М. Таргис - Сумеречная мелодия Страница 9

– Так видно же. Она из йонешти, мадьярская кэлдэрарка.

– Ты так хорошо в этом разбираешься?

– Не очень. Но о йонешти кое-что знаю.

– Замок твой и эти разговоры… – Павел передернул плечами, обернулся – посмотреть вслед цыганке. Но ее уже не было видно, и Павел поймал себя на мысли, что женщина просто растворилась в воздухе, потому что больше ей вроде некуда было деваться на дороге, ведущей через открытое поле…

– Идем-ка быстрее, – предложил вдруг Цеста.

– А что?

Цеста молча махнул рукой, указывая на первые крупные капли, падавшие на дорогу с растущей интенсивностью, предвещавшей начало серьезного ливня.

– Машина осталась ждать вас в городе?

Пан Вальденфрост потер большим и указательным пальцами выбритую до синевы тяжелую квадратную челюсть, придававшую ему явное сходство с бульдогом.

– Ничто не предвещало дождя, – беззаботно пожал плечами Цеста и сменил позу в кресле, обивка которого уже намокла от соприкосновения с его одеждой.

Он с интересом осматривался исподтишка, но кабинет владельца виллы был совершенно безлик – обычное деловое помещение, где не нашлось места для каких-либо украшений, безделушек, фотографий, которые говорили бы о характере хозяина. Поэтому судить о натуре культуринтенданта, восседавшего за гигантским столом напротив Цесты, оставалось только по внешности, являющейся, как известно, не самым надежным свидетельством. Мужчина лет сорока четырех-пяти был устрашающе широк в плечах; идеально прямая спина и очень коротко стриженные волосы придавали его облику некий милитаристский оттенок. Умные и внимательные глаза его – очень светлые, необычного желтого оттенка – отличались удивительно маленькими зрачками, даже сейчас, в полутьме кабинета – как будто их обладатель смотрел на яркий свет. Цеста слышал, что иногда в этих странных глазах вспыхивали загадочные золотистые искры, но что они означают для собеседника интенданта, не знал никто. Чтобы выявить определенную последовательность в этом вопросе, требовалось повторение опыта, а умные люди обычно не стремились общаться с Вальденфростом лишний раз. Несмотря даже на то, что его глуховатый голос звучал обычно тихо и приветливо и узкие губы часто приоткрывались в великолепной улыбке, от которой на щеках возникали ямочки.

Хозяин виллы покосился в сторону: из гостиной летели звуки рояля. Цеста невольно улыбнулся половиной рта: их прогулка не прошла даром для восприимчивой артистической натуры Павла. Едва войдя в дом, промокший насквозь композитор, к всеобщему удивлению, сразу спросил, есть ли здесь фортепьяно.

– Представляется необходимым внимательно следить за тем, что публикуется в нашей стране. Были уже некоторые прискорбные случаи, – Вальденфрост говорил со слабым, но отчетливым немецким акцентом. Лицо его выражало искреннюю печаль, и было в нем что-то удивительно располагающее. – А вы, надо признать, вызвали наш особый интерес. Вы ведь из рабоче-крестьянской семьи?

Цеста слегка наклонил голову:

– Вполне возможно. Я найденыш. Я рос в приюте.

– Но вас приняли в семью…

– Очевидно, да. Я потерял с ними связь во время войны… – Цеста на мгновенье прикрыл глаза, потом взглянул прямо в лицо Вальденфросту. – Простите, но я ничего не помню.

Похоже, Цеста впервые встретил человека, который способен был выдержать его взгляд. Неизвестно, сколько могла продолжаться между ними игра «кто кого пересмотрит», но Цеста почувствовал, что раздражать собеседника может быть опасным, и опустил глаза на собственные руки, сложенные на все еще мокрых коленях.

– Я понимаю, – медленно кивнул Вальденфрост. – И вы не знаете, что с ними стало?

– Не думаю, что они остались живы, – Цеста помолчал и добавил просто: – Иначе они нашли бы меня.

Прозвучало это настолько по-детски наивно и беззащитно, что Вальденфрост моргнул от неожиданности, но тут же сориентировался и ободряюще кивнул с неким покровительственным пониманием.

– Можно не сомневаться, что вас ждет большое будущее. Вы ведь не получили классического образования? Талант из народа. Именно то, что нам нужно. Только, возможно, вам стоило бы подумать над репертуаром. В газетах отмечают, что вы доводите публику до состояния некой неестественной экзальтированности…

– Сцена для того и существует, чтобы люди могли отвлечься от жизненных невзгод, – извиняющимся тоном напомнил Цеста. – Иначе они начнут искать отдушину где-то еще.

