Юрий Курик - Капкан для мэра Страница 9

Виллис был военной машиной до последней гайки и философски относился к увлечению Васи поддерживать кардан в полной боевой готовности. Относил это к тяготам и лишениям воинской службы и стойко их переносил. Тем более, что Вася именно задние рессоры лелеял больше, чем передние. Холил и лелеял, обиходил и смазывал их душистым автомаслом.

Войну с «гансами» они закончили на венгерском озере Балатон. В его водах неразлучная фронтовая парочка смыла пыль военных дорог, отстирала портянки и чехлы, отмыла подмышки и другие интимные места от солдатского пота и предались празднованию победы!

Вася забросил задрюченных суровыми буднями войны и многочисленным воинством подруг и рванулся утешать местных одиноких, крутобёдрых молодух. Его увлечение – Гелена с буферами, как у «студобеккера» оказалась последней каплей в чаше их общего фронтового везения.

Через семь дней Вася сидел за баранкой своего верного Виллиса и плакал пьяными слезами, повторяя загадочную фразу:

– Теперь я понял, почему кричат так громко петухи и тихо плачут так мужчины…

На следующий день Васю госпитализировали в подвижной полевой госпиталь с диагнозом гонорея.

Бесхозный Виллис, потеряв своего хозяина в жаркой битве любви, в эту же ночь лишился всех четырёх колёс, запаски, новенького аккумулятора и фар. После трёхсуточного насильственного автостриптиза Виллис попал на глаза начальнику автослужбы и был списан под чистую с военной службы и эвакуирован железнодорожным транспортом на один из складов трофейной техники на территории России.

Вася благополучно выздоровел и клятвенно пообещал:

– Лучше собственный кардан на пятаки порублю, чем чужеземок трахать буду!

Так проклятые империалисты лишились шанса улучшить свой генофонд за счёт деревенской славянской крови.

Маршальского жезла Вася в своём солдатском сидоре не носил и после дембеля уехал в свою родную деревню, где усердно начал зарабатывать алкогольный цирроз печени, от которого и принял героическую смерть, оставив на произвол судьбы безутешную вдову Клавдию и четверых вечно голодных пацанов.

Судьба Виллиса вначале складывалась весьма печально. Дождь и ветер добивали его железное нутро.

Однажды сильные, ухватистые руки лесника Егора Тимофеевича выхватили бренные останки Виллиса из автохлама и при помощи трофейных запчастей, снятых тут же с других машин, и таинственных заклинаний, в переводе на английский обозначающих примерно: «Ирбит Тавду твою мать в переносицу» американское чуда автопрома было реанимировано для трудовых побед на лесном кордоне.

Жизнь на свежем воздухе, круто настоенном на запахе сосняка, сдобренном ароматом цветущей липы и разнотравья, пошла на пользу. Виллис обзавёлся камуфляжной окраской, могучим кенгурятником, передней и задней лебёдками. «Жизнь удалась!» – часто думал Виллис, и сглазил свою судьбинушку. Однажды на дальней делянке, в малиннике, повстречались неожиданно нос к носу Егор Тимофеевич с медведицей. Всё бы обошлось, не будь с ней двух медвежат пестунов. Короче говоря, похоронили Егора тут же на лесном кордоне. Все дела перешли к его жене Зинаиде Герасимовне. Женщина она деловая и могучая. При желании могла без домкрата поднять задний мост ЗИС-5. Между нами говоря, медведице в жизни очень повезло. Зла на неё очень была Зинаида Герасимовна. Не ровен час, встретилась бы она лесничихе и, как пить дать, осиротели бы медвежата. И Егор Тимофеевич, жив бы остался. Полакомился пельмешками из медвежатины, но… мы предполагаем, а Бог располагает. Не случились пельмешки. Обошлось компотом на 40-й день, в память о Егоре Тимофеевиче.

Ещё год повозил Виллис жаркое, могучее тело лесничихи по разным делам.

Без мужского догляда начал он хиреть, ломаться, и в конце концов был заброшен в сарае с курами, как вещь, не подлежащая ремонту, но которую жалко выбросить. Виллис тяжело вздыхал, вспоминал горячие молодые задницы на своём заднем сидении, всхлипы и стоны всех этих Маш и Тамар, страдал от невозможности увернуться от куриного помёта. Особенно возмущала его чёрная наседка, устроившая гнездо прямо на его моторе. Вглядываясь вечерами через щели в стене сарая в светящиеся окна лесной заимки, ему виделись, то его первая любовь шофёр Вася, то нечаянно глупо погибший Егор Тимофеевич. Смертельная тоска сковывала его железное нутро, и мечтал он перед смертью хоть на пару километров вырваться на лесной простор и погибнуть, врезавшись со всей дури в вековую сосну.

