Николай Богданов - Легенда о московском Гавроше Страница 10

Охотный ряд не торговал в этот день. На ступенях подъездов богатых домов, у входов в магазины и рестораны стеной стояли дворники, а за ними толпились господа в меховых шапках и длиннополых шубах. Одни улыбались, другие хмурились.

Глаша метнулась туда, сюда и наконец взобралась на ступени какого-то высокого крыльца. Отсюда видна была Воскресенская площадь, колыхавшаяся словно море. На гребнях волн его курчавились серые барашки военных папах. И над этим взволнованным народным морем возвышались на фонарных столбах ораторы и кричали:

— Да здравствует свобода!

— Долой войну!

— Долой царизм!

— Мира и хлеба!

Глаша крепче прижала собачек…

У высокого крыльца Думы раздались какие-то крики. На балкон вышли чиновники — народ успокоить.

И страшно Глаше, и любопытно. Она вдруг увидела за железными воротами какого-то двора затаившихся конных городовых.

От конских морд пар идет. Лошади копытами бьют, ходу просят. Что будет, как выскочат? Недаром, видно, Лукаша ее предупреждал.

ДОНЦЫ-МОЛОДЦЫ

Когда в особняк генерала Мрозовского явились делегаты богатой и знатной Москвы, Лукаша несколько растерялся, помогая им снимать шубы. Он хорошо помнил, что князей надо называть «Ваше сиятельство», графов — «Ваша светлость», дворян — «Ваше благородие», купцов — «Ваше степенство», но различить среди прибывших, кто есть кто, не мог. Узнал лишь городского голову Челнокова, который явился с золотой цепью на шее.

Генерал Мрозовский принял деятелей Городской думы стоя, сверкая крестами и звездами парадного мундира, всем своим видом показывая стойкость и непоколебимость. И, прежде чем делегаты успели к нему обратиться, сам напустился на них:

— Господа, я должен предъявить вам неудовольствие государя по поводу несоблюдения порядка, должного быть в Москве. А вы являетесь ко мне с какими-то претензиями. Да знаете ли вы, что по законам военного времени я могу вас… Я часовой, поставленный государем охранять Москву — колыбель династии. И мой священный долг…

— Да не пришпоривайте вы дохлую лошадь, господин генерал! — перебил его какой-то барин со злым лицом. — Лучше подчинитесь Временному правительству, как это сделали генералы Рузский и Брусилов!

— За такие слова я могу вас арестовать, господин Рябушинский. Вы не читали моего приказа о введении в Москве военного положения. Вот, прочтите, — генерал протянул подписанную им бумагу.

— Употребите бумагу с приказом иначе, господин генерал.

— Не нужно упрямиться! — морщился, как от зубной боли, городской голова. — В Петербурге удалось предотвратить приход к власти черни и взбунтовавшейся солдатни только тем, что Дума сформировала Временное правительство и командиры быстро привели войска присягнуть ему. Романовы ненавистны всем. Одно упоминание о Романовых вызывает ярость народа. Помогите спасти Москву от революции. Подчините ваши войска Городской думе.

— Нет-с, господа! Пока жив помазанник божий Николай Второй, я не позволю организовать в Москве какие-либо самозваные органы власти.

— Да они сами организуются, генерал! На фабриках и заводах уже выбраны делегаты в Советы. Тысячные толпы рабочих выходят на улицы, чтобы водворить Советы на наше место.

— А у меня сто тысяч вооруженных…

— Кукиш у вас в кармане, а не сто тысяч! — дерзко прервал его Рябушинский.

— Решайтесь, генерал. Медлить опасно. Не то обойдемся без вас. Все бывшие министры арестованы, — наступал городской голова Челноков.

— Но государь, насколько мне известно, возвращается в ставку… к войскам! А затем в Москву!

— Вы позвоните в ставку. Там вот скажут истинное положение! Царь уже не царь, а полковник Романов!

— Оставим спор. Подымите, господа, пока я на минуту отлучусь. Сигар господам! — приказал Мрозовский, вызвав Лукашу.

— Сигар нет-с… — изогнулся Лукаша.

— Немедленно за сигарами! В магазин офицерского общества!

И Лукаша помчался, застегивая на ходу длиннополую шинель. А Мрозовский прошел в аппаратную и приказал вызвать ставку. Пока телеграфисты налаживали связь, генерал позвонил начальнику жандармерии его на месте не оказалось. Позвонил генералу Шебеко — и градоначальника не было.

В ставке к проводу подошел генерал Алексеев, начальник штаба.

— Где государь? Что с ним? — спросил Мрозовский.

— Поезд государя, задержанный мятежниками, пробивается назад в Могилев, — ответил Алексеев.

— Поддерживаете ли вы решения Рузского и Брусилова?

