Петр Смычагин - Тихий гром. Книга третья Страница 10

Подождав немного, Макар повернул вату горящим боком в нору, поднялся с коленей и стал свертывать цигарку.

— Теперя вот поглядим, как тебе дома-то посидится, — разговаривал с невидимой лисой Макар, сделав первую затяжку и выпуская дым изо рта и из носа. — Покурим вместе: я — табачку, а ты — серки горючей, глядишь, охотка побежать в тебе и завозится.

Однако расчет Макара не оправдался. И цигарку не спеша выкурил, и собаки уж лаять устали, а толку никакого.

— Чего же делать-то мне? — сам себя спрашивал Макар, бестолково топчась то у одного выхода, то у другого. — Ведь ежели она, милушка, околела тама, дак как же ее достать? Лопатки с собой не захватил, да и земля-то мерзлая — без лома не удолбишь.

И тут увидел он саженях в пятнадцати от себя, в мелком густом подлеске, высоко торчащий березовый пень, толщиною более получетверти, а с него обрубок повис аршинный. Бегом бросился Макар к этому пню, ухватил за конец обрубок и, выкручивая его, стал переламывать недоруб. Не вдруг он поддался — топором бы всего разок тюкнуть, а голым рукам не поддаются застарелые промозглые волокна.

— Гляди ты, как верно люди приметили, — приговаривал он, бегая вокруг пня и толкая вперед себя обрубок, — без нужного струмента и вошь не убьешь!..

Полено это засунул он в нору, да еще расклинил тонким концом дубинки. Заглянул в другой выход и бросил туда остатки серы и ваты.

Рыжка понуро стоял на том же месте, где оставил хозяин, и, хотя встряхивался поминутно, снег принакрыл его со спины, Макар, обмахнув рукавицей седло, сел на коня и погнал к хутору. Собаки забеспокоились, будто не решаясь оставить свой пост, но потом увязались за хозяином. Ему же было все равно — здесь ли они останутся или за ним побегут.

Подумалось Макару свернуть на смирновскую заимку, но туда и следочка-то нет ни единого — пустует, стало быть, заимка. Доскакал до хутора и подвернул к подворью Даниных, поскольку было оно крайним. Не сходя с коня, через хлипкие воротца увидел Анну — снег во дворе она убирала.

— Здравствуешь, тетка Анна! — крикнул через воротца. — Хозяина дома нету, что ль, — сама ты снежище-то буровишь?

— Здорово! — отозвалась Анна. — В городу мой хозяин. Скоро подъехать должен. А тебе зачем он?

— Да так это я про хозяина… А у вас лопатка железная да ломик не сыщется ли? На часок бы мне. Лису из норы выкопать.

Воткнув в снег деревянную лопату, Анна сходила под сарай и, подавая через воротца инструмент, спросила, прищурив лукаво глаз:

— У тебя, небось, тоже Дарья снег-то гребет, а ты разгуливаешь.

— Х-хе, — смутился Макар, краснея, — а ежели я враз да лису ей на воротник привезу! — Он потянул повод и на ходу добавил: — Пущай привыкает. Солдаткам и дома все делать, и в поле управляться.

Он ускакал, а Анна, глубоко вздохнув и берясь за лопату, молвила:

— Нам и привыкать не надоть — давно уж мы ко всему привыкшие, бабы.

Снег падал все реже и реже, оттого все яснее проглядывалась даль. Впереди на дороге Макар заметил большое темное пятно. Оно росло, и скоро стала видна встречная подвода. Карий конь, заложенный в розвальни, бежал ленивой, полусонной рысью. Седока в санях не видать.

Макар отскочил с дороги, пропуская подводу, и вперился взглядом в человека, лежащего в санях навзничь и покрытого снегом. Только на лице да на груди, под бородой, снега не было. Взглядом успел стрельнуть по Макару, но тут же прихлопнул веки.

— Господи, твоя воля! — ахнул Макар, уже разминувшись с подводой. — Да это ведь Кирилл Платонович! Как я Карюху-то его не признал? Либо пьяный он, либо удостоили опять добрые люди… Нет, на пьяного вроде бы не похож. — Макар даже придержал коня чуток. — Э, да ну его к собакам! Хитер, пес. Он из печеного яйца живого цыпленка высидит.

Рыжка снова помчался наметом. Собаки сперва замешкались возле подводы, потом догнали хозяина и шли с ним вровень. Еще не доскакав до колка саженей полтораста. Макар приметил на снегу возле норы какое-то странное пятно. Приударил в бока Рыжке и, подъезжая, разглядел околевшую лису.

Спрыгнул с седла, подступился к ней, и собаки тут как тут заюлили вокруг. Видать, не вытерпела рыжая адского удушья. Уже отравленная, вознамерилась она выбраться на волю, да еще больше отравы хватила. Морда у нее вся опаленная, волдыри на носу. А вата, вытолкнутая из норы, все еще чадит, не спеша догорает. Притоптал ее Макар и принялся шкурку снимать.

