Елена Костюченко - Нам здесь жить Страница 8

«Пежо» 508, – не решил еще». Именно из-за машины Дамир не встает на учет – «права отберут»: «А машина – мой второй наркотик, без нее мне незачем выздоравливать».

Вмазываются. На 20 минут квартира погружается в тишину.

Лекарства кончились, мы идем в аптеку.

– Ругаемся каждое утро, – говорит Яна. – Никакой любви уже не осталось – привычка просто. Сремся из– за ничего. Я его бешу, он меня бесит. С Лидой сколько раз дрались. За волосы ее таскаю. Просто она не пони мает, что мне сложно вводить. Я еще первый кубик вво жу, а она уже вмазалась, уже отвисла и говорит: «Сна чала свари нам следующую дозу, а потом колись». Ну и таскаю ее за волосы.

В первой аптеке у равнодушной провизорши покупаем 20 таблеток. «Тут дешевле, – объясняет Яна. – Всего 128, в другой было бы 160».

Другая аптека – через дорогу. Худощавая, с короткой стрижкой, лет 40, аптекарша вежливо улыбается навстречу.

– Давно у вас не была, – здоровается Яна.

– Да уж, – улыбается аптекарь. – Лечились, что ли?

– Так вы сказали, что у вас нет ничего.

– Есть уже все, кроме «тропика». Ну и «Седал-М» разобрали уже сегодня.

За 16 рублей покупаем 5 инсулинок. Встав у ларька, Яна неспешно сдирает упаковку, прячет шприцы во внутренний карман. «Менты могут отобрать», – поясняет.

«Тропик» идет покупать Катя. Тропикамид продается по рецептам, но все крокодильщики знают три аптеки в районе, где можно купить так. Поэтому ввод рецептов на кодеинсодержащие, который планируется летом, никого не пугает. «Как торговали, так и будут торговать, – пожимает плечами Яна. – Да и до лета доживут не все». Планировать что-то дольше, чем на неделю, бессмысленно. Будущего нет.

– Сейчас хорошую кофточку запачкаешь, – гово рит Катя. – Симпатичная кофточка какая, ай!

Лида методично отдирает корку от левого плеча, течет кровь. На плече был ожог. На кухне очень греет батарея, и в бессознательном состоянии к ней все «приваливаются и привариваются». У каждого от батареи уже есть несколько шрамов. Постелить на батарею тряпку, да все как-то не до того.

– Ты чем это колешься, Кать? – уточняет Лида.

– Смывы колю. С боков фурика намыла.

У Кати уходят вены. Руки уже исколоты до локтей. Катя то и дело снимает иглу со шприца и ковыряется внутри спичкой – вычищает свернувшуюся кровь. Матерится, краснеет.

– А в ногу что не колешь? – интересуется Яна.

– В ноги? Да вы че, никогда в жизни!

– Так вон из большого пальца вена торчит. Пошевели иглой там.

– Да где?

– Ты с «тропиком» колешься?

– Да.

– Смывы колешь?

– Я боюсь эти вены трогать, они лопаются.

– Если аккуратно, то возможно. Это с виду так. Катя начинает тихо плакать. Шприц трясется в руках.

– Паш, уколи Катьку, – просит Лида. Но Паша сначала вмазывается сам, а потом с полузакрытыми глазами начинает искать вену на руке у Кати.

– Вот эта ушла, а в эту не могу попасть, – объясняет Катя. – Паш, пиздец, она надувается!

– Перетяни жгутом, чтоб шишки не было, – говорит Паша и засыпает.

Катя перематывает руку и морщится.

– Вот так мне тоже парень задул, два дня с рукой ходила, температура 41. В 31-ю больничку зашла и в холле сознание потеряла. Ни тела, ничего не чувствовала. Рука раздулась, вскрывали. Руку спасли.

У Яны все получается мимо, и она устало приваливается к батарее. За окном быстро темнеет, валит снег.

– Паша говорит, что дома сможет перекумарить. Сидим иногда, мечтаем, громкие слова друг другу говорим. Вот в ноябре у него пневмония началась, чуть не помер. Начал глючить уже. Врачей в подъезде на коленях умоляла: «Заберите его в больницу». Не взяли. Про Танюшку с ним разговаривали, про все.

Сама Яна в начале зимы ложилась в клинику на детокс. Бесплатно детокс могут получить только состоящие на учете, за анонимность нужно заплатить 17 тысяч. На детокс в принципе лечь непросто – нужно сдать анализы, выждать двухнедельную очередь. Чтобы крокодильщик мог перенести ломку, его обкалывают барбитуратами: «Спишь неделю, просыпаешься – и ты уже как бы независимый». Но психологическая зависимость остается. Яна укололась сразу же, как вышла из клиники.

Программы избавления от психологической зависимости есть в областном реабилитационном центре. Но попасть сразу после детокса туда невозможно – нужно заново сдавать анализы, заново стоять в очереди. Поэтому после детокса дезоморфинщик возвращается обратно в притон. Без деятельных родных слезть практически невозможно. Родных у дезоморфинщиков, как правило, не остается. У многих не было и до начала зависимости.

При этом на все маневры у дезоморфиновых наркоманов есть год-полтора.

– Друзей никого не осталось, все померли, – гово рит Яна. – Человек 20 уже. А мы водой колемся, то есть разбавляем серьезно. Потому и живы еще. Три года жи вы, представляешь?