Однажды первозданную девственную тишину лесного кордона взорвал мощный рёв. Казалось, через дебри прорывается стадо слонов. Рёв усиливался и скоро на лужайку перед заимкой, подминая под себя, под свои огромные нахальные колёса трепетные одуванчики и загадочные ромашки, выехал слоноподобный «Урал». Рыкнув особенно громко, он замер напротив крыльца. На рёв мотора вышла лесничиха. Из кабины, этаким чёртиком из табакерки, выскочил молодцеватый прапорщик.

Из могутного тела лесничихи можно было бы скроить трёх этаких прапорщиков, но всех с удивительно притягательных внутренней мужской силой. Может быть на неё магически подействовал эффект одиночества, когда на безрыбье и рак форелью покажется. Тем не менее, лицо лесничихи зардело, в васильковых глазах вспыхнул бабский огонёк желания.

Прапорщик, соскочив с подножки «Урала», оторопел. Перед ним стояла та, которая «на скаку остановит и в горящую избу войдёт». В этот исторический момент ёкнуло сердце прапорщика, защемило где-то в карбюраторе у старого Виллиса.

«Это судьба!» – подумали все трое.

– Прапорщик Задов, – представился военный и добавил, – гвардии прапорщик.

– Зина, – ответила лесничиха, густо покраснев. Видимо, оттого, что из глубокого выреза кофточки на вольный воздух настойчиво рвались налитые тоской по мужской ласке груди. При виде гвардии прапорщика Задова они зажили своей автономной жизнью. Заволновались, заколыхались, как кроны деревьев перед грозой. Соски обнаглели до такой степени, что старый Виллис забеспокоился, как бы они не порвали старенькую застиранную кофточку.

– Не долго будет мучиться старушка в гвардейских опытных руках! – подумал Виллис и оказался провидцем. Сказался фронтовой опыт наблюдения за походно-полевыми подругами шофёра Васи. После двух литров медовухи и под крик прапорщика Задова «Гвардия умирает, но не сдаётся!» была сломана, сработанная Егором Тимофеевичем из лиственницы, кровать. Гвардия осталась жива и победила. Враг повержен и доволен. Знакомство двух тел состоялось. Души их если и не слились в единое целое, то в пароксизме страсти соприкоснулись достаточно тесно и близко, чтобы наезды прапорщика на лесной кордон стали регулярными. Последний день августа выдался дождливым, пасмурным. Задов приехал к лесничихе под вечер трезвый и голодный. Зинаида, на правах особы, допущенной до гвардейского тела, послала Задова в сарай за курицей для супа и яйцами для омлета. Зайдя в сарай, прапорщик огляделся, привыкая к полумраку и выискивая кандидатку для встречи с лапшой. Взгляд его неожиданно выхватил из общей неразберихи обыкновенного деревенского сарая чудо.

Сердце Задова завалилось от изумления в район малого таза. Такого раритета американского автопрома в лесной глуши он не ожидал увидеть. Под слоем куриного помёта и клочками сена он разглядел истинного ветерана фронтовых дорог, стойкого бойца с российским бездорожьем.

Вечер удался на славу. Курица была ловко поймана, не долго мучилась, быстро сварилась. Яйца оказались двухжелтковыми. Суп ароматным. Медовуха и лесничиха, как всегда, сладкими и хмельными. К ночи распогодилось, дождь прекратился.

За два ящика солдатской тушёнки, полтора десятка простыней I-ой категории, Задов стал счастливым обладателем беспаспортного Виллиса. Не мешкая, утром, на «Урале», он отбуксировал автоинвалида к знакомцу на армейскую станцию технического обслуживания.

За всю многострадальную жизнь, Виллис не встречал такого внимания. Сначала он с ужасом увидел, что его разбирают буквально до винтиков. Каждую отдельную часть тщательно очищали, промывали, смазывали. При этом не уставали удивлённо поднимать брови, причмокивать губами, по достоинству оценивая сохранность деталей и мастерство янкесов. Через 3 месяца он довольно блестел свежеокрашенными боками, не без кокетства выставляя на показ новенькую резину на колёсах. Зачем понадобилось гвардии прапорщику Лёве Задову неучтённая в ГИБДД автотранспортная единица, вопрос, требующий отдельного рассмотрения и отдельной главы.

Глава 5. Заслуженный жених России

– Милая, я человек военный. Можно сказать гвардеец, и о любви у меня понятия… – Лёва Задов задумался, улыбнулся каким-то своим потаённым мыслям о специфике гвардейской любви, отцом основателем которой все россияне почитают поручика Ржевского, и продолжил, – в детали посвящать не буду. Как у человека технического у меня собственное понятие о механизме любви.