Виктор Воронов - Пригоршни из туесков памяти. Части первая, вторая и третья Страница 9

Так и мы всё никак не могли расстаться с картошкой в Пустошке.

Но Пустошка для нас – не только добровольный «каторжный» труд. Это и прекрасные дни отдыха, походы за грибами, орехами и ягодами, поездки на рыбалку, купания в речке и многое, многое другое.

Незабываемы встречи у нас за столом с нашими соседями и друзьями. Эти разговоры и пение народных песен мы часто включаем на видеокассете тихими зимними вечерами в Москве.

А какими письмами и поздравлениями мы обмениваемся! Не каждый родственник сегодня так пишет другому, как это получается у нас. Потому что всё это идёт из глубины души и сердца, всё это является частью нашей повседневной жизни.

…Вместе с домом, как бы «в наследство», нам достались несколько ульев пчёл. Поначалу, вынеся их из помещения, мы думали, что они «погибшие», то есть не выдержавшие зимовку.

Однако несколько позже, пробегая мимо них в горячие для нас «денёчки» по ремонту дома и освоению участка, заметили активность пчёл возле ульев. С помощью соседей собрали из оставшихся рамок две пчелиные семьи и к концу августа накачали аж восемь литров мёда. Радости не было предела – свой мёд! И хотя пять литров оставили на подкормку пчёл весной, но зато оставшимися тремя литрами мёда угощали себя, гостей, и даже родителям в Иркутск переправили маленькую баночку «своего мёда».

Вообще-то никогда в жизни я и не думал, что стану пчеловодом.

В детстве, когда с родителями и бабушкой мы с братьями жили в далёком забайкальском селе, про пчеловодство я только слышал, как говорят, краем уха.

Мама во время поездки в районный центр покупала раз в год у дочери одного пчеловода трёхлитровую банку мёда. Этот мёд берегли как «зеницу ока» и использовали только для лечения при простуде и гриппе. С этих пор в моё сознание запало уважение к мёду. Несколько позже в магазинах стали появляться небольшие баночки мёда «таёжного» или «лесного». Он всегда в отличие от мёда из трёхлитровой банки был жидким и казался, а может и на самом деле был, не очень натуральным.

Помню также, что у нас в школе, на чердаке, откуда-то взялись сотовые рамки с остатками воска на них. А кто-то из ребят постарше сказал, что его полезно жевать. И мы соскабливали кусочки этого старого воска с рамок и жевали. Нам это не очень нравилось, но раз говорили, что это полезно, значит надо было жевать!

Когда от своих пчёл и не сразу, а только через несколько лет, стал жевать сотовый мёд – вспомнил вкус того забайкальского воска. И понял, что, конечно, тот воск был, по-видимому, очень старый, без мёда, и оттого не такой вкусный.

Главным советчиком, консультантом и помощником по «пчелиным делам» была Дарья Афанасьевна Иванова, соседка – «старейшина» деревни, тоже державшая пчёл. Долго и много раз она твердила мне: «Васильич, займись пчёлами – это дело мужское». Но таких мужских дел у нас тогда было, как говорят, «хоть пруд пруди», а времени на всё не хватало.

Поскольку же пчёлы уже стояли во дворе, то пришлось нам с женой Ларисой заняться и ими. Бегло прочитал и пролистал любезно предложенные Дарьей Афанасьевной книги о пчёлах. А больше старался слушать и запоминать всё, что она говорила и рассказывала о них. Оказалось, что это целый мир, незнакомый до этого мне!

Главную заповедь пчеловода усвоил быстро – терпеть укусы пчёл и привыкать к этому. Так что с укусами пчёл ходили не только я, но и все мои члены семьи. Несмотря на это, они активно помогали – сшили сетки, натягивали проволоку в рамки и вощину, готовили гнилушки для дымаря, крутили медогонку, и тому подобное. Соседи помогли в первый год с пчеловодческим инвентарём.

В конце сентября укрыли пчёл в сарае различными тёплыми дорожками и мешками. Но, к сожалению, когда в конце марта специально ради пчёл приехали, то обнаружили, что они не смогли перезимовать… Что с ними случилось, мы так и не определили – опыта было ещё маловато.

Решили всё же это дело продолжить. И жена в павильоне «Пчеловодство» на ВДНХ приобрела несколько пакетов пчёл, привезённых с юга. Доставили их в Пустошку и, как написано в книгах, разместили в ульях. Но лето было очень дождливое, да к тому же позднее обнаружили, что в ульях отсутствуют матки или они погибли по каким-либо причинам.