Перерыв. Курят.

– А вот «Битва экстрасенсов», – встревает Лида, орудуя шумовкой. – Что-то такое есть, раз показыва ют, да? Черноволосая такая, худая, которая всех побеж дает. Тоже зависимая, я же вижу.

Лида жарит вареную колбасу. Катя начинает прибираться: подметает тряпкой пол, стряхивает со стола пепел, приносит воду из ванной. На нее ворчат, ее гоняют. «Ну люблю я это дело: чистота, дисциплина, – ворчит по-хозяйски. – Что теперь?»

Яна разговаривает по телефону:

– Ольгин Андрюха умер. Про Андрюху слышала? Знаешь тоже. Да, да. С пьянки, говорю. Угу. Вот так вот. Кушать готовим. А че ты одна?

Паша задумчиво разглядывает татуировку на предплечье: карты, водка, нож. «Лазером выводить. Или дешевле наколоть сверху кельтский орнамент. Ну, кельты, немцы».

Яна тоже хвастается – на животе изогнутая линия, «знак благополучия».

– Я на героине была когда, хотела с дочкой поехать на море, – говорит Яна. – Совсем никогда не видела моря.

Сырье кончилось, деньги тоже, и Катя и Лида уходят воровать. Супермаркет через дорогу, очень удобно. Берут 5 кусков сыра – выбирают подороже, но в сумме до тысячи, чтобы без уголовной ответственности. Сыр тут же продают в маленький магазинчик напротив, где Катя утром брала сигареты в долг. Продавщица берет сыр без вопросов, отсчитывает полцены.

Еще в супермаркете Катя берет зеленые пинеточки – для племянницы.

– Как все начиналось? А никак. У нас соседка торговала маком – чеками по 10 рублей, – рассказывает Яна. – И попросила меня с ее дочкой на доставку съездить, проследить, чтобы та ничего из партии не взяла, себе не варила. А мне 15 лет, я даже не пила. Боялась начать колоться… Ну, Наташа перед конечным пунктом идет на хату с пацанами. И отщипнула мазик большой у чека. Я тоже начала просить. Парни такие: «Нет, нет, ты что». А Наташа говорит: «Пускай лучше один раз попробует». Сделала пять точек. С ног все пошло вверх. Успокаиваться начала. Потом добавили димедрол во второй раз… Наташка говорит: «Тебе пиздец, если узнаю, что кроме меня ты еще где-то колешься». Но я нашла, где колоться. В соседнем подъезде, Сережа, 30 лет. Там и употребляла. Ходила по квартирам, сахар одалживала, до 5 кг набирала и шла на рынок торговать. Он у меня 50 рублей берет, один чек мне делает, 4 себе оставляет. Потом поймали меня, припугнули лечением. Потом снова поймали, и я уже села.

…После рождения дочки Паша пьяный приходил, я скандалила. А мы с Лидой друг про друга знали, что зависимые. И однажды Паша с работы пришел, и Лида ему рассказала, что я колюсь. А потом Пашка сам начал колоться.

– Мне было обидно, что она на него орет, а сама вмазанная, – говорит Лида.

Они доброжелательно смотрят друг на друга. Как будто вспомнили что-то хорошее.

– Я буду ставить реакцию, – говорит Лида твер до. – Я сама.

– Я ставлю, – говорит Паша. – Вышла из кухни быстро.

– Сам иди к чертям.

– Да задохнись ты, овца тупорылая! Лида уходит в комнату плакать.

Реакция – самый ответственный момент в варке. Лида считает, что Паша переваривает, и крокодил получается слабым.

Комната Лиды совсем узкая. Диван, книжная полка. Донцова и Полякова, «Герой нашего времени», «Я – вор в законе», Дейл Карнеги «Как выработать уверенность в себе и оказывать влияние на людей» – зачитанная.

Тут же – фотоальбом. Листает.

Лида в моряцкой форме – в экономическом училище поздравляли мальчишек с 23 февраля. Пустырь, многоэтажки вдали, 15-летняя девочка в синем свитере свесила ногу с велосипеда. Тоненькая как тростиночка, Яна обнимает огромного Пашу. Паша смущается. Шашлык за городом, пиво и пацаны в траве. Родственники, застолье.

Я все пытаюсь уловить момент перелома. Гд е все поменялось. Но его нет. Люди на фотографиях счастливы.

Вот Лида, располневшая и гордая, скатывает с горки мальчика в желтом комбинезоне. Рядом хохочет светловолосая женщина с лупоглазой дочкой на руках.

– Это Тоня, подружка детства у меня была, – говорит Лида. – Варила тоже, приходила сюда постоянно. А умирала в больнице – менингит. От крокодила тоже. Уходила ведь без шапки, в тоненькой куртке… Я когда к ней приехала в последний раз, у нее нога опухла очень, она в пах кололась. Высохла вся, а такая здоровенькая была, видишь? А ее мать не хотела отпускать, мать ее бухает, так она через форточку вылезала ко мне. Приехали к нам, сварили, утром я ушла на работу, я тогда на рынке работала. Заперла ее. Паша должен был с деньгами приехать, выпустить ее… Потом знакомые ее видели в больнице уже. В реанимации очнулась, поела и умерла.