— И до чего же хитро жизня-то сотворена, — рассуждал Макар, ловко, орудуя ножом, — и гона никакого не получилось, и нору копать не пришлось, а лиса — вот она, в руках… Чудно!.. И опять же чудно, — удивился он своему открытию, — гона-то хотя совсем вроде бы и не было, а Рыжка, небось, верст около тридцати проскакал… Дак был все-таки гон али не было? — И, поразмыслив, сообразил: — Не было его для мине, а для Рыжки, выходит, был.

Приторочив шкурку, Макар нехотя поднялся в седло и, не раздумывая, направил коня в сторону хутора. Можно бы еще поискать гона — время есть, — но отчего-то и Дарья вспомнилась (ведь против воли отпустила она его на охоту), и этот дурацкий утренний случай с собакой, и встреча с Кириллом Дурановым показалась загадочной и недоброй. Впрочем, добра от него никто и не ждал. А вот пособирают остальных мужиков да на войну угонят, и останется он в хуторе безотчетным владыкой — чего захочет, то и сотворит. Дарья с таким соседом натерпится бед. Он ведь, ухабака, жалости к людям не знает: баба ему либо старик подвернется — не пощадит, коли план его на какое дело нацелен.

Рыжка охотно бежал веселой, ходкой рысью, а Макар то и дело перехватывал рукой надоевшие ему лом и лопату, да еще дубинка мешалась. Не раз подумал, будто бы оправдываясь перед собой, что с этаким хозяйством пускаться в гон никак невозможно.

У Даниных ворота нараспашку — только что Виктор Иванович заехал, еще и коня не распряг.

— Здорово, Виктор Иванович! — поприветствовал хозяина Макар, въезжая в распахнутые ворота. — Струмент я у вас брал, да не понадобился он мне.

— Здравствуй, Макар!.. Ох, волк тебя задави, да ты, знать, лису Дарье на воротник везешь! — воскликнул Виктор Иванович, распрягая Воронка и глядя на притороченную к седлу шкурку.

— Добрая, лиса подвернулась, — с гордостью ответил Макар. — А ты навроде бы колдун, Виктор Иванович, глянул и угадал сразу. Дарье нарек я эту лису, еще как на охоту сбирался…

И тут Макар совершенно неожиданно для себя — домой ведь торопился — сошел с коня, отнес лом и лопату на место, ворота затворил, а между тем рассказал про только что минувшие охотничьи похождения, помог Виктору Ивановичу сбрую с коня прибрать и сани на место водворить. А после того закурили они, стоя посреди двора, и Макар поведал о вчерашнем случае с Кестером. Хотелось ему знать не только, как отнесется к происшествию этот грамотный человек, но и что он думает о предположении Зурабова и Тихона.

— Неужли же взаправду Кестер шпиком к нам посажен? — заканчивая рассказ, дивился Макар. — Да за кем тут шпионить-то в хуторе? За Леонтием вон Шлыковым али за бабкой Пигаской, може?

Виктор Иванович, покручивая длинный шнурок уса, горько и лукаво улыбался, видя беспросветную наивность неглупого мужика. Прокашлялся он с передыхом и сказал:

— Слыхал, небось, как в народе сказывают: козла спереди бойся, коня — сзади, а злого человека — со всех сторон. Все может статься, Макарушка, по нонешним временам.

— Ну, спасибо, Виктор Иванович.

— Спасибо-то не за что, а поберечься не помешает.

— Да мне-то чего бояться — дальше фронта, небось, не ушлют, а Тихону, пожалуй что, и впрямь поостеречься надоть.

— Да и тебе, наверно, лучше не вызывать волка из колка. Дарья-то здесь останется. А вот как на фронт угодишь — не зевай там. Голову зря не толкай куда попало да к людям прислушивайся. За царя-батюшку голову отдавать все меньше охотников остается. Рухнет вся эта царская иерархия, Макарушка. Тогда вот, кажись, и постоять придется за Русь-матушку.

Многое хотел бы сказать Виктор Иванович темному этому мужику, да всего-то сказать нельзя. А все же расстались они друзьями. Каким-то подспудным сознанием понимал Макар, что человек этот многое знает из того, чего ему, Макару, знать не полагается, потому старался слова его запомнить да еще поразмыслить над ними.

Подъезжая к своему двору, Макар ломал голову над тем, чтобы не просто преподнести Дарье свой охотничий трофей, а с каким-нибудь фокусом, повеселее. Но ничего смешного придумать не успел.

Дарья, видать, все глаза проглядела, ожидаючи мужа. И только переступил он подворотенку в калитке — с крыльца метнулась раненой птицей и, обессилев, повисла на плечах у него. Всю силу на голос она, кажись, употребила, с причетом выговаривая горькие слова:

— Да размилый ты мой, свет Макарушка! Приспело тебе времечко нести свою буйную головушку на бранное поле да сложить ее за чьи-то грехи… Ой, да на кого ж ты нас покида-аешь, сирот несчастны-ых?..