Анатолий Керин - Леший выходит на связь Страница 11

— Идите, — сказал он казакам. — Я один управлюсь.

— Нет, Леший. Со всех нас спросится, — рыжий клацнул затвором и метнул на Сыхду напряженный, недоверчивый взгляд.

Сыхда хотел что-то сказать, как вдруг грохнула трехлинейка. Рыжий выстрелил в высокого коммунара. Тот чуть дернулся и повалился на бок. В этот же миг грохнул второй выстрел — стрелял уже Сыхда. Рыжий конвоир вскинул руки, винтовка выпала, штыком ударилась об пень, обмягшее тело наклонилось вперед и кувырнулось.

Может, побег и удался бы, если бы другой казак не успел прыгнуть за ель. Он сделал это раньше, чем Сыхда убил рыжего — очевидно, все сделал по наитию, прыжок был стремительный, мгновенный.

Маузер ударил еще, пуля отщепила лишь кору с дерева и тонко пропела в потревоженной тиши леса.

Сыхда неловко грудью упал на землю, весь сжался, и это его спасло. Пуля казака пробила ему тулью у фуражки, слегка царапнула голову.

— Спасайтесь! — крикнул Сыхда коммунарам.

Те, резко оглянувшись, удивленно поглядели на него и, сразу ожив, неловко прыгая через кусты и гнилые колоды, бросились в чащу леса. Раздался треск веток, потом заматерился казак, и с небольшим перерывом ударили два выстрела. Конвоир был метким стрелком, но об этом Сыхда узнал позднее, а сейчас он поспешно обходил казака, отползшего за вывернутые бурею ели. Тяжело дыша, белкой перебегал он от дерева к дереву. За спиной уже были слышны возбужденные голоса приближающихся пьяных бандитов. Время уходило секунда за секундой, а вместе с ним и всякая надежда на спасение. Так где же конвоир, где? Куда он мог деться? И вот над кустами взметнулась голова потерявшего Сыхду казака, и Леший поймал ее на мушку тяжелого маузера.

— Вот они! — послышался хриплый голос Матыги.

Сыхда поднялся из травы, встал в полный рост, вытер рукавом мокрое лицо и шею. Увидел, что рукав окрасился кровью, и только тут почувствовал сильное жжение на темени.

— Да ты ранен! — бросился к нему Матыга. — А конвоиры?

Леший створом маузера показал на примятую траву, где рядом, чуть ли не в обнимку, лежали трупы коммунара и рыжего казака.

Матыга рванул из кобуры наган:

— Я так и думал, Чыс айна!

— Я не предатель! Это они отказались стрелять! — скрипнул зубами Сыхда.

Его обезоружили. Он отдал маузер без сопротивления. В это время в кустах раздался призывный свист: бандиты обнаружили еще двух коммунаров. Один оказался убитым, а другой, коммунар Конгаров, был еще жив.

— Мы сейчас все выясним. Тащите Лешего, — приказал Матыга.

Конгаров получил пулю в грудь. Кровь залила ему истлевшую от пота рубашку и запеклась сгустками. Едва Сыхда, уже не надеясь ни на что, подошел к нему, Матыга сказал раненому:

— Кто стрелял вас? Откроешь правду — мы тебя вылечим. Домой отпустим!

Сыхда в ярости потряс вскинутыми кулаками:

— Конвоиры отказались стрелять!

— Молчать! — ожесточенно крикнул на него Матыга.

Тревожный, умоляющий взгляд Сыхды встретился с уже погасавшим взглядом Конгарова. От коммунара, и только от него, зависела сейчас жизнь Кирбижекова. Это понимал он, понимали и все остальные, некоторые из бандитов схватились за оружие.

— Так кто?

— Вот он, — Конгаров показал на Сыхду. — Он убил конвоиров. Он расстрелял нас.

— Врешь, сволочь! — не в состоянии сдержать себя Матыга в гневе выстрелил в коммунара.

Конгаров захватал ртом воздух и стих.

— Зачем ты не сдержал слово? — отвердевшим голосом спросил атамана Сыхда. — Ведь он сказал правду.

— Везет тебе, Чыс айна! Идем пить! — пряча в кобуру наган и, жмурясь от хлынувшего в лицо солнца, проговорил Матыга.

11

Чоновцы ударили внезапно. На розовом мглистом рассвете, когда еще едва обозначились придавленные росой кусты и сонные деревья, без шума поснимали часовых и всею своей силою обрушились на еле приметные в высокой траве землянки и палатки матыгинской банды.

Казалось, операция полностью удалась, никому из бандитов не суждено уйти из свинцового кольца — так плотен был прицельный огонь чекистов, так отважен и дружен был их натиск. Ошалелые, еще не понявшие со сна, что же произошло, люди выскакивали из своих нор и тут же падали налево и направо, сраженные насмерть. Но так было лишь в самом начале схватки. Затем бандиты, немного пришедшие в себя, пустили в ход бомбы и гранаты, цепь чекистов в нескольких местах разомкнулась, и группы бандитов, отстреливаясь на бегу, хлынули в повитое туманом чернолесье.

