Карен Бликсен - Современная датская новелла Страница 51

Он скорбно поджал губы, нахмурился. Он предупредил их, он терпел достаточно! День продолжался, время шло, и в течение всего этого дня он все больше и больше ощущал, как расправляется что-то у него в груди: он освобождался наконец от чего-то, что слишком долго собиралось в тугой узел, невыносимой тяжестью сдавливавший ему сердце. Жена и сын — они создали для себя свой собственный мирок, оставив его одного, хотя жили исключительно его милостью. Они сторонились его и боялись. Но вечером он им покажет, на чьей стороне правота! На стороне того, кто способен защитить своего сына, какая бы опасность ему ни угрожала! То, что они потеряли кинжал, была, конечно, мелочь — последняя капля, переполнившая чашу его терпения. Тут он смутно подумал: а не рассчитывал ли он сам на такой исход, когда делал сыну подарок? Ведь мальчишка терял решительно все на свете! Он ничего не умел ценить. А кто зарабатывал им деньги на все эти игрушки? И ему вдруг представился туманный образ будущего: он сам — стареющий отец с беспринципным и слабым неудачником-сыном, чье распутство и долги он должен оплачивать. Жена по-прежнему порхает вокруг своего дитяти, защищает его, пытается скрывать его проступки и чувствует себя бесконечно виноватой перед мужем, но находится от него далеко-далеко; вся в своем материнстве, она не видит вокруг ничего, кроме своего драгоценного ребенка. Нет, этому не бывать! Он сильный и разумный человек, он не отдаст свою судьбу на волю случая. Наоборот, это он подчинит его себе и воспользуется всеми подвернувшимися шансами на успех, завяжет нужные знакомства и беззастенчиво обойдет других по службе, пусть они и работают гораздо дольше него. Но человек, стремящийся пробиться, должен иметь безупречную семейную жизнь, это — точно!

Его великие, давным-давно похороненные планы вдруг снова ожили. В этот день он верил, что осуществит их.

Где-то к четырем часам дня он уже насвистывал песенку. Он заметил через стеклянную дверь, с каким озадаченным видом оглядываются в сторону его кабинета конторщицы. Им редко выпадал случай наблюдать своего строгого шефа таким веселым.

Он ехал в автобусе, приближаясь к дому и домочадцам, как неотвратимая рука судьбы. У них с Эстер никогда не доходило до открытых ссор, потому что при первых же жестких нотках в его голосе у нее начинали кривиться губы и она готова была сорваться в плач. Женские слезы! Обычные их уловки. Многие испортили себе жизнь, поддаваясь им. Но с ним этого не будет! Час настал! Он безжалостно высечет гневные слова из тверди своего сердца и швырнет их вместе с невидимым кинжалом между ней и мальчишкой. О, это будут горячие, опаляющие слова самой справедливости! В мгновение ока ребенок убедится: ему нечего искать защиты у матери. Один ловкий удар, и центр тяжести мира, в котором живет мальчишка, переместится в сторону сильного. Мысленно он уже разработал тактику предстоящего разговора: начнет он довольно спокойно, дружелюбно, но решительно, а потом, изменив тембр голоса, он наполнит его таким высоким гневом, такой властью, что эти двое будут уничтожены раз и навсегда. Тогда он сам погасит пожар своей ярости и возьмет мальчишку на колени: он обещает папе, что ничего больше не будет терять? Так? Хорошо, малыш, больше о ножике они говорить не будут.

Сойдя с автобуса, он взглянул на небо: оно было голубое, весеннее. Холодный порыв ветра обдал его, когда он, свернув за угол, пошел к своему дому. Он шел не торопясь, выпрямившись во весь рост, спокойно.

Но он остановился. Навстречу ему, весь раскрасневшийся, бежал его ребенок. Глаза мальчика сияли от радости.

— Папа, — кричал он, задыхаясь, — мы нашли ножик! Я забыл его у Пребена.

Он ошеломленно посмотрел вниз на сына. Его плечи сразу обвисли. Что-то внутри у него рассыпалось, как карточный домик. Он машинально сжал руку мальчика в своей.

— Прекрасно, — без выражения сказал он. Неровно, как после долгого бега, билось сердце. Ноги сразу отяжелели. Ясные и отточенные мысли путались, перед ним были жесткие непроходимые заросли ивняка. Что-то в его душе с непостижимой стремительностью рухнуло, может быть, то была надежда? Ничего не изменится, ничто, наверное, и не могло измениться. Наверху в квартире его ждет жена. Она с облегчением покажет ему кинжал. Как и всегда, они пойдут на кухню и будут переговариваться там вполголоса, а он сядет в столовой и будет ждать обеда, молчаливый, одинокий, раздраженный.

Мальчик с беспокойством взглянул на него. Чтобы поспеть за широко шагающим отцом, ему приходилось бежать.

