Михаил Колесников - Право выбора Страница 10

— Ардашин прав: это гениально. Но где же все-таки новелла, как условились? Вы нас угостили сухим докладом, да еще с формулами. Я сразу себя почувствовал на лекциях профессора Рубцова. А откуда все-таки взялся «первичный сверхатом»?

— Лирик из меня, признаться, неважнецкий. Если вы обладаете даром сочинять, послушаю с удовольствием. Скажем, о какой-нибудь необыкновенной любви. Ну заодно и о «сверхатоме».

Вызов брошен. В какие века было видано, чтобы женщина охмуряла молодых мужчин космологическими спекуляциями! Нас больше не существует. Мы исчезли, растворились. Остались двое: Марина и Бочаров. Марину я знаю: у нее страсть к игре — покорить, подчинить. И все без определенной цели. Просто для того, чтобы показать свое превосходство. Главное оружие — едва уловимая ирония, сарказм, парадоксальность мышления.

За Бочаровым наблюдаю с некоторой опаской: не оскорбил бы Марину какой-нибудь глупой выходкой. За ним водится дикое озорство. Он неистощим на выдумки, не щадит ни великого, ни малого.

Однажды Бочаров с услужливой миной помог одеться Цапкину. Наутро Цапкин сказал:

— Твой идиотик Бочаров подсунул мне плащ академика Щуровского, а шляпу вывернул наизнанку. Так и ходил весь вечер перед иностранными гостями, как беглец с Канатчиковой дачи.

Всеобщему любимцу доктору физико-математических наук Рубцову, человеку рассеянному, Бочаров вместо чая подсунул стакан с коньяком. В конце доклада повеселевший Рубцов воскликнул: «Благодарю за коньяк!» После этого Бочарова даже вызывали на бюро. Но с него как с гуся вода.

Ко мне как руководителю Бочаров относится почтительно, но это официальная почтительность дисциплинированного служащего.

Судя по всему, Бочаров настроен благодушно. Держит марку гения. Гений должен кочевряжиться, быть экстравагантным, поражать современников оригинальностью мышления и поступков. Если уж ты взобрался на этого конька, держись.

— Необыкновенная любовь… — произносит он задумчиво. — А ведь существует она, необыкновенная любовь!.. Но тут нужна особая чуткость. Богатство души и, я бы сказал, смелость. Заурядная любовь не требует от вас всех этих качеств. Я не думаю, что когда-нибудь наука сведет любовь к понятию резонанса, хотя тут кое-что есть. Модель любви, конечно, можно построить. Но будет ли это любовью? Для роботов, возможно, сойдет…

Я в своей жизни прошел мимо необыкновенной, чудовищной любви, бежал от нее. Вы, люди Земли, поймете меня. С моей стороны даже нечего было говорить о любви. Другое дело: мой страх оказался выше научной любознательности. Я должен был пожертвовать собой ради науки, но не сделал этого.

Я даже не знаю, с чего начать этот странный рассказ. Может быть, с рассуждений о совершенно иных формах разумной жизни. Другая основа жизни, не имеющая с нашей, органической, никаких точек соприкосновения. Я говорю о Корпускуле. Корпускула — вечно пульсирующий гигантский полый шар, ни живое, ни мертвое. Чтобы общаться с Корпускулой, нужно войти в ее чрево…

Есть такое место — Читинские Альпы. Мощный горный узел. Там встречаются заросли кашкары. Большой желтый цветок с коричневым хоботком, золотистый рододендрон. Он любит высоту, забирается по каменистым осыпям к самым снежникам и ледникам. Отваром из молодых побегов кашкары в наших местах лечат ревматизм. Послал меня батя в горы за кашкарой. Продрался я сквозь стланик и очутился в незнакомой местности, на перевале. То, что сперва принял за голец, оказалось огромным серым шаром. Шар пульсировал, вернее, то появлялся, то исчезал и вновь появлялся. Всякая чепуха полезла в голову. Страха не было. Только любопытство. Спустился в котловину, подошел к шару. Тишина. Ни души. Пересвистываются сеноставки. Шар как живой. Вглядываюсь в голубовато-серую глубину и будто бы там, внутри, вижу знакомое женское лицо. Не могу вспомнить, где видел раньше. Какая-то одурь нашла. А она смеется, манит пальцем. И я шагнул туда… Обволокло меня со всех сторон и потащило.

«Вот ты и пришел…»

Легонько обняла. Сидим на маленьком шаре. А сквозь оболочку главного, как сквозь толстое стекло, вижу заснеженные гольцы, тайгу и даже сеноставок в камнях. Только временами все это как бы исчезает.

«Я ждала тебя… долго ждала. Я жду тебя двенадцать галактических лет. Не правда ли, долго? Ты должен был прийти и вот пришел».

«Кто ты?»

«Разве не узнаешь? Твоя Мечта. Твой идеал женской красоты. Не правда ли?»

