Карен Бликсен - Современная датская новелла Страница 42

Они столпились у кровати, с интересом разглядывая ее. Казалось, то была уже не она и в то же время она, та самая. Странная улыбка и этот легкий румянец щек появлялись все чаще и чаще, вдруг она шаловливо рассмеялась, хотя глаза оставались закрытыми и руки лежали все так же неподвижно. Она смеялась, и какие-то невнятные слова вплетались в смех, вызывая жуткое чувство. Непонятно. Казалось бы, слава богу, что она не страдает, а напротив, чему-то радуется, ей, кажется, очень весело, но кто в последнее время слышал ее смех? Откуда он взялся? Наконец стали различимы слова, это был жаргон, явно молодежный жаргон, где она могла наслушаться такого? Они с любопытством склонились над ней и с трудом разобрали, что бредит она о какой-то веселой пирушке, она просила налить ей побольше в стакан, можно, конечно, хлебнуть и прямо из горлышка, если найдется еще бутылка, — и она заразительно смеялась. «Она хочет пить», — решили они и бросились было разыскивать медсестру, но тут раздался такой взрыв звонкого хохота, что они застыли на месте как прикованные.

Вдруг она открыла глаза и рывком села в кровати, взгляд исполнился безумного ужаса, и, схватившись руками за лицо, она дико закричала каким-то чужим мальчишеским голосом, обессиленно упала обратно в подушки и затихла. Это был конец, она была мертва.

Поднялся переполох, родственников тут же оттеснили от постели засуетившиеся врачи. Осмотреть, проверить, обменяться мнениями — это был их долг. Наконец лечащий врач отвел их в сторону и объяснил все по порядку. Он сказал, что пересаженный мозг принадлежал молодому парню, который, возвращаясь на машине с пьяной пирушки, врезался на бешеной скорости в дерево, и что теперь понятно — мозг воспроизвел последнее, что запечатлелось в нем: веселые минуты праздника и жуткую аварию. Они вспомнили, что уже в процессе операции, как только мозг был пересажен, они услышали ее смех. И естественно, пациентка должна была с точностью повторить всю ситуацию, начиная с пирушки и кончая аварией. То есть она должна была умереть. Теперь-то ясно, что так оно и должно было случиться, но разве можно все предвидеть заранее при столь сложном операционном вмешательстве, впрочем, можно утешаться тем, что данный случай чрезвычайно обогатил науку, и, в конце концов, сама пациентка только выиграла, ничего не проиграв.

Они вернулись домой, в ее квартиру, и молча расселись в той самой комнате, где был вынесен приговор. Никто не осмеливался заговорить об этом, но все чувствовали ее невидимое присутствие. Вот она невидимкой проносится мимо, смеясь этим своим странным смехом. Она то здесь, то там. Остановить бы ее, поймать, объяснить ей, но снова и снова она выскальзывает у них из рук, продолжая свой летящий бег, сквозь них — прочь от них.

НОВОСЕЛЬЕ

© Gyldendal Publishers, 1983.

Перевод С. Тархановой

Если вечеринку устроить в складчину, денег вполне хватит, так почему бы и не справить новоселье? Квартире только на пользу пойдет, если ее разок как следует перевернут вверх дном и прокурят. Всюду свежая краска. Стены побелены, занавески выстираны, выглажены, полы натерты. Ремонт закончили всего неделю назад, и Гудруна все еще удивленно расхаживает по комнатам, оглядывая свое новое обиталище. Где она? Что все это значит?

Муж выгнал Гудруну из дома. Так, по крайней мере, говорила она вначале, потом стала рассказывать, будто сама ушла. У Эйнара другая версия. Гудруне она известна, и Эйнару тоже известна версия жены; чуть ли не обо всем держались они разных мнений, и тянулась эта возня добрых полгода. Так больше продолжаться не может — только в этом оба были согласны.

С необыкновенной изобретательностью изводили они друг друга; когда же остались — каждый с половинкой прежней общей жизни в руках — оба сочли, что впредь смогут спокойно встречаться и полюбовно ладить друг с другом, хотя бы ради детей, а дети пусть живут, где захотят: в обоих домах для них готовы кровати, и там и тут всегда будут им рады. Дети ведь по природе своей — маленькие кочевники, но притом достаточно взрослые, чтобы самостоятельно переходить от матери к отцу и обратно; только в тот вечер, когда назначено новоселье, надо оставить их у отца — об этом Гудруна уж позаботится. А не то еще доложат ему обо всем, что там будет.

