Анатолий Андреев - За буйки (сборник) Страница 9

Инга знала, что он задаст этот вопрос и именно в такой дурацкой форме. Вот она, мужская сущность: ему и в голову не придет, что встречаются они только потому, что ей плохо с мужем. Не потому что она плохая, а потому, что у нее плохой муж. Может ли приличная женщина подумать о любовнике, о мужчине на стороне, если у нее все хорошо с мужем?

Никогда! Если у женщины есть любовник – это означает только то, что у нее плохой муж. Во всем виноваты мужчины.

Инга молчала и загадочно улыбалась.

Она отказалась встречаться с Романом завтра утром, перед поездкой к Мише, поэтому Роман задержался у нее далеко заполночь.

Поездка к Мише, другу детства, оказалась трогательной и волнующей. Начало прекрасного летнего дня слегка было омрачено тем, что Роман все же явился провожать Ингу на электричку и застал ее перед зеркалом даже более чем обнаженную – в одном белье. Он был в восхищении от нового нижнего белья, которое предназначалось исключительно для скромного взора Миши. Роман подвел Ингу к огромному зеркальному шкафу, медленно снял с нее белье и небрежно отбросил на ковер. Инга закрыла глаза и дальнейшее помнила смутно. Помнила только, что от зеркала ей уходить не хотелось.

Уже в электричке Инге показалось, что у нее появились основания не уважать себя: все-таки прыгать из одной постели в другую приличным женщинам, к которым она в первую очередь относила себя, нелегко. Но потом настроение заметно улучшилось – беспричинно, что было вдвойне приятно.

К полудню стал собираться дождь. Нудно тянулись низкие темные тучи, отороченные рваной черной паутиной, ажурными клочьями свисающей по краям. Сплошная пелена туч напоминала Инге ее жизнь с Григорием – скучную и безрадостную.

Но вот хлынул дождь. Он хлестал и хлестал в окна электрички, и было даже немного не по себе, словно немилость погоды относилась именно к ней, к ее странному поведению.

А потом бледные обессиленные тучи истаяли и унеслись ввысь. В мире снова стало светло.

– Зайка моя! – сказал Миша, оторопевший перед белым атласом белья.

С Мишей в постели было не так хорошо, как с Романом. А главное – Миша как-то неубедительно сделал предложение (в тридцатый раз за полгода). Инге показалось даже, что он встречается с другой женщиной, покладистой и на все согласной. И она прямо спросила его об этом. Миша густо покраснел и замахал руками, отнекиваясь. Но это не развеяло подозрений Инги.

Домой она вернулась на следующий день, разбитая и усталая. Немного отдохнув, втянулась в хлопоты, уже всецело погрузившись в завтрашний день, основным событием которого была встреча мужа. Поймав себя на этом ощущении, Инга всплакнула, вздыхая о том, что некому оценить сложность ее натуры, такой чувствительной и непредсказуемой. Ведь никому, ни единой подруге, даже однокласснице Зинаиде, которая стала жутко добродетельной с тех пор, как на нее перестали обращать внимание мужчины, не расскажешь о том, что с ней происходит: превратно истолкуют, да еще тебя же и объявят блудницей. А Зинаида сначала выспросит все подробности, а потом начнет стыдить.

Слезы освежили ее. Честно говоря, захотелось, чтобы их осушил Роман своими жадными губами. Инга улыбнулась себе, своим глубоким тайнам, делающим ее жизнь похожей на роман, и опять переключилась на стирку и завтрашнее меню, не забывая тихо пожалеть себя и свою молодость, которую засасывала рутина.

Она очень хорошо знала, чем удивить мужа. Голубцы. «Вот это пища», – скажет муж, хватаясь за сметану и не в силах оторвать глаза от глубокой тарелки с дымящимися, плотно упакованными в просвечивающие капустные листья аппетитными сверточками, густо запорошенными мелко нарубленной зеленью, как будто дело именно в тарелке и сметане, а не в его искуснице-жене. Жалость вновь оживет в ее сердце, и сладко потянет внизу живота, где вчера дерзко хозяйничала рука, и не только рука, не знающего ни стыда, ни совести Романа…

Григорий приехал, как обычно, строго по графику. Все у него четко, размеренно, без боев. Вот только перед голубцами не может устоять. Сначала спросил, как дочь, потом губами бегло коснулся щеки. Поздороваться, собственно, забыл.

Инга почувствовала закипающее раздражение против мужа, которое заставляло ее уважать себя и освежало, как слезы. У нее в душе – гигантские космические бури, а этот мужлан ничего не замечает! Правда, привез изящную цепочку – точно такую же, которая была у ее подружки Татьяны, бывшей любовницы Романа. Цепочка соблазнительно сбегала к основанию прелестного бюста, и Роман просто пожирал глазами то ли украшение, то ли не очень впечатляющие формы Татьяны. Инга представила себе, как смотрелась бы живая и скользящая очаровательной змейкой цепочка на фоне ее пышной и упругой груди. В тот же вечер она обронила, что она без ума от одной безделушки, от цепочки белого золота, которая собиралась живыми капельками и тут же распускалась с искристым блеском.

