Виктор Воронов - Пригоршни из туесков памяти. Части первая, вторая и третья Страница 8

Просматриваю в очередной раз старые фотографии со встреч отца и его однополчан, читаю его записи и воспоминания, газетные вырезки о нём, дневники его фронтового товарища и письма-треугольники с фронта с отметкой полевой почты, припоминаю вообще всё слышанное о войне от отца, мамы, бабушки, дяди Марка, воевавшего на Карельском фронте, дяди Тимы, прошедшего войну от лейтенанта до капитана-командира стрелкового батальона и недавно приезжавшего в Москву на 60-летие Парада Победы, от многих других людей и воевавших, и работавших в тылу на трудовом фронте, и бывших в плену и в оккупации… – и думаю, думаю, думаю…

Праздник Победы вначале отмечали сами победители. Затем подросли мы – дети победителей – и стали отмечать праздник вместе с ними. Теперь, к сожалению, всё чаще и чаще мы отмечаем этот праздник уже без них – без самих победителей. Но нам надо не забывать эту прекрасную традицию и необходимо беречь и хранить светлую память об этой Великой Победе.

Да, непомерно велика цена Победы! И хочется верить и надеяться, что никаким силам не удастся одолеть наш народ и наших людей, которые вынесли неимоверные муки, тяготы и лишения ради жизни грядущих поколений!..

ЗАТЯГИВАЕМОЕ РАССТАВАНИЕ

Зимой мы только и ждём, как бы скорее поехать в Пустошку, к ставшими нам своими людям, пчёлам, полям, лесам и лугам.

Получив к Новому году очередное письмо из Пустошки от Лидии Филимоновны и Зинаиды Павловны, наших соседок по деревне, читаю, что «…всё замело по самые окна, а дорогу в деревню теперь никто не расчищает, и автолавка с товарами и продуктами не ездит…». Тоскливо!

Представляю, как они, наши соседки, ходят по очереди в гости друг к другу, протаптывая редкую стежку в глубоком снегу, топят печки, носят из колодца воду, ухаживают за скотом, курицами, собакой, кошками. И так проходит день, затем месяц, ещё и ещё месяц… Но вот уже солнце стало светить по-весеннему, побежали ручьи, пора выносить наших пчёл из холодного сарая на свежий воздух и на солнышко. …А вот и мы снова едем своей «колхозно-городской бригадой», и жизнь в Пустошке становится снова интереснее и веселее…

Всё началось с покупки дома в 1992 году, после «обвала всего и вся». Вообще-то о даче или доме в деревне мы с женой мечтали давно, сразу же после переезда в Москву. Но пока была возможность в отпуск ездить летом в санаторий – решение этой проблемы отодвигалось и отодвигалось.

Настало время решать и её. После долгих поисков нам удалось купить старенький дом в деревне, но так далеко, что было даже неудобно об этом говорить своим знакомым– за триста километров от Москвы, в Тверской области.

Для нас в то время и это было хорошо! И мы, не жалея сил, принялись ремонтировать, обустраивать и строить, разводить огород, сажать картошку и делать другие деревенские дела.

Поскольку всем этим после детства, во время жизни по разным городам, нам заниматься не приходилось, то, соскучившись по деревенской работе, мы с энтузиазмом делали всё. И всё это напоминало детские годы.

Проснувшись под песню соседского петуха и выйдя на крыльцо, я глазами искал горы и сопки. У нас, в забайкальской деревне Черемхово они с одной стороны дома были почти рядом (деревня стояла вдоль склонов этих гор и сопок), а если взглянуть по другую сторону дома, то горы синели вдали, за рекой и её долиной.

Здесь же в Пустошке, на тверской, как говорят, исконно русской земле, гор никогда и не было.

Эту аналогию с Черемхово ловил и ловлю в Пустошке постоянно. Мама даже однажды сказала, что мы и дом-то там, наверное, купили из-за тоски по родной деревне. Может быть и так, поскольку деревенский быт и труд нам всем в радость.

В Пустошке мы усиленно занялись «сельскохозяйственными работами». Будто какой-то долг чувствовали перед нашей деревней. Конечно, деревня была у каждого из нас своя. Та, которую мы в своё время оставили и переехали в город. Несомненно, что в городе жить комфортнее, да и перспективнее в любом смысле слова, чем в деревне. Но где-то в глубине души всё равно стыдно и жалко, что как бы предали деревню, совершили своего рода бегство от тяжёлого деревенского труда и деревенских условий жизни. Погнались за получением образования и за цивилизацией. А цивилизация отплачивает теперь нам другим «товаром» – ухудшением здоровья, нервным истощением, утратой духовных и нравственных ценностей и многими, многими другими нехорошими «штуковинами».

