Александра Стрельникова - Свет мой, зеркальце, скажи… Страница 9

Даже не сильно сердобольная наша секретарша, глядя на тяжелые сумки, которые каждый день таскала эта женщина, искренне сокрушалась: «И это руки профессорской жены, у которой даже когда-то была домработница»…

Бывшей профессорской жены, надо добавить в качестве уточнения. Но, похоже, мадам никогда не унывала по этому поводу. В одной сумке у нее были продукты для членов семьи – взрослых уже дочери, сына и внука: те же пельмени и сосиски. В другой – продукты для здорового образа жизни: овощи, фрукты и соки. И таскала она всё это ежедневно из центра города в отдаленный спальный район, именуемый горожанами Салтовкой.

У нее были какие-то еще постоянные семейные и домашние проблемы: неустроенная жизнь разведенной дочери, простуды внука и поиск обмена квартиры поближе к центру… В мою память она так навсегда и врезалась со своими лекциями о чудо-голодании по Полю Брэггу и нескончаемыми тяжеленными сумками о двух руках, которые она несла с гордо поднятой головой и удивительно ровной, негнущейся спиной.

…Однажды я сидела на кухне своей московской квартиры и пила чай, глядя на заснеженный двор сквозь окно первого этажа. Когда перед моим взором вдруг проплыла такая узнаваемая мадам в знакомой шубе из натурального каракуля и серой песцовой шапке с ровной спиной и двумя нагруженными пакетами в руках, мне показалось, что я испытала нечто, похожее на дежавю…

Как-будто вдруг растворились в пространстве и времени те пятнадцать лет, что я прожила уже на тот момент в столице. И я, словно, вновь увидела себя с чашкой чая в руке, но только не у себя дома, а выглядывающей в окно на улицу Сумскую, где замаячил многократно видимый и такой знакомый женский силуэт с сумками о двух руках… Словно, восприятие реальности в этот момент внезапно раздвоилось и перенесло меня в прошлое…

Нет, нет, я не ошиблась. Это была именно она. Потому что, начиная с такой неожиданной встречи… через оконное стекло кухни моей квартиры, я стану встречать ее отныне и на улице, и в близлежащем к дому магазине. Я увижу эту дамочку еще рядом с ее дочерью (которая довольно часто заходила к ней на работу там, на Сумской) и поэтому я ее тоже вспомнила. Я стану нередко встречать еще и ее дочь, выгуливающую собаку, потому что они будут проживать…в соседнем со мной доме.

Но я так никогда и не заговорила с означенной мадам. Возможно, потому что столько лет прошло. Да и мы никогда не были с ней близки, даже когда-то, работая вместе. Если честно, меня еще отпугивал праздно-любопытный и, в то же время – холодный взгляд ее дочери…

И сегодня не перестаю удивляться: такой огромный и многомиллионный мегаполис эта Москва. Сколько здесь улиц, проспектов, переулков и домов… Но когда я вижу случайно сегодня из моего окна бодренько вышагивающую сухонькую женщину с полиэтиленовыми пакетами в двух руках… С которой мы когда-то работали вместе на улице Сумской в другом городе, а теперь даже – в другом государстве… В одной конторе и стране, которых уже не существует в природе – и конторы, и страны… Я понимаю, что я просто чего-то не понимаю в этой жизни.

Возможно, сегодняшней своей бодрости она обязана Полю Брэггу? Возможно, к этому нужно приплюсовать еще и генетику ее рода? Возможно, даже и то, и другое, вместе взятое. Это здорово, конечно. И она, наверняка, выиграла в споре со своими оппонентами по поводу здорового образа жизни. И время поставило свою жирную точку в этом споре.

Но дело не только в этом. Я хочу сказать о другом. Когда я гуляю у пруда за моим домом и встречаю эту мадам с собакой или без собаки… Или ее вместе с дочерью, или без дочери… Я не могу не думать о странностях жизни, помня, что именно за поворотом у пруда, где я прогуливаюсь, стоит указатель для автомобилистов, на котором крупными буквами написано: «Харьков». И еще неподалеку, в этом районе находятся улицы, которые называются «Сумская» и «Харьковская»… А в Харькове я жила в районе города, который назывался «Московский». Неподалеку от моего дома шумел «Московский проспект». И комбинат печати, в котором находились редакции местных газет и где я работала, тоже находился на том же, «Московском проспекте»…

Когда я думаю о таких вот странных совпадениях, и еще встречаю ту харьковскую мадам, с которой мы когда-то вместе работали и которая сегодня живет в соседнем со мной доме, то понимаю: это уже не дежавю. Это какое-то странное и не совсем понятное мне действо, сродни фантасмагории. Какую-то мистерию разыгрывает передо мною жизнь. Какую?