Надо же: запомнил и привез. Точь в точь, как у Татьяны. Копия. Ну, никакого воображения, ноль фантазии.

– Спасибо, милый.

– Носи на здоровье, котик.

Раздражение не убывало, а нарастало.

– Есть хочешь?

– Угу.

Не «конечно», не «еще бы!», или «голоден, как пес», «жрать хочу», в конце концов, просто «да, дорогая», – ни за что на свете. Всегда и только – «угу». Просто родился с этим. Раз и навсегда.

Инге стало невыносимо жалко себя. Она села и расплакалась.

Григорий в это время возился в ванной. Он вышел в трусах (не таких плотных, как у Романа, фигура не позволяла, а в небрежно приспущенных, «семейных»), свежевыбритый – с брюшком, с мешками под глазами (много работал, это он умеет) и скучно уставился на жену. На столе ждали его голубцы, а тут жена неизвестно из-за чего плачет.

– Ты чего?

Этого «ты чего» Инга простить ему не смогла.

– Я ухожу от тебя! – неожиданно для самой себя заверещала она. – Ухожу! Сегодня же!

– Куда?

Руки опустились вдоль трусов, как по команде.

– К любовнику, у которого я была вчера! А перед этим я спала с другим любовником. Мне надо было почувствовать себя женщиной. Я же не агрегат для приготовления голубцов!

Инге хотелось, чтобы ее пожалели, приласкали, ощутили сложность ее переживаний, делающие ее женщиной уникальной и страшно, фатально привлекательной, которой можно все-все простить. Которой нельзя не простить, даже если речь идет о ее капризах. Тем более, если речь идет о дурацких капризах. Такому человеку и она бы все простила в этот момент. Даже «ты чего».

Но лицо Григория окаменело.

– Змея, – суховато изрек муж. – Вон из моего дома.

– Это я змея? – взвилась Инга, уязвленная в лучших чувствах. – Да я засохла с тобой в этой пустыне, которую ты называешь «мой дом». Ты растоптал мою жизнь!

Тут Григорий поступил весьма оригинально, удивив свою жену: он банально двинул ей – откуда только прыть взялась! – твердым кулаком под глаз. Она рухнула на пол, и ее накрыла волна отвратительного страха. И физического, и страха за то, что будет с ее благополучной жизнью дальше.

Она начала что-то кричать, а когда пришла в себя, то до нее дошло, что единственное слово, осевшее у нее в ушах, было «развод».

И, кажется, оно было произнесено тихим мужским голосом.

По совету Романа, она упала мужу в ноги и «призналась», что выдумала все, от начала до конца, про своих любовников. От начала – до конца. У нее были веские основания: загубленная жизнь. Ей хотелось, чтобы муж стал ревновать, обратил на нее внимание. «И все такое, – добавил Роман. – Всякие женские штучки».

При этом Инге хотелось, чтобы вся эта история заставила обратить на нее внимание Романа. Кто знает, может, ее сумасшедшее поведение заставит этого сердцееда уйти из семьи и предложить ей, Инге, руку и сердце. Жизнь, говорят, полна неожиданностей. Кто знает…

Но Романа цинично интересовало только одно: замять чужой семейный скандал, чтобы, не дай бог, пожар не перекинулся в «его дом». Все мужчины одинаковы. Жизнь разнообразит только то, что им попадаются разные женщины.

Муж отказывался верить тому, что в изобилии предлагала ему Инга. Она импровизировала вдохновенно и с большой выдумкой, уже почти сама поверив в то, что плела мужу. Слезы не сходили с ее печальных глаз. Она вдруг поняла, что имел в виду Роман под «всякими женскими штучками».

По совету Романа (сама она не могла соображать, по крайней мере, ей хотелось, чтобы Роман поверил хоть в это), она выглядела убитой и растерзанной, день за днем, неделя за неделей, хотя в душе была несколько растеряна, не более того. Роман сказал, что если она поведет себя правильно, то получится классическое «битый небитого везет». «Битые нуждаются в небитых, и наоборот: это позволяет первым сохранить достоинство, а вторым – по-прежнему презирать первых», – сказал Роман. И добавил: «Это самый распространенный вариант семейной гармонии». Инга посмотрела на него снизу вверх (она сидела, он стоял): она стала побаиваться мужчин, и Роман стал казаться ей вовсе не таким простым, каким казался раньше. Нет, вовсе не упругим торсом он привлекал ее внимание. Чем-то другим.