— Почему ты не радуешься, папа? — сдавленным голосом спросил он.

Отец ничего не ответил.

Ханс Люнгбю Йепсен

(р. 1920)

ЧЕРНЫЙ ДРОЗД

Перевод Л. Горлиной

На улице солнечные лучи косо падают на мостовую, внутри столы и скамейки прячутся в мрачных сумерках. Дверь распахнута навстречу мягкому летнему вечеру, из сада доносится пение птиц. Мужчины, сидящие в трактире за столиками, пьют водку, пиво и негромко беседуют. Говорить почти не о чем. День тянется медленно, события его подытожить недолго: несколько городских сплетен да слухи из большого мира. Дни чертовски похожи друг на друга.

Неожиданно в трактир заходит незнакомец и садится на скамью возле стены. Он заказывает кружку пива и водку. Негромкая беседа почти стихает, мужчины украдкой поглядывают на пришельца, отмечая про себя каждую мелочь. На плечах тонкий слой пыли, костюм поношен, и покрой его характерен для южной части страны, по сапогам видно, что незнакомец прошел много миль. Вскоре удается втянуть его в разговор, но он не из болтливых, цедит неохотно слово за словом, к таким мужчины обычно быстро теряют интерес. Этого мало, чтобы поддерживать беседу. Однако незнакомец чем-то приковывает их внимание, разжигает любопытство. Есть в нем что-то загадочное, какая-то странность, может быть, тайна. Его подчеркнутая неразговорчивость вызывает раздражение. И почему он сидит, засунув правую руку под куртку, будто держится за сердце? Может, он прокаженный или прячет обрубок руки? Кружку он держит левой рукой, и видно, что ему это привычно.

Надо выяснить, в чем дело. Это важнее, чем все мировые проблемы, которые вообще-то довольно тревожны и запутанны; господи помилуй, это гораздо важнее, чем все местные сплетни, — ну что же такое прячет он у себя под курткой?

Плут он, этот незнакомец, он разгадал их мысли. Куртка оттопыривается как раз в том месте, где находится рука, но никто ничего не спрашивает. Да и с чего это он станет отвечать на их вопросы? Он ждет и потягивает пиво. Пиво — продукт местного трактира, оно не отличается ни вкусом, ни крепостью, и если незнакомец прибыл с юга, он должен был привыкнуть к лучшему пиву, однако по нему этого не скажешь. А может, его жажда одолела? Незнакомец высок и худ, темные волосы вьются над высоким лбом, карие глаза сидят глубоко, кожа задубилась от ветра и солнца. Нос у него крупный, с горбинкой, плечи угловатые, левая рука мосластая и сильная. Одет он, как ремесленник, и видно, что он много прошел, во всяком случае, каблуки у сапог сбиты.

Они угощают его пивом и водкой, обычно это развязывает язык. Но нет, он дружелюбно улыбается и болтает о погоде, об урожае, о болезнях. Они люди вежливые, эти завсегдатаи трактира, местные жители, к тому же ютландцы. Кроме Хенрика, который и не вежлив и не ютландец. Хенрик — зеландец, работает помощником мясника, он невоздержан на язык и в обращении с девушками, первый драчун в городе, и, главное, он еще ни разу не промазал, нанося удар по темени быку или волу. Здесь его уважают.

Наконец Хенрик решает — довольно!

— Скажи, что ты прячешь под курткой?

С десяток мужчин собираются полукругом возле стола незнакомца, и, когда тот вытаскивает правую руку, они понимают, что у них будет о чем поговорить в ближайшие дни. В руке он держит птицу, черного дрозда. Им видны только голова и хвост. Незнакомец разжимает ладонь, дрозд стоит на столе и расправляет перышки. Потом стучит клювом о стол — быстрые, уверенные удары, тайный знак. Незнакомец разговаривает с дроздом низким глуховатым голосом, слегка растягивая слова:

— Ну что, проголодался? Вижу, вижу.

Он шарит в кармане куртки и достает зерно, дрозд снова стучит по столу, незнакомец на ладони подносит ему зерно. Дрозд быстро и жадно клюет, вот он насытился.

— Дайте немного воды в блюдце, — просит незнакомец.

Хозяин подает воду, точно перед ним знатный гость, и дрозд пьет. Незнакомец отодвигает блюдце, дрозд все время стоит на одном и том же месте, он медленно вертит головкой, будто разглядывает лица, окружившие стол.

— Он тебя знает?

— Конечно.

— Давно он у тебя?

— Да уж больше года.

Чего только не видывали жители городка на своем веку, но ручного дрозда им видеть не приходилось! Дрессированные обезьяны и медведи, собаки, которые умели даже танцевать; ходили слухи и о хищных птицах, обученных охоте, но ручного дрозда никто никогда не видел. Дрозд, который ест прямо с руки. Даже Хенрик растерялся.