Гудруна потратила на переезд целую неделю в счет отпуска — конечно, немножко жаль этих дней, неделя наверняка пригодилась бы ей потом, но сейчас ей не терпелось как можно скорей привести дом в порядок. Скорей соорудить что-то вроде ограды вокруг своей жизни и знать: от сих до сих простирается моя власть…

Она обзвонила друзей. Сначала колебалась — письменно ли всех приглашать или устно, но выбрала второе: и поговорить можно со всеми, и сразу получить ответ, а стало быть, тут же наметить распорядок праздника. Всем гостям Гудруна раздала поручения: кому — приготовить салат, кому — испечь хлеб, а кому — купить сыр, паштет или что им угодно. Всем было велено принести из напитков столько, сколько они сами захотят выпить, и чуточку сверх того. Сама Гудруна выставит на стол баранью ногу и свой знаменитый пирог. «Печально знаменитый, — поправила ее Анетта, — забыла ты, что ли, как в прошлый раз потребовалась пила, чтобы его разрезать?»

Обе посмеялись над прошлым разом, но прошлое уже уступило место сегодняшнему, не так разве?

Улла с Еспером принесут ножи и вилки. Эльса доставит рюмки. А у самой Гудруны уйма зеленых стеклянных тарелочек. Щеки ее пылали. Она без конца записывала — для памяти — все дела и переставляла стулья, прикидывая, как будет лучше всех рассадить. Все приглашенные, кроме двух, обещали прийти. Но ничего — как говорится, в тесноте, да не в обиде — от этого лишь веселей.

Пусть Эйнар знает, как радостно она начинает новую жизнь. У него-то небось не хватит духу вечеринку устроить. Правда, ему и дом остался, вроде бы нет нужды справлять новоселье, хотя уж чего-чего, а места там вдоволь, после того как Гудруна вывезла оттуда часть мебели.

Гудруна рассмеялась. Снова в душе всколыхнулись злоба, злорадство. Она-то думала, все в ней перекипело, а выходит, она по-прежнему живет в ядовитом чаду обиды, но ничего, это лишь силы прибавит. Видел бы сейчас ее Эйнар!

Тове и Улла пообещали прийти пораньше — помочь Гудруне накрыть на стол. Господи, вечно одна и та же картина, сколько бы ни силились от нее отойти: только женщины всякий раз и хлопочут на кухне.

Вообще-то, Гудруна развелась с Эйнаром во многом из-за споров вокруг этого самого дела, и вот теперь, когда отгремела битва, она опять же стоит на кухне и говорит «да-да» и скороговоркой благодарит Тове и Уллу за то, что они предложили ей свою помощь, и, конечно, пикнуть не смеет, что, мол, и Нильсу и Есперу тоже бы не грех ей помочь. Все шло обычным чередом, пока вдруг не позвонил сам Еспер и не предложил себя на роль «кухонного мужика». Значит, не так уж и плохо обстоит дело.

Мало-помалу Гудруна начала радоваться. Не потому только, что впереди был праздник, — просто почувствовала себя свободной. Раз у нее нашлись силы отпраздновать новоселье, значит, она не намерена, как иные, коптить небо. Отныне все пойдет по-новому, хватит ныть, хватит мечтать. У нее есть друзья, которые помогут ей взять новый старт, и первая веха на этом пути — новоселье.

А после она посвятит вновь обретенные силы чему-нибудь полезному, передовому. Станет активисткой Союза квартиросъемщиков или членом движения борьбы против чего-нибудь. Много всякого такого на свете, против чего надо бороться, и нет никакого проку, если ты отсиживаешься дома и твердишь, что ты против, — на улицу надо идти. Гудруна и так была против Общего рынка и НАТО, против ядерной угрозы и загрязнения окружающей среды, но никогда прежде не доказывала это на деле. Можно ведь бороться и ЗА что-нибудь, например, за мир. Надо у Рут спросить и у Йоргена, где больше всего нужна ее помощь, — эти двое всегда все знают. Даже при полном рабочем дне у нее наверняка останутся свободные часы, ведь теперь дети будут на ее попечении лишь половину времени и об Эйнаре она заботы не знает. Может, даже лучше вообще не видеться с Эйнаром, чтобы совсем быть свободной. Словом, Гудруна радовалась. Радовалась новоселью и всему тому, чему оно должно послужить началом.

А началось все с сумятицы. В середине дня отключили электричество. Гудруна подумала было, что у нее в квартире перегорели пробки, но скоро убедилась, что электричества нет во всех домах на ее улице. Час за часом не было тока, и Гудруну уже била нервная дрожь. Как же теперь испечь пирог и баранью ногу, ведь давно пора сунуть их в духовку?

Гудруна выбежала на улицу — расспросить электриков, когда же наконец подадут ток. «А мы и сами не знаем, — отвечали они, — стараемся устранить аварию, а уж сколько времени займет работа, кто скажет», — но вдруг вспыхнул свет во всех лампочках, которые Гудруна включила у себя в комнатах, просто так, пробы ради, хотя день был в разгаре, и плита стала нагреваться, и зарычал холодильник, и тут, когда ожила техника, пришла Тове и пришли Улла с Еспером. Они прихватили с собой две лишних бутылки, рассчитывая постепенно опорожнить их за хлопотами, а Гудруне сказали: «Только не суетись».