Жена договорилась и приобрела, там же на ВДНХ, коробочки с матками. Опять же строго по советам из книг подсадили маток к пчёлам. Но в дождливое лето пчёлы так и не смогли достаточно развиться. О мёде для себя мы и не мечтали. Подкормили их сахарным сиропом, а они снова не смогли перезимовать…

На следующую весну решили купить целый улей с пчёлами в соседней деревне Рогалёво. Привезли его поздно, к ночи. Выставили из машины, закрыли летки, «всё как учили» и как написано в книгах. А к обеду открыли летки и дали им возможность начать жить у нас около дома.

За лето Валентина Ивановна Корнилова и Иннокентий Михайлович Крылов, мои тёща и тесть, которые каждую весну переселялись из г. Железнодорожного в Пустошку, сумели поймать вылетевший из улья рой. Стало уже две пчелиных семьи. Они нам дали немного мёда, успешно прозимовали, а весной стали снова развиваться.

К ним прикупили ещё один улей с пчёлами там же, в деревне Рогалёво. А к концу следующего лета у нас уже было пять пчелиных семей – рои продолжали вылетать, а тесть и тёща их ловили. Так что работы хватало всем.

С этого времени пчёлами стали заниматься все, в том числе и сын Владислав, всё более и более основательно осваивая новые тонкости этого сложного дела. Приобретали и читали книги о пчёлах, выискивали статьи о пчеловодстве в разных журналах и газетах, сделали «фирменную» этикетку для наклеивания на банки с мёдом – «презенты». Даже вручали родственникам, друзьям и коллегам банки с этикетками забруса, т.е. восковых крышечек с запечатанных сот, которые очень помогают при заболеваниях горла.

Возникли свои традиции. Так мёд старались откачивать только зрелый – запечатанный. Делали это два раза: в июле и в конце августа – после медового спаса. Обычно это совпадало с днём рождения мамы. Так что, заочно поздравляя её, радовались очередному, уже нового сезона, успешному «медогону» и «благодарили пчёлок и всех, кто им помогал в их тяжёлом труде».

Появилась определённая гордость от причастности к профессии пчеловода. Ведь ещё с древности и мёд, и воск, и пасека были в почёте на Руси. И как приятно ощущать свою причастность к этому благородному делу и угощать мёдом со своей, пусть хоть и всего в несколько ульев, пасеки. С радостью помогая людям при лечении каких-либо болезней, неустанно повторяем, что мёд – сам по себе уже достаточно эффективное лекарственное средство. Своих родственников в Иркутске, Шелехове и Краснокаменске (Читинской области) мы тоже «снабжали» нашим мёдом.

Бывало, конечно, всякое: болезненные укусы пчёл, недовольство соседей, которых беспокоили наши пчёлы, простая человеческая зависть, что у нас, городских это получилось, а у кого-то – нет… Появлялось порою даже желание отказаться от пчёл и отдать их кому-нибудь…

Правда, никто брать пчёл не хотел. Возникающие напряжённые отношения как-то постепенно урегулировались, и наши занятия пчеловодством снова продолжались. А Дарья Афанасьевна всячески поддерживала наши, ею самой инспирированные, пчеловодческие заботы и постоянно говорила всем, что укусы пчёл только на пользу человеку и его здоровью.

…Переломным моментом явилась постройка нашей дачи в Подмосковье. Тесть и тёща не стали каждое лето ездить в Пустошку, а поселились в Поваровке. Пришлось решать, что делать с пчёлами.

Неожиданно Лыкашевы– Лидия Филимоновна и Зинаида Павловна (жёны двух братьев), наши оставшиеся немногочисленные соседи по деревне, согласились помогать в наше отсутствие ловить выходившие рои. Хотя и своей работы у этих неутомимых тружениц хватало.

Так что расставаться с пчёлами не пришлось. Мы с женой, по-прежнему, периодически, начиная с весны и до осени, приезжали и «обрабатывали» ульи пчёл, то есть делали, как и прежде, всю необходимую для них и для нас работу. А наши работящие соседки, которым исполнилось уже по семьдесят лет, стерегли и ловили рои в мае-июне. И как мы не старались с женой каждый свой приезд вырывать в ульях маточники, роёв было немало.

Ловить их нашим добрым соседкам где только не приходилось: и на рябине, и на высокой осине, которую позднее спилили, и на заборах, и на черёмухе, и с помощью лестницы, и с помощью шеста, и подтащив целиком улей, и в бачок, и в роевню– как уж получалось.

Всё это в подробностях выслушивалось нами при очередном приезде, а в закоулках ума появлялись даже мысли: может пчёлы сами как-то изроятся, всё «рассосётся», и как будет – так и будет.

Каждую весну, слушая по телефону рассказ Владимира Владимировича о выносе пчёл из сарая, спрашивал: «Сколько живых пчелиных семей?». Однажды он сказал, что из шести семей пчёл осталось только две. Было очень досадно. Но с другой стороны думалось, что будет облегчение труда наших соседок, да и нашего тоже. Ведь за двумя ульями гораздо легче ухаживать, чем за шестью или восьмью!