Кайркелды Руспаев - Горький аромат фиалок. Роман. Том первый Страница 9

Заманжол страшился сплетен. Он представлял, как усмехаются детские глаза, как на их губах играет презрительная улыбка. Не мог рисковать их доверием, поэтому решительно отверг любовь Алтынай.

В любом коллективе может оказаться подлый человек. Нашелся такой и в их лагере. Вместе с Заманжолом приехал еще один студент из их института. В отличие от Заманжола Тахир был здесь второй сезон и чувствовал себя старожилом. В первый же день Тахир стал учить Заманжола, как нужно обращаться с отдыхающими детьми, чтобы те «не сели на голову». Заманжол отверг эти поучения, сказав, что сам разберется со своей работой. После этого Тахир и невзлюбил Заманжола и между двумя воспитателями установились весьма натянутые отношения.

Вскоре по лагерю распространился слух, что Алтынай «сохнет» по Заманжолу. Заманжол не знал, как держать себя с ней, не знал, куда скрыться от ее умоляющих глаз. От непринужденности в отношениях с детьми не осталось и следа. Заманжол весь изнервничался и считал дни до окончания потока.

Однажды, когда Заманжол и Тахир возвращались в лагерь с реки, последний поинтересовался, противно улыбаясь:

– Говорят, Алтынай втюрилась в тебя…

– Кто говорит? – Заманжол внутренне подобрался.

– Неважно, – уклонился Тахир от прямого ответа, – Говорят, я думаю, не зря. Сегодня я понаблюдал за ней, – она прямо ест тебя глазами.

– Ну и что? – Заманжол скосил глаза на собеседника, – Тебе-то что?

– Вообще-то ничего, – Тахир пожал плечами, – Только не понимаю тебя. Такая красавица предлагает себя, а ты теряешься.

И он повторил, качая головой:

– Не понимаю я тебя!

– Чего тут не понимать! – Заманжол начал заводиться, – Она ученица… совсем еще ребенок. Ну, втюрилась, с кем не бывает? Такой у нее сейчас возраст…

– Ну и чудак же ты! – Тахир ухмыльнулся, – Таких чудаков я еще не встречал. Ребе-енок! Да ты раскрой глаза-то! У нее сиськи, что у той марьиванны! А ножки? А попка? Неужели ты не заводишься от ее прелестей?

Заманжол молчал, брезгливо морщась, – ему показалось, что Тахир окатил его помоями. А тот продолжал мечтательно:

– Эх, мне бы ее! Уж как бы покувыркался с ней…

Заманжол рассвирепел. Он сгреб Тахира за ворот и яростно выдохнул в лицо:

– Ты! Заткни свою вонючую пасть! Еще раз подобное услышу – кровью умоешься!

И с силой отшвырнул от себя. Тахир еле удержался на ногах. Он возмущенно вертел шеей, но не посмел ответить Заманжолу, видя, как он изменился в лице. Тахир покосился на сжатые кулаки Заманжола и трусливо удалился, говоря:

– Но-но! Тоже мне… чистюля. Строишь из себя, черт знает что, а у самого, небось, слюнки текут. Ну и хрен с тобой! Я сам окручу ее…

– Не вздумай! – угрожающе крикнул Заманжол ему вослед.

Любая страдающая душа ищет утешения. И утешителя. Нашла его и Алтынай. Отчаявшись добиться взаимности от Заманжола, она начала принимать ухаживания Тахира. Опытный в таких делах, тот начал издалека, исподволь готовя почву. Заметив, что Алтынай в очередной раз осталась одна, он следовал за ней в те укромные уголки, куда она забиралась, чтобы вволю отдаться своему «горю». Вначале Алтынай настороженно относилась к преследованиям Тахира, но потом ее посетила глупая мысль сделать его своеобразным орудием. Она завела флирт с Тахиром, чтобы досадить Заманжолу, чтобы доказать, что она вполне взрослая, возбудить в нем ревность, надеясь, что он тогда смилостивится. Утерев слезы, Алтынай стала прогуливаться с Тахиром под руку, выставляясь на всеобщее обозрение. На вечерах она танцевала только с ним, отказывая другим желающим потанцевать с ней.

Заманжол поймал как-то Тахира, и между ними состоялся следующий разговор:

– Что ты делаешь? – процедил Заманжол, глядя на Тахира не обещающими ничего хорошего глазами.

– А что? – Тахир предусмотрительно отодвинулся.

– Тахир, я тебя предупреждаю! Отстань от нее!

– Слушай, чего ты хочешь? – возмутился Тахир, – Сам не гам – и другим не дам? Хотела она тебя? Хотела. Да ты сам не захотел. А теперь она хочет меня!

– Брось! Мы оба понимаем, для чего она связалась с тобой. И оба знаем, что она не любит тебя. И никогда не полюбит!

– Мне она говорит, что любит, – соврал Тахир, – Не веришь – спроси у нее. И вообще, отстань от нас. Мы решили с ней пожениться… когда она окончит школу, а я институт.

– Не знаю, что будет, когда она окончит школу, но сейчас она ученица, и я требую, чтобы ты отстал от нее!

