Николай Богданов - Легенда о московском Гавроше Страница 9

— Вон и березовую кашу везут для бунтовщиков! — заржали кучера с высоких козел.

Андрейка оглянулся и увидел воз березовых веников, а наверху Фильку. Он восседал на вениках важно, как на троне, пылая своей рыжиной.

— Ты куда это, Филь, в баню? — закричал Андрейка.

— Тетке везем.

— Зачем ей столько?

— Поедем, узнаешь!

Почуяв, что здесь попахивает чем-то очень любопытным, Андрейка вскочил на воз и вместе с приятелем въехал на Красную площадь.

Проезжая мимо Исторического музея, Андрейка увидел жандармов на лошадях. Кони копытами перебирают, оружие на жандармах погромыхивает. А сами они как истуканы — повязались башлыками и шеи не воротят.

«Что за диво! Смотр, что ли, какой? — думал Андрейка. — А мы с Филькой вроде парад принимаем…»

Въехали в ворота Спасской башни Кремля. И там теснота — полно стражников, у всех винтовки с примкнутыми штыками. Повсюду конная полиция гарцует, расхаживают переодетые в солдат жандармы. Напялили, мордастые, солдатские шинели, а из-под них желтые лампасы на голубых штанах сверкают. Вот смешно!

ПО ЦАРСКИМ КОВРАМ БОСИКОМ

На Соборной площади Кремля были расстелены ковры. Арсенальские солдаты босиком, как мальчишки, резво бегали по ним с вениками и метлами. Они сметали нюхательный табак, которым были щедро засыпаны ковры от моли, чихали, весело ругались, освежая друг друга и поверхность ковров сыпучим снежком.

Командовала солдатами Филькина тетка.

Филоновы гордились, что их родственница была замужем за человеком, приставленным блюсти царские ковры в Кремлевском дворце. А когда муж ее умер, она заменила его на этом посту Тетка имела комнату в Кремле и жалованье, которого хватало на жизнь не только с чаем, но и с кофеем.

Ковры чистились изредка. Но это было каждый раз событием Андрейка видел, как чистят ковры, первый раз и, конечно, тут же воспользовался этим. Не каждому мальчишке доведется по царским коврам побегать.

Сбросив обувь, они с Филькой вооружились вениками и принялись выделывать на коврах такие штуки, что рассмешили солдат и рассердили строгую тетку.

— Брысь отсюда, озорники! — ухватила тетка Фильку за ухо. Тут дело государственное, а вы…

— И то! Кончай веселье, ребята, — сказал суровый рябой солдат Как ступит царь на эти ковры, будет не до смеха!

— Слыхал? Самого царя ждем! — сказал Филька, потирая ухо. Все покои проветривают, отапливают и ковры вот чистят.

— А не врешь?

— Зачем врать? Есть ковры общие, парадные. А эти из личных царских покоев. По ним только царь с царицей ходят Да их наследники. Недаром их тетка велит так здорово охаживать.

— Ух ты! Давай еще побегаем! — воскликнул Андрейка и чесанул босиком по коврам, словно подстегнутый.

Ковры были пышные, мягкие — нога тонула. И такие красивые, что и босиком было боязно узоры топтать, а царь по ним в сапогах запросто ходит. Надо же!

И вдруг Андрейку словно обожгло:

— Филька, мне домой пора!

— Погоди. После чистки ковров тетка служивым наливки поднесет. Глядишь, и нам перепадет. Сладкая.

Андрейка отмахнулся от Фильки и направился к воротам. Но из Кремля никого не выпускали.

— Чтобы кошка не проскочила, не то что мальчишки! — крикнул офицер солдатам и отшвырнул Андрейку со злостью.

— Филька, как отсюда выбраться? Ты здесь все ходы знаешь! Вызволяй меня отсюда. Надо наших предупредить, что царь едет… Оки на демонстрацию собрались. А тут чуешь, что готовится?

— Да уж чую. А вот как тебя отсюда просунуть, не чую… Есть тут одна тайная калитка с железной дверью… Да на запоре она. Ты с большой высоты в сугроб прыгнуть не побоишься?

— А когда я чего боялся?

— Лады, бежим. Есть тут одно место… Там камни выщерблены. По ним, как по лесенке, взберемся.

Вскоре ребята вскарабкались на кремлевскую стену и побежали от Спасской башни к Москве-реке. Здесь стены были пониже, но до земли было так высоко, что и смотреть голова кружилась.

— Ты стой здесь. А я у тетки бельевую веревку добуду! По ней и спустишься! — предложил Филька и мышью прочь.

Андрейка затаился в тени каменных зубцов. Холодно, неуютно на промерзлой каменной стене. Ветер до костей пробирает Двуглавые железные орлы на башнях жутковато скрипят… Прошел жандармский патруль. Остановился у стены. Папиросками решил погреться.

Андрейка услышал:

— Слышь, кум, не к добру орлы-то кряхтят. Будто слететь с башен собираются!