Выскочившая из окружения часть банды, в которой оказался Сыхда, после стремительного дневного броска в темные лесистые горы, обосновалась в заброшенном охотничьем зимовье. Срубленная из толстых лиственничных бревен избушка, нахохлившись, стояла прямо на ключе, бившем из-под земли двумя шапками-наплывами.

Здесь не было даже обычных для промысловой тайги троп, а у речки, на камнях и в траве, сплошь находили медвежий помет — таким диким, давно уж заброшенным выглядело это облюбованное бандой место.

— Мы тут много лет жить будем, и никто нас не найдет — говорили повстанцы, изрядно напуганные недавним разгромом.

Но Сыхда, молчаливо и охотно признанный всеми главарем этой группы, насчитывавшей более сотни человек, не намеревался долго задерживаться у зимовья. Собрав на совет самых свирепых, самых отпетых бандитов, уж и подобралась компания, он сказал:

— Решайте, что делать. Я считаю, что всему свое время. Повоевали, а теперь пора расходиться.

— Куда идти? В ЧК? — настороженно, с явным недоверием, спросили его.

— Домой, к семьям. И ждать — может, перемены будут какие, — оглядывая собравшихся, говорил Сыхда.

Люди в раздумье и в унынии повесили косматые головы. Страшно это — решать. Взвешивали свои вины перед новой властью и еще раз прикидывали, что им будет за них. Конечно, домой, как бы это иные и не скрывали, хотелось всем: за многие годы опостылела до печенок разбойничья, волчья жизнь, народ обозлился на бандитов, нет им в улусах никакой ощутимой поддержки. А в тайге перестреляют всех, как куропаток.

— Будь что будет, а надо идти, — послышался негромкий, растерянный голос.

Наступила неловкая тишина. Люди переглядывались, подкашливали, потирали руки. Каждый ждал, когда заговорит кто-нибудь другой, кто сумеет все рассудить обстоятельно, а уж потом решать.

— Помирать, так с музыкой: не хочу просить милости у Чека, — с надрывом сказал седой бородач со шрамом во всю щеку, односельчанин Соловьева — казак Туртанов. Этот ходил с бандой не по принуждению, не в силу каких-то случайно сложившихся причин, он был убежденным и непримиримым врагом Советов.

Участники совета так и не пришли к единодушному мнению. По-разному решили свои судьбы и остальные бандиты, которым была дана полная свобода выбора. И все-таки семьи и хозяйства звали домой, большинство отправлялось по родным селам и улусам — будь что будет! — эти спрашивали Кирбижекова:

— А ты?

— Я остаюсь в тайге. Вы на меня не смотрите, — отвечал он, а сердце, как птица из клетки, рвалось к нормальной людской жизни, к друзьям-щетинкинцам.

Бандиты считали ответ Сыхды вполне разумным. Как-никак не темнота, не рядовой повстанец — добровольный ординарец самого Соловьева, а за это по головке не погладят.

В свою очередь, Сыхда прикинул: с кем же он остается? И сразу упал духом. В основном кулаки, головорезы, на таких пули не жалко. Однако были среди них и бедолаги, которым некуда больше идти — на земле у них ни кола, ни двора, а вступать в большевистскую коммуну, где бабы общие, они не хотели.

Среди оставшихся в тайге бандитов находился и трахомный, красновекий Аднак. Одинокий, безграмотный и бездомный мужик, зарабатывавший себе на жизнь чем придется, когда-то прибившийся к банде. Он метко стрелял, за это его стали ценить и сытно кормить, а до всего остального Аднаку не было никакого дела. Он и теперь оставался в тайге лишь потому, что боялся снова голодать в улусах — кто его там приютит и накормит?

— Я сюдак, — сказал он Сыхде. — Возьми меня ординарцем.

Сыхда согласился иметь рядом с собою бесхитростного и преданного ему — в этом сомневаться не приходилось — маленького худощавого человека. И уж, конечно, он не пожалел об этом: Аднак скоро стал неотъемлемой частью самого Сыхды, его постоянной выручкой и защитой.

Вскоре в банду вернулся ушедший домой неделю назад большеголовый и кривоногий хакас Кокча. В родном улусе Кокчу встретили совсем неплохо. Праздник был по этому случаю. Люди радовались, что наконец-то он вышел из тайги, подарили ему трех овец и телка — живи, богатей на здоровье. Да как на грех кто-то обворовал кооперативную лавку, стали искать, подозрение сразу же пало на Кокчу.

— Милицию обманул мал-мало, бежал, — рассказывал он.

Кокча принес Кирбижекову неприятную весть: чекисты повсюду разыскивают Сыхду, как убийцу трех коммунаров. В улусах устраиваются засады.