Мне кажется порой, что это мистерия «колеса». Колеса, олицетворяющего вечный двигатель, и вечный повтор. Другого объяснения не нахожу и сегодня, когда пишутся эти строки, а на дворе – 2013 год…

И каждый раз, когда встречаю означенную мадам, я невольно вспоминаю ту историю, которая случилась со мной тогда и там, на улице Сумской, в доме, при входе в который тревожно сжималось мое сердце (теперь-то я уж точно знаю отчего).

Конечно, эта женщина под негласным «секретом» тоже знала, почему я уволилась «по собственному желанию». Ведь она работала непосредственно в «редакторской» и дружна была со всеми дамами, приходившими «почесать языками» в этот кабинет. Тогда…

А сейчас, когда столько времени прошло… Зачем ей помнить чужие истории? Каждый помнит свои. И я помню. И всё также, даже сегодня, задаюсь сакраментальным вопросом: зачем и почему это произошло именно со мной?

В тот день я дежурила на второй смене. Одна, разумеется, как уже повелось.

Помню: была совсем ранняя осень. С сентябрьского календаря едва слетели первые листки…

В тот вечер было очень много работы. Телетайпы «взбесились» или, даже, если выразиться еще точнее – совсем «слетели с катушек». Я даже вынужденно прикрыла дверь в свою «редакторскую», потому что телеграфистки открыли соседнюю дверь из телетайпной, как-бы «выпуская» невозможный грохот от работы тяжелых аппаратов в коридор.

Но трескотня «разгоряченных» телетайпов настигала меня всё равно, когда женщины сбрасывали мне тексты, а я открывала специальное окошко, чтобы получить их.

Оставалось уже где-то пару часов до окончания не самой легкой смены, когда в «редакторскую» влетела одна из работавших в тот вечер пожилых телеграфисток.

– Ой, Саша, ты тут сидишь за закрытыми дверями и ничего не знаешь. А у нас такое несчастье случилось в мастерской с монтером. Даже «скорую» пришлось вызывать, – сказала женщина, направляясь к холодильнику и доставая оттуда принесенные из дому бутерброды. – Но, сейчас, слава богу, уже всё позади, – добавила она.

– А что случилось? – спросила я, вдруг ощущая, как у меня почему-то холодеет всё внутри.

– Да он вены себе нечаянно порезал, – вздохнула она.

– Нечаянно… именно вены? – переспросила я, чувствуя, как кровь отхлынула от моего лица, а сердце, бултыхнувшись, мгновенно «улетело» в пятки.

– Да… Когда он разрезал изоляционные проводки, то у него острый нож как-то неудачно выскользнул из рук…

– Ах, вот оно что, – тихо выдохнула я, отводя глаза в сторону и, мгновенно, даже с позиции своей молодости, понимая то, в чем не пришлось усомниться пожилой и уставшей женщине.

Я поняла всё и сразу. И еще пронеслась мгновенная мысль: опытный врач со «скорой помощи», наверняка, отличит производственную травму от чего-то иного…

Телеграфистка вышла. А я онемела, машинально глянув на тексты, которые лежали передо мной на столе. Читать их я не могла: у меня всё плыло перед глазами…

Встав из-за стола, сразу плюхнулась в кресло, потому что у меня подкашивались ноги. Я прикрыла глаза и обхватила голову руками. Ужас осознания случившегося проник в каждую клеточку моего тела.

«Какая уже разница, о чем подумал врач и о чем написал в заключении, и что сказал потом этим двум замотанным и перепуганным женщинам, – судорожно проносились мысли в моей голове. – Врач – тоже человек. Возможно, он устал. Возможно, у него просто заканчивалась смена и он торопился куда-то… Но сама-то я понимаю, из-за чего или, точнее, из-за кого всё это произошло»…

Если бы действительно несчастный случай произошел с кем-то другим в нашу смену, я, конечно, обязательно бы зашла в телетайпную и поинтересовалась: что и как. Но это был не несчастный случай. Я сразу это поняла. И пребывала в жутком смятении: вот сейчас увижу его с перебинтованной в запястье рукой, встречусь с ним глазами… И он сразу догадается, что я всё поняла… Нет, нет. Нельзя. Не выйду из кабинета. Буду сидеть за закрытой дверью.

Мое сердце разрывалось от жалости, сострадания и испуга. И тяжесть навалилась на меня. Я была «вырублена» случившимся, продолжая какое-то время просто пребывать в ступоре, не в силах подняться с кресла. И в этом невольном оцепенении, туманном смешении всех чувств, мне вдруг почудилось, что я услышала женский голос (интуиции, души, Судьбы?), который очень тихо шепнул: «Уходи отсюда, уходи скорее». Наверное, показалось…