Певчие Ада - Василий Павлович Щепетнёв Страница 5

с англичанами. Англичан Разумовский не любил и полагал, что и все нации их не любят. Собственно, не людей англичан, а нацию англичан: французы, хоть и со скрипом, а пустили к себе эмигрантов, бывшие враги-тевтоны тоже приютили тысячи и тысячи потерявших родину, Англия же, даром, что союзница, смотрела на братьев по оружию, как солдат на известное насекомое. То, что отнюдь не бабочка.

Но и люди тоже хороши... Доктор Водсворт человек во всех отношениях достойный: гостеприимный хозяин, остроумный собеседник, ученый муж, но не лежала к нему душа Разумовского. Не только не лежала, а вопила, требуя бежать из поместья, из роскошной гостевой комнаты, и черт с ним, с князем Хвощанским, не грех и попозже зайти. Если жив останется.

Отнеся пустые страхи к переутомлению, накопившемуся в нем за последние годы, Разумовский постарался уснуть. В отличие от предыдущего ночлега сегодня ему повезло — тонкое постельное белье, удобная кровать под балдахином, графин шерри на прикроватном столике, совершенная чистота, в комнате витал приятный аромат. Но уснуть он не мог, как ни пытался. Даже стаканчик шерри не помог. Возможно, оттого, что легли они непривычно рано — доктор Водсворт объяснил, что в Бельвью заведено рано ложиться и рано вставать.

К полуночи он опять услышал пение, как и в прошлую ночь, но пели близко, совсем рядом, в Бельвью. Но — неужели пение отсюда долетало до вчерашней таверны? Невероятно. Или он все-таки спит?

В отличие от сна давешнего, и окно, и дверь его спальни были открыты. Накинув халат, сон, не сон, а неудобно расхаживать в дезабилье, он вышел в коридор. Полы были устланы коврами, в окна светила полная луна, и он чувствовал себя призраком давно умершего человека, настолько давно, что и не помнилось, кем был тот человек при жизни.

Он вышел на террасу. Пели совсем близко, но найти поющих он не мог.

Зато оказалось, что он — не единственный бродящий по замку. Доктор Водсворт тоже появился на террасе, встал рядом и, словно продолжая беседу, рассказал: пение есть часть ритуального обряда островитян. Целую неделю они распевают песни, стараясь умилостивить свое божество, а в полнолуние приносят ему немудреные жертвы и, если божество их примет, совершают акт инициации. Очень удачно, что граф Разумовский пришел именно в нужный день, следующий случай выпадет только через месяц.

Вежливо взяв Разумовского под руку, доктор спустился с террасы. Спускаться пришлось и дальше — за неприметною дверью оказались ведущие вниз, в подземелье, ступени. Шестьдесят четыре ступени — пораженный Разумовский машинально сосчитал их.

Они оказались в большом зале — или, лучше сказать пещере. Каменные стены, а на стенах какая-то светящаяся плесень. Света достало, чтобы увидеть десятки креолов, заворожено смотрящих в никуда и распевающих странную, но прекрасную песню.

Пение становилось громче и громче, и Разумовский начал беспокоиться. Мало ли. В России тоже хлысты попоют, а потом начнут безобразничать. А есть секты и похуже хлыстов. Захотелось уйти, но доктор Водсворт отрицательно покачал головой — нельзя оскорблять чувство верующих, раз уж пришли, то нужно остаться.

Внезапно пение смолкло. В наступившей тишине послышался шорох, будто неподалеку ворошили сухие листья. Шорох нарастал, и вот в дальнем конце пещеры появилось создание, смутно различимое в слабом свете светящейся плесени. Но и увиденное заставило Разумовского застыть. Величиной с доброго быка, существо это напоминало огромную свинью, усеянную тысячей белесых пиявок, длинных и тонких, как ростки на апрельской картошке.

Из бокового хода двое креолов вытащили белого человека! Тот кричал, умолял освободить его, но, очутившись перед чудовищем, начал выть. Разумовский шагнул было вперед, но крепкие руки возникших рядом креолов удержали его.

Чудовище приникло к несчастному, и пиявки впились в его плоть, моментально потемнев от всасываемой крови. Не пиявки, а хоботки, позволявшие чудовищу питаться кровью жертвы! Три-четыре минуты, и опустошенный труп был унесен в нишу. Наступила очередь второго несчастного, за ним третьего. По крикам, по виду, по обрывкам одежды Разумовский понял — это были пропавшие американские солдаты!

Теперь уже со страхом он обернулся на доктора Водсворта. Тот улыбался!

Третьего солдата чудовище пожирало дольше, почти четверть часа. Безмолвная агония потрясла Разумовского.

После третей жертвы гаитяне запели новую песню, благодарственную. Монструозия, очевидно, насытилась, хоботки шевелились вяло.

Доктор Водсворт как ни в чем не бывало, объявил, что сейчас последует вторая часть.

И действительно, из ниши вышел креол и добровольно подошел к чудищу. То на минуту припало жгутиками к нему — и отпустило. Покрытый сотнями ранок, пошатываясь, гаитянин отошел к ряду поющих. Теперь он был посвящен.

Второе посвящение добровольным не было — к чудищу подвели Лиханова. Тот на свое счастье оказался мертвецки пьян и «посвящение» прошел нечувствительно.

Разумовский понял, что наступил его черед и пожалел, что был сдержан за ужином с арманьяком и не выпил весь графин шерри.

Но доктор вновь покачал головой, снял парик и сам направился к туше монструозии. Лишь несколько жгутиков коснулись черепа доктора, и видно было — Водсворту это доставляет неизъяснимое блаженство. Спустя минуту доктор вернулся к Разумовскому и объяснил, что можно быть пищей ЕГО (тут он указал на трупы американцев), можно быть рабами (жест в сторону толпы), а можно служителями, каким является он сам, доктор Водсворт. Великое счастье — быть ЕГО служителем, и он предлагает графу Разумовскому это счастье. Он будет обладать новыми, невероятными способностями, будет жить без болезней и старости сотни, быть может, тысячи лет, со временем под ЕГО властью будет весь остров, а там и весь мир, и служителям будут повиноваться миллионы.

Разумовский понял, что слышит безумца. Смекнув, что чудовище окончательно насытилось, он попросил позволения подумать. Водсворт ответил, что для раздумий у графа будет целый месяц, до следующего полнолуния.

Два дня Разумовский жил в роскоши, но под неусыпным надзором — в отличие от Лиханова, который превратился в бесстрастного раба.

Странное существо, обитавшее в подземелье, не выходило у Разумовского из головы. Какой-то реликт, доживший до наших дней? Пришелец с иной планеты? Результат эксперимента, на которые решились, как говаривали, любопытные ученые? Он не знал. Но оставаться здесь не собирался. Нужно было бежать, и он надеялся, что Лиханов, новый стражник, не лишился окончательно своей личности и поможет ему.

Все вышло иначе. На рассвете третьего дня поместье было атаковано силами американской морской пехоты — кто-то, видно, получил обещанную награду. В суматохе, вызванной перестрелкой (американцы пуль не жалели и даже обстреливали Бельвью из легких пушек) Разумовскому удалось покинуть поместье. Он подозревал, что американцы сгоряча не