— Все зависит от государя. Я в его воле, — уклончиво ответил Алексеев.

— Подтверждаю: ждем императора в Москву. Кремль подготовлен. Где ваши казаки?

— Дивизия кубанцев движется в эшелонах. Первые полки миновали Смоленск. Один уже в Вязьме. Донцы, расположенные в Калуге, продвигаются своим ходом. Должны быть в Серпухове, передовые уже в Подольске.

Узнав такое, генерал чуть не пустился в пляс.

— Ах, донцы-молодцы! Ах, донцы-молодцы! — приговаривал он.

— Доложите, что связь задерживается, и займите господ делегатов как-нибудь… Ну дайте еще кофе им… Пусть подождут. Придут донцы, первыми этих господ повешу! Да вызовите караул. Немедленно. И всех под арест! — приказал он адъютанту.

…Лукаша мчался по Воздвиженке, когда навстречу ему вышла толпа: студенты и курсистки медицинского факультета. Красные ленты, красные банты, красные флаги, плакаты.

«Долой самодержавие!» — прочитал Лукаша на одном полотнище. И не успел ужаснуться, как две бойкие курсистки с сияющими глазами подхватили его под руки.

— К нам! К нам, душка военный!

— В наши ряды! Мы вас расцелуем, милый!

И ловкие руки прикололи ему к груди красный бант.

— Смотрите, какой с нами офицерик! Чудо!

Лукаше польстило, что его приняли за офицера, но он, не желая шагать в толпе бунтовщиков, решил освободиться от барышень: генерал Мрозовский шутить не любит!

Но тут послышался цокот копыт, и курсистки повисли на его руках.

— Ах, защитите нас!

— Защитите! Казаки!

Лукаша увидел морды коней, папахи и, спасая свое миловидное лицо от казацких нагаек, уткнулся в меховые воротники курсисток. Барышни взвизгнули, приседая с ним вместе.

Наскочившие на демонстрантов казаки, подняв на дыбы коней, развернулись вдруг на скаку и с гиканьем умчались.

— Ура-а-а! — понеслось им вслед.

«Неужели испугались курсисток?!» — поразился Лукаша.

— Офицерик, вы наш спаситель!

— Дайте мы вас расцелуем! — закричали курсистки.

— Качать офицера! — гаркнули студенты.

Лукашу бросило в жар, и он стал отбиваться. И в эту роковую минуту перед ним предстал его кумир прапорщик Ушаков. Он шел с обнаженной саблей, а за ним шагал плотный строй его серых богатырей. Все как на подбор: белобрысые, голубоглазые, рослые.

— Что здесь происходит? — спросил прапорщик Ушаков, взяв под козырек.

— Да вот мне за сигаретами… а они, — пожаловался Лукаша.

— За какими сигаретами?

— По приказу генерала Мрозовского, — пояснил Лукаша. И видя, как курсистки нацепляют красный бант на грудь Ушакова, попытался им помешать, но получил по руке.

— Прочь, прислужник монархистов! — крикнул прапорщик Ушаков, оттолкнув Лукашу. — Есть еще оболтусы, которые служат царским сатрапам!

Лукаша не поверил ушам своим, хотя увидел, что на шапках солдат красуются красные ленты.

— Вперед, ребята! — весело крикнул прапорщик Ушаков. — Выполним приказ Думы!

Лукаша бросился наутек.

НАША БЕРЕТ

По Москворецкому мосту плотными рядами шел рабочий народ. И там и здесь, как красные прочерки, развевались знамена.

Разглядев солдат, окаймивших рабочие ряды, Андрейка чуть не закричал «ура!». Знать, кто-то успел предупредить рабочих. Вот и идут под охраной. Вот здорово!

Между тем на кремлевской стене жандармский пулеметчик довернул ствол прямо на мост, прицеливаясь поудобней. Его подручный поправил патронную ленту, ожидая команды открыть огонь, но вдруг схватил пулеметчика за плечо.

— Кум, глянь-ка! С рабочими солдатня!

— Ну и что? Чесанем всех подряд.

— Опомнись, кум! Худо нам от солдат будет.

— По бунтовщикам огонь! — выкрикнул офицер.

Пулемет молчал.

— Огонь! Морды сворочу, негодяи!

— Бейте морды, ваше благородие! Но и у вас дети малые. Солдат в Москве сто тысячей. Их только тронь…

Офицер, оттолкнув жандарма, сам взялся за пулемет. Но тут раздался голос:

— Отставить!

Офицер удивленно посмотрел вниз.

— Приказано без надобности огня не открывать… Нам оберегать Кремль. А улицы обслужат из засад и конницей! — крикнул ему какой-то военный, подъехав на коне.

— Ах так?! — офицер, сняв фуражку, вытер со лба пот, перекрестился.