— Проржавели, ну и кряхтят.

— Эх, кум, плохая это примета. Старые люди говорили, как двуглавые орлы на башнях встрепенутся, так и царствованию конец! В Питере-то, слыхать, революция…

— Там, дурья голова, революция наших врасплох застала. А в Москве начальство все, как надо, расплантовало. Как только народишко сгрудится, мы и чесанем из пулеметов. А побежит — конный эскадрон их в сабли…

От таких слов Андрейку еще пуще дрожь пробрала. Теперь он все понял. Какая же кровавая баня готовится рабочим! А он здесь сидит и предупредить не может Спрыгнуть бы, да все равно убьешься, до своих не добежишь. Высоки стены кремлевские, страшны орлы двуглавые! Скрежещут, пошевеливаются на февральском злом ветру, словно чуя добычу. Плохая примета!

ТИТИЛЬ, МИТИЛЬ С БАНТИКАМИ

Плохих примет в доме фон Таксис накануне было много. Всю ночь отчего-то нервничали и внезапно взлаивали обе таксы Титиль и Митиль. Звонил телефон из Петрограда, после чего баронесса нюхала соли, чтобы унять головную боль, и в пять утра вызвала Глашу читать ей роман.

Когда наступило это пасмурное февральское утро, Глаша, украдкой зевая, собралась прогулять такс и решила посмотреть в окно, какова погода? Надевать ли на такс ватные жилеты? Но баронесса сердито приказала ей не открывать портьер.

Решив, что лучше не рисковать, ей же возиться, если таксы простудятся, Глаша принялась застегивать на нетерпеливо повизгивавших собачках пуговки.

Баронесса погладила своих любимцев по черным блестящим головкам и строго сказала:

— Будь аккуратней, милочка. Смотри, как бы какие хулиганы и вообще…

Она чего-то недоговорила и вела себя очень странно. Приказала никого не пускать во двор: ни музыкантов, ни разносчиков. И ночному сторожу, одноногому инвалиду, велела выдать вдобавок к его дубинке еще и старинную саблю, которая была с «самим» еще на турецкой войне.

— А может, прогулять их сегодня во дворе? Вы как, Титиль, Митиль? спросила баронесса.

Собачки, словно поняв, смутились. А Глаша тихо произнесла:

— Лучше на берегу Москвы-реки. Они любят там копаться в песочке. Глаше хотелось повидать своего знакомого — Петю с телефонного завода. Он проходил в это время по берегу на работу и всегда шутил с ней, спрашивая: «Ну-с и так-с, как поживают таксы фон Таксис?»

Глаше это почему-то очень нравилось.

— Ну ступайте гуляйте! Храни вас бог! — И баронесса перекрестила собачек, чего никогда прежде не делала.

Глаша вышла за ворота и остановилась. Усатый городовой, который всегда торчал перед решеткой и, завидев ее, начинал подкручивать усы, сегодня почему-то отсутствовал. Мела поземка. На улице ни души. Глаше стало страшновато. Вспомнилось предупреждение брата Лукаши никуда в эти дни не выходить.

Но таксы натянули поводки и повлекли ее к своим излюбленным местам, на берег Москвы-реки. Но добежать до реки они не успели. Путь преградил людской поток, внезапно хлынувший с Москворецкого моста к Александровскому саду. Люди в бедной, будничной одежде шли тесными рядами без шуток и песен. Бледные, серые лица мужчин и женщин были полны решимости и упрямства. Они шагали деловито, словно шли на работу.

Глаша растерянно подхватила на руки собачек.

Вдруг сильные руки оттеснили ее на тротуар. Глаша ойкнула, но тут же успокоилась. Это был Петя Добрынин.

— Шли бы вы домой, Глаша, с вашими собачками. Здесь вам делать нечего, — сказал он строго, без обычной шутливости. И прошагал дальше, влившись в рабочий поток.

Глаша повернула было обратно, но веселая, шумная толпа студентов, курсисток, гимназистов, вырвавшаяся из переулка, подхватила ее и понесла с собой.

Красные щеки, красные банты, красные ленты. Обрывки песен, громкий смех. Не успела Глаша оглянуться, как бойкие руки уже нацепили ей на шляпку алую ленту, а на ошейники Титиль и Митиль красные банты.

— Ура представителям собачьего сословия! — крикнул какой-то толстощекий гимназист.

Раздались аплодисменты.

Собачки испугались, вырвались — и в переулок. Глаша за ними. И тут их чуть не раздавил фыркающий автомобиль, промчавшийся мимо. Титиль и Митиль нырнули в подворотню, в проходной двор, в какие-то ворота, пробежали закоулками и выбежали к Манежу. Еле-еле успела Глаша их перехватить, на руки взять. И тут Глашу снова подхватил, понес людской поток. И вскоре с таксами на руках она будто выплыла к Охотному ряду.