Работая на своём приусадебном участке, ощущаешь себя как бы хозяином земли, землепашцем, от усилий которого зависит не только благополучие твоей семьи, деревни, но и страны в целом.

Поначалу соседи по деревне присматривались к нам, как, мол, городские себя покажут в труде на земле, не лодыри ли? Но вскоре все убедились, что большинство деревенских дел для нас было ранее знакомо. А чего не знали, то не стыдились спрашивать и осваивать.

С первого лета в Пустошке мы развернулись почти как колхозная бригада. И земля, будучи несколько лет заброшенная и в то же время отдохнувшая, да ещё хорошо удобренная навозом, дала прекрасный урожай.

Посадили немало картошки и собрали её осенью почти восемьдесят мешков. Не знали, куда девать – раздавали всем вплоть до следующего лета. Вырастили огурцы, помидоры и много других овощей и ягод. Собирали в лесу чернику, малину и насолили грибов.

Кроме этого, сделали ремонт дома и сарая, обустроили усадьбу, построили баню и теплицу. Большую помощь в этом нам оказывали многие наши новые односельчане.

В первые «дачные» сезоны в Пустошке, вокруг дома вовсю гудели трактора и кипела работа: пахали поля, сеяли и убирали овёс, рожь и лён, скатывали в валки сено, заготавливали силос, паслось стадо телят. Ранним утром в ярких лучах солнца мы часто любовались голубым полем льна. И весь ритм совхозных сельскохозяйственных работ неожиданно передавался и нам.

Совхозные руководители– Артемьев Александр Николаевич и Дёмин Владимир Владимирович всячески подталкивали нас на выращивание поросят и телят. Были ещё предложения по выращиванию кур, уток и разведению рыбы в пруду.

В Пустошке мы приобрели свой сепаратор и «гнали» на нём сливки. Молоко покупали у соседей – первые годы коров в деревне было ещё достаточно. Попросили у соседей даже маслобойку – ёмкость для сбивания масла. И получили настоящее, пахнущее коровой, а не всякими там добавками и консервантами деревенское сливочное масло.

Так что особенно отдыхать было некогда. Да и деревенский труд после стольких лет «городского отдыха» шёл както «в охотку».

Но год за годом стали понимать, что замахнулись на слишком уж большие, да и ненужные по численности нашей семьи объёмы работ.

Стали понемногу убавлять темпы. При этом оглядывались на деревенских – как бы не застыдили и не назвали лентяями, которых много сейчас стало праздно прохлаждаться в деревнях и на дачах. А соседи по деревне сами глядели на наш труд и думали: «Неужто они себе в городе не заработают на эту же самую картошку и другие, с таким трудом выращиваемые, да ещё на такое большое расстояние перевозимые, овощи?»

Особенно долго тянулось с уменьшением «посевных площадей» под картошку. В первый год посадили её больше десяти соток. На другой год трактористы припахали ещё от луга несколько соток. Копали картофель картофелекопалкой, предварительно скосив и собрав прижухлую, а иногда, в некоторые годы, ещё и зелёную ботву. Соседи по деревне тоже помогали собирать в «гурт» картофель после того, как картофелекопалка высыпала по всему полю сверкающую и крупную картошку. Затем шла подсушка её на солнце, отбор на семена, на «еду», «соседским поросятам» и т.п. Ссыпали в мешки, укрывали часть на зиму в подполье, увозили на тележке-прицепе в Москву, спускали в подвал гаража. Как-то подсчитали, что каждая картофелина, чтобы попасть к нам на стол, проходила через наши руки, наверное, более десяти раз. А съедали мы за зиму всего пять-шесть мешков. Остальное раздавали, и так вот весь урожай и наши труды «расходились».

Под ежегодной критикой жены, постепенно уменьшали «картофельный клин» и довели его до нескольких рядков около дома.

Всё это время как и у многих деревенских, надо мной подспудно висело утверждение: «И на одной картошке в трудную зиму как-нибудь да проживём…». И вообще картошка действительно сидит в наших головах с детства, как свидетельство благополучия деревенского дома и основной, как и хлеб, продукт питания.

Поэтому каждый год на каком-то подсознательном чувстве мы с упорством всё выращивали и выращивали такое большое количество картофеля.

Позднее, во время очередной поездки в Японию, я узнал, что у японских императоров тоже имеется подобная традиция. Когда-то Японию постиг страшный голод. И после этого все, в том числе и императорская семья, стали в обязательном порядке выращивать определённое количество риса. И даже сегодня в такой богатой Японии император ежегодно выращивает несколько «чеков» риса, следуя этой доброй традиции и помня, что рис является основным продуктом питания японцев…