Антон Локк - Марципан Страница 9

– Нужно выбить всю дурь из головы, – сказал я и протянул Диме свой стакан, чтобы тот ударил по нему своим.

– Выпить дурь? – спросил он. – Давайте же все выпьем дурь из головы! – крикнул он на весь зал. – Я-то свою давно выпил…

Я улыбнулся, выпил и откинулся на спинку стула. Поразительно приятный вечер вырисовывался.

Мы продолжали выпивать и говорить обо всём, что приходило в голову. Говорили о женщинах, при этом не касаясь особо болезненных для нас тем. Но недолго:

– Через две недели Ксюша улетает отдыхать. Говорила мне, что с Дамиром полетит.

– Это по тем билетам, которые ты брал?

– Ага.

– Потрясающе, – Дима не смеялся. – Ничего, может передумает и тебя позовёт. Ты бы согласился?

– Ты чего? Я что, идиот? – я улыбнулся.

– Чуть-чуть.

– Ты прав, – немного подумав согласился я. – Зато у меня есть виза.

Мы вернулись к безболезненным темам. Вечер стал чуть менее приятным, но не было никакого смысла думать об этом.

После шести, может, семи коктейлей мне стало душно, мы вышли покурить на улицу, но не успел я закурить и присесть на лавку, как Дима увидел кого-то в толпе, стоявшей у соседнего бара, махнул мне рукой и убежал. Я окончательно расслабился, закрыл глаза и в слабом алкогольном вертолете полетел по улице, прислушиваясь ко всем звукам вокруг, иногда приоткрывая глаза и затягиваясь сухим летним сигаретным дымом. Мою пьяную медитацию прервала та самая девочка.

– Кайфуешь? – спросила она, присаживаясь рядом со мной.

Её слегка пьяный грубый голос лёгким и милым хрипом спас меня от дурных мыслей, которые уже начали стучать в беззаботную дверь хорошего вечера.

– Можно и так сказать, – безразлично ответил я, уже не боясь её взгляда.

– А как иначе?

– Не знаю, – я улыбнулся и снова посмотрел на неё.

– Как это ты не знаешь? – она смотрела с прищуром, за которым скрывался не один выпитый коктейль. – Тебе же вроде приятно, ты бездельничаешь. Значит, кайфуешь.

– Я как раз пытался разобраться, хорошо мне сейчас или нет.

– Скорее всего, тебе хорошо.

– Да, ты права, – я потушил сигарету о стену. – Меня зовут Артём.

Она посмотрела мне прямо в глаза, немного приблизилась, будто пытаясь что-то в них рассмотреть, улыбнулась и поднялась. Дрожь пробежала по телу. Я, видимо, вдохновлённый алкоголем, очень не хотел, чтобы она удалялась, хотелось ещё немного посмотреть на неё. Она обезоружила меня, наполнила спокойствием. Чаще всего по жизни мне встречались другие люди: если они пристально смотрели на меня, я сразу же пытался от них отдалиться. От неё я не хотел убегать. Я был рад, что выпил, иначе подобная ситуация вызвала бы у меня серьёзный дискомфорт.

– Лара.

– Вау, – я удивился. – Это сокращение от какого-то имени?

– Лариса, – она улыбнулась кончиками губ.

– Вау, – повторил я. – Я думал, так зовут только мою бабушку.

– Смешно, – она улыбнулась шире на пару миллиметров. – Главное, что оригинально. Никаких расхитительниц гробниц, – она положила ладонь мне на щёку, а в другую медленно поцеловала. – Пока, Артём.

– Пока, Лариса.

– Лара, – уже уходя, она поправила.

Она пошла к той компании, с которой стоял Дима. Я не жаждал общения с незнакомыми людьми, поэтому не торопился идти к ним. Я сходил ещё за коктейлем, вернулся на лавку, скурил ещё пару сигарет, а Дима, похоже, уже успел забыть обо мне и не собирался возвращаться. У него уже был стакан с пивом, который он почти выпил. Я взглянул на часы и понял, что сидел один уже почти час. Был уже час ночи. Тут же Дима махнул мне рукой, приглашая к себе. Я нехотя поднялся и подошёл.

– Поедешь с нами на студию к Витьке?

– Кто такой Витька?

– Вот он, – он ткнул пальцем в парня, стоявшего рядом.

– Не, – сразу сказал я, – я поеду домой.

– Как хочешь, – не уговаривал меня Дима. – А мы поедем пить дальше.

Я посмотрел на людей вокруг. Все были слишком модные, молодые, бородатые. На секунду я встретился глазами с Ларой, но и это не помогло мне изменить решение. Её глаза улыбались и блестели, и мне показалось, что улыбаются они только мне, но этого явно было недостаточно.