– Значит, разговоры о том, что ваш голос обладает какими-то особыми качествами, способными воздействовать на публику как-то… заставлять буквально воспринимать текст… – Вальденфрост прищурился, в светлых глазах определенно что-то коротко сверкнуло – слухи не обманывали.

– Если вы о том самоубийстве, то это просто совпадение, и мне, право же, очень неприятно. А содержание песни, собственно, не так уж и важно, главное – как ее подать. Впрочем, я ведь не Карузо… – Цеста мило улыбнулся.

– Что ж, хорошо, – Вальденфрост откинулся назад, опершись о высокую спинку кресла, и благожелательно посмотрел на молодого человека. – Вот только ваш композитор, – вспомнил он, когда сквозь стену донесся особенно лихой пассаж, – вызывает сомнения. Его происхождение и – тем более – образ жизни совершенно не отвечают представлениям…

– Он – мастер, – с теплотой в голосе произнес Цеста. – Он из тех, кто заставляет искусство делать большой шаг вперед. И это не имеет отношения к образу жизни или происхождению. Таких, как он, в нашей маленькой стране – единицы. Подозреваю, что через несколько минут он представит вам свой новый шедевр.

– Я вам верю, – быстро ответил Вальденфрост, очевидно, не слишком воодушевленный подобной перспективой. – Вы ведь сознаете, что все граждане нашей страны, независимо от сферы своей деятельности, трудятся во имя достижения единой цели – во благо нации?

– Разумеется, – серьезно ответил Цеста. – Цель одна, но методы могут быть разные. Вы организуете жизнь и работу общества, мы же позволяем людям отвлечься, – он сделал паузу и посмотрел Вальденфросту в глаза. – Не более того. И делаем это, как умеем.

– Не более того, – согласился Вальденфрост, достал из большой плоской коробки сигару и взглядом предложил Цесте присоединиться. Тот, естественно, отказался.

– Что ж, продолжайте делать свою работу. Такие мастера нам нужны. И все же… – внезапно Вальденфрост окинул Цесту оценивающим взглядом, более подходящим не бульдогу, а вышколенному доберман-пинчеру, способному видеть в окружающих только меру представляемой ими опасности: – Будьте осторожнее с репертуаром. Нам не нужно нездоровых тенденций.

Цеста кротко кивнул.

– Надеюсь услышать на вашей будущей пластинке песню, сложенную в моей гостиной, – блеснул роскошной улыбкой Вальденфрост.

Цеста снова кивнул и с трудом сдержал кашель.

– Может быть, выпьете что-нибудь? – предложил Вальденфрост. – Вы же промокли насквозь.

– Благодарю вас, я не пью.

Вальденфрост снова смерил его оценивающим взглядом, проникнутым все тем же отечески-покровительственным одобрением.

– Вот композитор ваш не отказался, и, возможно, он прав. Я вызову экономку, она подберет вам что-нибудь, пока высушит вашу одежду.

– Не стоит! Право же, в этом совершенно нет необходимости! Я никогда не болею и не простужаюсь! – горячо заверил его Цеста.

Вальденфрост коротко и резко – лающе – рассмеялся, покачал головой, нажал кнопочку на телефонном аппарате и снял трубку:

– Пани, подойдите сюда, нужна ваша помощь.

Цеста натянуто улыбнулся, чувствуя, что его бросает в жар, и надеясь, что прилившая к лицу кровь останется незамеченной.

В помещение вошла пожилая круглолицая женщина. Вальденфрост весело объяснил ей ситуацию, ласково посматривая на Цесту. Она улыбнулась и поманила юношу за собой. Цеста вскочил слишком резко, едва не опрокинув кресло.

Вальденфрост кивнул певцу, не поднимаясь из-за стола, и продолжал смотреть ему вслед ничего не выражающим взглядом, перекатывая во рту сигару. В его обществе иногда дрожь нападала на людей и постарше и посильнее, чем этот юный тенорок.

– Сколько ты выпил? – спросил Цеста, облокотившись о рояль. – Ты хоть знаешь, сколько уже времени?

– Нет! – счастливо улыбнулся ему Павел, не переставая играть. – Ты чувствуешь? Тут есть все – и замок твой, и цыганка… Все прошло нормально?

– Я же говорил, проблем не будет, – ответил Цеста.

– Я смотрю, тебя тут уже усыновили, – ухмыльнулся Павел, кивнув на одежду Цесты.

– У здешней экономки сын такого же роста и сложения, как я, – объяснил певец. – Придется подождать, пока мою одежду приведут в порядок.

– А мне не предложили переодеться, – ревнивым тоном заметил Павел. – Конечно – у меня ведь не такой трогательно детский облик!

– К тебе просто боялись подступиться! Стоило им услышать твою дьявольскую музыку…