение? – обратился к нему толстяк патриций. – Как раз потому, что, отправляясь на войну, не справил Латинских празднеств, не принес Юпитеру жертву на Альбанской горе172 и не дал положенных обетов на Капитолии…

– Хвала бессмертным богам, Марий не таков! – воскликнул гражданин в трауре. – Уж он-то, поверьте мне, чтит обычай и не упускает случая, чтобы посоветоваться с авгуром или гаруспиком. Он не вступит в сражение, не свершив ауспиций…

– Да не о Марии веду я речь, – с досадой человека, которого никак не могут понять, продолжал патриций. – Я говорю о том, что надо бы прежде всего искупить преступление Сервилия Цепиона. Такое святотатство сопоставимо разве что с прелюбодеянием весталок. Вот потому-то я и напомнил вам, что пора заглянуть в Сивиллины книги…

– Прощай тогда бедняга Цепион – децемвиры велят его живьем закопать на Бычьем рынке, – послышался из толпы чей-то насмешливый голос.

– А не проще ли во искупление этого греха вернуть тектосагам похищенные у них Цепионом пятнадцать тысяч талантов? – спросил еще кто-то.

Окружающие зашумели:

– Да, пятнадцать тысяч талантов!..

– Какие деньги, клянусь Кастором!..

– Это же триста девяносто три миллиона сестерциев!..

– В два раза больше, чем внес в казну Эмилий Павел после победы над Македонией!..

– Ну, насчет денег тектосагов ничего сказать не могу, – заявил Луцерий Пурпуреон. – Тектосаги-то, слышно, опять восстали против нас во главе с Копиллом173. Если теперь вернуть серебро галлам, то это, пожалуй, их больше укрепит, чем союз с кимврами. Всем известно, что деньги – это нерв войны…

– А слышали вы о чуде, которое недавно произошло в Вольсиниях? – снова вмешался в разговор молодой человек с бородкой.

– Что там случилось?

– Вода в озере внезапно окрасилась кровью.

– О! – воскликнул Луцерий Пурпуреон. – Это одно из самых зловещих предзнаменований!

– Такие знамения предвещают войну, – поддержал патриция человек в траурной тоге.

– А в Теане Сидицинском, если вы помните, два месяца назад шел каменный дождь, – сказал кто-то в толпе.

– Верно, совершенно точно, – пробормотал с суеверным страхом Луцерий Пурпуреон. – И какое совпадение! – продолжал он. – Ведь всем известно, что перед самым вторжением Ганнибала шел каменный дождь в Пицене…

– О, тогда много было всяких недобрых знамений, – с видом знатока сказал молодой человек. – Сначала в храм Надежды, что на Овощном рынке, ударила молния, а позднее в храм Юноны на Капитолии влетел ворон и сел как раз на ложе богини…

Разговор был прерван шумом, вызванным появлением на улице очередного отряда трубачей, игравших знакомый всем триумфальный марш.

За музыкантами тесным строем, лязгая оружием и доспехами, шли рослые легионеры, которым поручена была охрана пленных нумидийцев.

– Югурта!.. Югурта!.. – всколыхнулась толпа, завидев изможденные, искаженные страхом лица людей, идущих под стражей.

Они шли со скованными руками, мужчины и женщины. Впереди, высоко поднимая свои оковы, шагал человек в расшитой золотом царской одежде.

Это был Югурта.

Лицо нумидийского царя было мертвенно бледным. Почти пять месяцев провел он в плену, и его душевные и телесные силы были на исходе. Запущенная седая борода, потухший огонь в когда-то живых, насмешливых и жестоких глазах, нетвердая походка усталого, сломленного злополучной судьбой человека – ничто уже не напоминало того Югурту, которого римляне видели шесть лет назад, когда он в последний раз посетил Рим и еще назывался царем. Нумидиец всегда отличался железным здоровьем и незаурядной силой, был прекрасным наездником и хорошо владел оружием. В молодости он неизменно побеждал сверстников в различного рода состязаниях, далеко бросал копье и быстро бегал. Отец его, Мастанабал, после смерти царя Массиниссы правил Нумидией вместе с братьями, Гулуссой и Миципсой. Последний пережил обоих и стал царствовать один. Поначалу Миципса объявил наследниками только своих сыновей, Адгербала и Гиемпсала. Но так как Югурта, по справедливости, тоже имел право на царскую диадему, к тому же с течением времени приобрел популярность у нумидийцев (особенно после того, как вернулся из-под Нуманции, где, сражаясь на стороне римлян, выказал необыкновенную храбрость и заслужил похвалы самого Сципиона Эмилиана), Миципса решил усыновить племянника и составил новое завещание, по которому приемный сын получал равные права на престолонаследие с его родными сыновьями. Со смертью Миципсы молодые цари так и не смогли мирно договориться о совместном управлении страной.

Начало междоусобной войне положила смерть Гиемпсала, к которому Югурта подослал убийц. Выступивший мстителем за брата Адгербал потерпел поражение и бежал в Рим искать защиты и поддержки у сената. Но Югурта еще в Нумантинскую войну, познакомившись с жадными и продажными сенаторами, вынес убеждение, что в Риме нет никого, кто устоял бы перед денежным соблазном. Вот почему, начав войну с Адгербалом и вместе с тем выражая подчеркнутую покорность римлянам, он действовал с такой неустрашимой дерзостью. Разумеется, он прекрасно понимал, что в открытой борьбе с могущественным Римом его ждет неминуемое поражение, но он надеялся при помощи подкупа сенаторов добиться мира и своего единоличного господства в Нумидии.

Большинство влиятельных членов сената, получивших взятки от Югурты, готовы были пойти на соглашение с ним, предав забвению все совершенные им злодеяния – от убийства Гиемпсала до резни в Цирте174 и вероломной казни Адгербала. В конце концов Югурта за огромные деньги купил мирный договор у римского главнокомандующего. Но это вызвало негодование в массе простых граждан Рима. Народный трибун Гай Меммий, примыкавший тогда к партии популяров, впервые открыто обвинил в продажности всю знать. С согласия своих коллег и подавляющего большинства народного собрания он потребовал явки в Рим самого Югурты, пообещав ему неприкосновенность от имени государства.

Меммий готовил невиданное судебное разбирательство в народном собрании, чтобы нанести сокрушительный удар олигархии. По мысли Меммия и всех честных граждан, нумидийский царь должен был стать главным свидетелем обвинения против должностных лиц, получавших взятки от врага. Но из этой затеи ничего не вышло. Югурта, прибыв в Рим, денег не жалел. Наконец, он предстал перед народным собранием, но как только Меммий стал задавать ему вопросы, другой народный трибун, которого нумидиец уже успел подкупить, запретил отвечать на них175. «Так народ и ушел со сходки осмеянным», – с праведным негодованием писал впоследствии Гай Саллюстий176.

Под занавес своего пребывания в Риме Югурта, решив использовать удобный случай, нанял убийцу, чтобы устранить Массиву, сына Гулуссы, который давно уже предъявил претензии на нумидийскую корону, но в отличие от другого претендента, уже известного читателю Гауды, проживал в столице римлян, держась подальше от опасностей войны и чувствуя себя здесь неуязвимым от козней Югурты. Но пока Югурта находился в Риме, ему следовало бы поберечься. Он был убит ножом из-за угла. Убийца, схваченный на месте преступления, назвал имя человека, заказавшего убийство. Им оказался приближенный Югурты, знатный нумидиец из его свиты. Пока римляне кипели возмущением и требовали строжайшего расследования этого преступления, Югурта тайно покинул Вечный город.