Я пожал Диме руку, поблагодарил его за всё, пожелал приятной ночи и вернулся в бар. За нашим столиком уже сидели какие-то парни. Я выловил официанта, попросил у него джин со льдом и счёт.

Через полчаса я стоял около подъезда Леночки. Сам того не желая, я позвонил ей. Было бы очень хорошо, если бы она не сняла трубку или сказала бы, что она не дома, или дома её родители, или что-нибудь в этом духе, но после трёх гудков я услышал её голос. На фоне негромко играла музыка, она долго рассказывала мне о том, как прошла её неделя. Я почти никак не реагировал на её рассказ и прогуливался вокруг дома, пытаясь найти её окна, чтобы понять, дома она или нет, но я совсем не помнил, какие из них её. Наконец, рассказ перешёл к тому, что хорошо, что родители уехали, и плохо, что не приехал я. Я сказал, что скоро приеду. Она стала ещё радостней, похвасталась тем, что у неё даже есть что выпить. Положив трубку, я присел на лавочку рядом с её подъездом и начал выжидать двадцать минут, за которые пообещал приехать. Пока сидел, написал родителям, что останусь у Димы, и пожелал им спокойной ночи. Всё, что было вокруг, вызывало у меня самые необъяснимые чувства, которые смешивались со всем, что произошло за день.

Я прилёг на лавку и посмотрел на небо. Человека можно определить по одному лишь его представлению о звездах: если он считает, что звезды далеко от нас, значит с ним безобразно легко можно обсудить погоду, или политику, или всё на свете, что не касается звезд; а вот если же он убежден, что звезды находятся необычайно высоко над нами, – с ним можно что угодно – даже разыскать парочку новых ярких точек на небе, дать им имена, создать цивилизации вокруг них, после чего разрушить их и создать новые, и создавать новое до бесконечности. От подхода к таким вещам и складывается человек, его суть. Когда говорят, что противоположности тянет друг к другу, я предпочитаю не отвечать на это, потому что знаю, даже если их и притянет что-то, с такой же скоростью оно же и отбросит их друг от друга в разные стороны, в разные уголки звёздного неба.

Я не стал искать оправданий тому, что делал. Я просто поднялся на лифте на шестой этаж и позвонил в звонок. Она открыла сразу и прыгнула мне на шею. А на щеке всё ещё оставались губы Лары.

Леночка предложила мне выпить. Я сказал, что не отказался бы от кофе. Она в недоумении достала турку из шкафчика. Я попытался объяснить ей свою шутку, о том, что крепкий кофе нужен тем, у кого в жизни нет ничего крепкого, кроме кофе. Она же повела носом, нахмурилась и сказала, что от меня пахнет чем-то покрепче, чем кофе.

– Как ты думаешь, – начал я, – звёзды высоко или далеко?

– Что за глупый вопрос? – она немного сердилась.

– Я и сам не знаю.

3

Казалось, всё было хорошо. Скорее, не плохо.

Я неожиданно для самого себя превратился в подобие настоящего человека: у меня были деньги, к которым я даже успел привыкнуть за прошедшие три недели, девушка, от которой я не зависел, как от предыдущей, и образ жизни, о котором мог бы мечтать каждый, – приятное безделье, кайф, как выразилась та девушка из бара.

С Леночкой мы стали видеться намного чаще. Сходили вместе несколько раз в ресторан, в кино, я приезжал к ней каждый раз, когда у неё не было родителей дома. Когда я сказал ей, что собираюсь снять квартиру, она, скорее всего, даже не подумала о совместной жизни. Да и правда, о какой совместной жизни могла идти речь после трёх недель общения. Хотя, она уже начала давать мне ласковые имена, а я не знал, как на них реагировать. Я даже не представлял себе, что это могло перерасти во что-то большее, серьёзное. Любовница, по своей же воле ставшая ей, заполняла пустое место, с пустотой которого я не мог ужиться.

С Димой мы не виделись всё это время. Поначалу я держал на него детскую обиду за то, что он бросил меня одного, но обижался недолго. Я позвонил ему через пару дней, он не ответил, но позже написал, что уехал в Питер. Вернулся он или нет, я не знал. Он делал так всегда в последние годы, поэтому повода удивляться и обижаться не было никакого.

Свободное время я проводил в кофейне недалеко от дома. Всё было хорошо, но, казалось, всё внутри было не на своих местах. Иногда я начинал очень сильно презирать себя за всё, что со мной происходило, винить себя, что не смог всё исправить и пустил свою жизнь под откос. Не знаю, что я подразумевал под всеми этими обвинениями, но часто мне становилось дурно от собственных мыслей.

Все мои друзья, с которыми мы когда-то общались одной большой компанией, свили гнёзда, завели семьи, потихоньку устраивали свои жизни, забившись в маленькие уголки, разбросанные по всем окраинам Москвы. Я всегда думал, что и я был одним из них, что один лишь Дима имел право на неустроенность.