– Что ты сделаешь? Настучишь начальнику? Да? Иди, стучи! А я скажу ему, скажу, что у нас любовь. Да! Скажу, что мы любим друг друга. И он нас поймет.

– Я настучу по твоей дурьей башке! – Заманжол еле сдерживался, чтобы не привести свою угрозу в действие – И вышибу мозги! Если они еще есть у тебя.

– Только посмей! – заверещал Тахир противно, – Отдам под суд! Хочешь сесть, да? Из института выкинут, – это точно!

– Пусть посадят! Пусть выкинут! Но я тебя предупредил. Так отделаю, что мало не покажется.

Успокоившись, Заманжол понял, что вряд ли добьется чего-нибудь угрозами. Поэтому решил поговорить с Алтынай.

– Алтынай, что с тобой происходит? – спросил он, отозвав ее на пустынный берег реки.

– А что со мной происходит? – вызывающе ответила та вопросом.

– Зачем ты связалась с Тахиром?

– А тебе какое дело?

Заманжол замялся; не ожидал такой грубости от нее. Он не знал, как вести этот щекотливый разговор. Они медленно шли по гладким, плоским камням, сложенным детьми в лежанки для загорания. Алтынай глядела в сторону, но исподтишка бросала взгляды на Заманжола. Заманжол вздохнул.

– Алтынай, ты очень хорошая девочка, а…

Но она перебила:

– Я не девочка! Я уже девушка. Я взрослая девушка, неужели не понятно?

– Ну, хорошо, пусть ты и девушка. Но ты несовершеннолетняя, ты…

И вновь она перебила его:

– Ну и что? Мне уже пятнадцать, а Джульетте было всего тринадцать, когда она полюбила Ромео.

– Да. Но ты учишься в советской школе. И вообще, так вести себя нельзя. На тебя смотрят…

Разговора не получалось. Алтынай вновь перебила его.

– А чего на меня смотреть? Пусть не смотрят! – и она упрямо блеснула глазами.

Заманжол остановился и хмуро взглянул на нее. Алтынай ответила красноречивым взглядом, говорившим: «Что смотришь? Я буду делать все тебе назло! Почему не хочешь быть со мной? Я же вижу, что нравлюсь тебе, я всем нравлюсь. Только ты непонятно почему упрямишься. Ну и ладно! Обойдусь как-нибудь без тебя, – парней хватает!»

Заманжол отвел взгляд на противоположный берег. Там равнодушно высились каменные громады, как бы давая понять, как мелки люди со своими чувствами и переживаниями. Легкий ветерок играл с локонами Алтынай. Она беспрестанно поправляла их и ждала. Ждала любви, ласки, надежды, – всего того, что было в ее воспитателе, но в чем он, по недомыслию, тогда ей отказал. Заманжол ушел, оставив Алтынай на берегу, бросив ее на произвол судьбы.

В тот вечер она вела себя необычно – повиснув на локте Тахира, неестественно громко смеялась его плоским шуткам; глядя осовелыми глазами, бросала грубые замечания. Заманжол не понял сначала, что с ней. Подошедшая старшая пионервожатая просветила его.

– Они сошли с ума! – процедила она, кивнув в сторону веселящейся пары.

– Что? В чем дело? – Заманжолу неприятно было смотреть в их сторону.

– Да они пьяны! Не видите, что ли?

Заманжол похолодел. Не поверив, он подошел ближе к Алтынай и понял, что старшая вожатая права. От Алтынай разило какой-то бормотухой, и ее заметно покачивало. Тахир держался прочнее, но и он был пьян. Заманжол схватил его за руку и выволок с танцплощадки.

– Чё те надо?! – заорал тот, а Алтынай, не отпуская его другую руку, тянула назад.

– Куда тащишь! – закричала она, – Отпусти!

Ее пьяный голос, развязный тон окончательно вывели Заманжола из себя.

– Что ты с ней сделал! – вскричал он и влепил Тахиру оплеуху. И сразу еще одну. Из носа Тахира хлынула кровь. При виде крови лицо Алтынай перекосилось, и она дико завизжала. Она подскочила к Заманжолу и сильно, обеими руками, толкнула его в грудь. Заманжолу стало не по себе от ее горевшего ненавистью взора.

– Сволочь! – кричала она, – Скотина! Гад! Не трогай его! Не трогай…

Заманжолу стало так плохо, так плохо, что он резко развернулся и пошел прочь, растолкав успевших окружить их ребят. Он ничего не видел перед собой, – все заслоняло разъяренное и перекошенное лицо Алтынай. И эта ненависть в глазах…

Заманжол долго бродил в темноте; забрался в какие-то заросли; спотыкаясь, цепляясь за ветки и шипы, долго продирался сквозь них, и, наконец, выбрался на берег. Он сел на валун у самой воды, и, разувшись, окунул ступни в теплые волны. Река продолжала свою шумную работу и ночью. Волны беспрестанно шуршали о гравий, стремнина плескалась, сверкая гребнями в те редкие минуты, когда ущербная луна выглядывала из туч.