Да, такой я и представлял ее себе. Что-то эллинское. Одним словом, юношеская глупость. Прекрасная Елена или нечто в этом духе. Астральная красота. Бездонные синие глаза, ласковые, немного печальные. Обнаженные круглые руки. Я понял: передо мной в самом деле моя мечта. Ведь в юности всегда так: создаешь в своем воображении что-то особое, исключительное. И вдруг все это материализовалось каким-то чудом. Но мы не привыкли даже собственную мечту принимать на веру, мы хотим знать всю подноготную. Вера в чудеса давно утрачена, во всем мы видим лишь естество — и никаких иррациональностей! Курица и астральная женщина в одинаковой степени подчиняются законам природы. Так нас учили в школе. Если бы я любил свою Мечту, я говорил бы ей о своей любви. Но вместо этого я занялся выяснением кое-каких обстоятельств.

«Ты — человек?»

«Нет, конечно. Корпускула. Вечно блуждающая Корпускула».

«Ты с иной планеты, из другой галактики?»

«Тебе не понять».

«Я хочу знать!»

На ее лицо набежала тень.

«Ну если ты пришел только за этим, тогда слушай и смотри… Я из другой вселенной, где нет ни звезд, ни галактик. Иные формы жизни, иные формы мышления, иное бытие со своими законами природы. Мы, корпускулы, обуянные вечной жаждой познания, сравнимы лишь с вашими галактиками».

«Я знаю только одну вселенную, и другой не может быть!»

«Ты слишком категоричен, человек. Ты — крупица разума. Что ты знаешь о бесконечном, о формах существования материи, о многослойной структуре Мира как в пространстве, так и во времени? В ваших галактиках крупицы разума заключены в клеточки мозга мыслящих существ. Мы — сконцентрированная мыслящая субстанция. Да, конечно, если брать в совокупности, то и ваши галактики можно считать мыслящими. Но как пока еще разобщено подобное мышление! Ты — ничтожная клетка разума твоей галактики. Миллиарды лет я ждала Человека. На твоем месте мог бы оказаться другой. Наша с тобой встреча не была предопределена. Я могла ждать еще миллиарды лет. Рано или поздно он пришел бы. Возможно, он, тот, другой, искал бы совсем иную свою Мечту, более возвышенную, недоступную твоему пониманию.

Для тебя я материализовала твою Мечту — создала эту прекрасную богиню в эллинском духе, которую ты должен любить. Я говорю с тобой ее устами, я обнимаю тебя ее руками.

Но понимаю тебя я своим разумом, вмещающим знание не только твоей вселенной, но и многих иных миров. Оказывается, ты любознателен, человек, и не за любовью пришел ко мне… Что ж, смотри…»

Не знаю, как передать на обыкновенном человеческом языке то, что я понял, ощутил, так как нет пока слов для описания того, что лежит за гранью нашего опыта.

Теперь я осознаю, что меня интересовали вещи тривиальные. Но тогда я жаждал откровения.

Я научился отличать галактики от антигалактик по тому, в какую сторону закручены спирали по отношению к некоторой плоскости.

Я вдруг понял, что органическая жизнь в нашей вселенной жмется к абсолютному температурному нулю. На первых стадиях развития жизнь еще вынуждена приспосабливаться к мощным излучениям солнца. Но лишь затем, чтобы, окрепнув, сознательно отказаться от такого нестационарного источника энергии. Да, с горячими звездами связано лишь пробуждение жизни, ее юность. Потом, когда звезда гаснет, возникает так называемая «независимая» цивилизация. Это наиболее древние цивилизации, их в метагалактике в миллиарды раз больше, чем «зависимых». «Независимые» цивилизации — очаги самого высокого развития; им не угрожают космические катастрофы. Там, в непроницаемо темных участках вселенной, — миры, в сравнении с которыми мы всего лишь младенцы… «Закон возрастания органической массы» таков: биологическая масса на планете-генераторе растет в геометрической прогрессии. Конечный итог развития — обмен биологической массой между планетами, между солнечными системами, между галактиками. Для чего? Я узнал и эту великую тайну.

Со мной творилось невероятное: стоило назвать предмет, как мгновенно становилась понятной его многогранная суть. Вселенная подобна гигантскому колебательному контуру: смысл ее эволюции — в непрестанном переходе вещества в антивещество; это своего рода «омоложение» вселенной. Когда все вещество перейдет в антивещество, начнется обратный процесс, согласно закону синусоидального времени.

Но все это было не главное, крохи познания. А я стремился узнать основную, великую истину. Рассуждал я так: у физиков есть понятие: поколения нейтронов. В активной зоне реактора рождаются и гибнут поколения нейтронов. У них одна задача: дать эффективный коэффициент размножения. Физики считают, что нейтронная цепная реакция имеет поразительное сходство с процессами рождения, развития и гибели биологических организмов. Потому-то математические методы, применимые к вопросам биологического размножения, очень часто используются для исследования процесса в реакторе.