Алексей Першин - Не измени себе Страница 14

— А мужа вы предупредили об этом?

— А как же? — На Юзовского смотрели чистые, широко распахнутые, как небо, глаза. — Кто бы мне иначе отпустил такую колбасу?

То же самое заявил на комиссии и заведующий складом. Лишь один Прохоров с пеной у рта доказывал, что Гриневич — в преступном сговоре с завскладом, что они сводят с Вальцовым личные счеты и его, Прохорова, вина, что он не дал делу официальный ход, чего сразу же потребовал Вальцов: решил сначала своими силами провести расследование.

Гриневич с оскорбленным видом потребовал строгой партийной ответственности Прохорова за клевету. Дело кончилось тем, что «вычистили» из партии не только потрясенного предательством жены Вальцова, но и его однополчанина Степана Прохорова. Оба они, естественно, не могли занимать и прежние должности. Дела свои Вальцов временно сдал Гриневичу. В одиночестве Вальцов оказался и в своей квартире: все вещи, мебель и даже посуду Наталья за три дня успела перевезти к матери.

— Жалобу в ЦКК, а копию протеста Клименту Ворошилову мы с Иваном позавчера вместе писали, — завершил рассказ Разумнов. — Но понимаешь, Дроздов, навык в своей профессии нужен, скажем, не только музыканту, но и слесарю, токарю. Вальцов поступает к нам слесарем, надо помочь ему в первые дни, а потом руки сами по себе вспомнят старое.

— А сколько прошло времени, как слесарил?

— Еще до германской. Больше пятнадцати лет. Это не шутка, поверь. По себе чувствую.

— Наверное, так и есть… — Борис сцепил пальцы рук. — Если я, Константин Арефьич, чем-то могу помочь…

— Вот этого я и жду. Руки у тебя проворные, глаз острый. Понимаешь?

Не очень понимал Дроздов свою задачу — все-таки сам еще без году неделя на заводе, он так и сказал о том, но Разумнов сделал успокаивающий жест.

— От тебя нужна… ну, как бы лучше сказать — душевность, даже деликатность. Золотой мужик, сам увидишь.

Дроздова удивила просьба кадровика. Всего-то полгода на «Красном маяке» — и вдруг такое поручение. Вальцов не заставил себя долго ждать. И познакомились они как-то не совсем обычно. Кто-то сзади мягко коснулся плеча Бориса. Он обернулся.

— Борис Дроздов?

— Он самый.

— А я Вальцов. Пентюх Федосеич, если Ивана так переименовать.

Борис не удержался от улыбки.

— Чего это вы себя так?

— Мне Арефьич сказал, что вся моя история для тебя не секрет. Теперь вот руки бы мои пристроить, коль голова подвела.

Горькая ирония в тоне, однако, не вызывала жалости. Но сочувствие появилось, пожалуй, почти сразу же.

Да и внешне Вальцов как-то быстро привлекал к себе. Его густая шевелюра, видно, не поддавалась никакому гребню, характерным движением он запускал в нее пальцы, и тогда волосы становились дыбом, словно от испуга. Невысок был человек ростом, но в плечах широк, И сила чувствовалась недюжинная. Глаза зеленые с рыжими крапинками — и в них словно застыли смешинки, не злые, а, пожалуй, чуть лукавые. Сильные люди, как чаще всего бывает, полны добродушия и в делах своих, и в мыслях.

— Так что, дорогой товарищ, поднатаскать меня надо.

Хотя и подготовлен был Борис, а все-таки смешался. Даже представить себе не мог, с чего ему начать.

— Ты, паря, чего заалел маковым цветом? — с тревогой уставился на Бориса Вальцов. — У меня язык — что помело. Ты уж того… не обессудь…

Не слова, а глаза Ивана Федосеевича заставили Бориса взять себя в руки, он понял, что сделает все возможное и невозможное, чтобы помочь этому человеку.

— Слушай, Дроздов… Что бы ты делал, не свались я на твою голову?

— Начал бы с чтения чертежей, — обрадовался Борис. — Чертежи на столе. Читать их наверняка не разучились?

— Пожалуй. А ну-ка за дело!

Минут через двадцать у Бориса появилось ощущение, что они с Вальцовым давным-давно знакомы. В чертежах Вальцов разобрался довольно быстро. А вот руки действительно утратили навык: делал он все как-то рывками, будто у него терпения не хватало. Нервничал, срывался, с досадой бросал инструменты.

На третий день Вальцов явился в цех задолго до гудка, успел кое-что сделать, а через час сказал Борису:

— Меня тут… приглашают для выяснений. Комиссию организовали. Надо, браток, кое-кому сдачи дать. Должен уйти.

Явился он в тот день лишь под конец смены. Какой-то серый, с плотно сжатыми губами. Работать начал с ожесточением, движения были точными, четкими, а взгляд отсутствующим. Казалось, он почти не думал над тем, что делали руки, сильные, крупные, заросшие рыжеватыми волосами. Не отрывался до тех пор, пока не закончил. Показал Борису.

— Как?

Будто кошку по загривку, Вальцов погладил выточенную линейку ладонью и произнес загадочные слова:

— Голыми руками не берись.

Работу и в самом деле выполнил неплохо.

Мылись они вместе. Вместе вышли на улицу.

— Пивка бы сейчас, браток. Пару-тройку кружечек да с воблочкой, а? Как, Борис Андреич?

— Да я… как-то не очень по этой части, — застеснялся Дроздов. К пиву он был и в самом деле равнодушен, как и ко всему спиртному, а вот побыть с Вальцовым ему хотелось.

Полуобняв Бориса, Вальцов встряхнул его, хохотнул дурашливо и широко зашагал, не отпуская от себя. Борис едва поспевал за бывшим моряком. Наконец выровнял свой шаг. Шли молча, думая каждый о своем.

«Сколько же ему лет сейчас?» — подумал Борис, незаметно вскидывая взгляд на Вальцова. А тот уже, казалось, отошел от своих грустных мыслей, в его глазах играли смешинки.

Вдруг Вальцов резко остановился и заговорил убежденно и зло:

— Конечно, я кажусь тебе странным человеком. Знаю. Чувствую. Однако всего рассказать сейчас не могу. Одно запомни: классовая борьба не заглохла, сейчас очередная ее вспышка.

— Классовая борьба?.. Сейчас?!

Вальцов покрутил головой, будто стараясь получше рассмотреть Дроздова.

— Слушай, комсомолия. Ты вообще понимаешь, что сейчас происходит? В деревне, например?

— Могу ответить запомнившимися мне словами из решения съезда, — ответил Борис. — Говорю по памяти. Конфискация земель у помещиков была первым шагом Октябрьской революции в деревне, а переход к колхозам является вторым…

— …притом решающим шагом в деле построения фундамента социалистического общества, — закончил фразу Вальцов. — Если сможешь, выучи наизусть ленинские слова. О кулаке, — он тронул рукою плечо Дроздова. — Слушай: «Кулаки — бешеный враг Советской власти. Либо кулаки перережут бесконечно много рабочих, либо рабочие беспощадно раздавят восстания кулацкого, грабительского меньшинства народа против власти трудящихся. Середины тут быть не может». И еще. «Мы стояли, стоим и будем стоять в прямой гражданской войне с кулаками. Это неизбежно».

— Сурово сказано. — Борис зябко повел плечами.

— А ты хочешь, чтобы кулацкий нож по твоему горлу прошелся?

— Нет, не хочу.

— То-то же. Пойдем в нашей политграмоте дальше. А общую картину по всей матушке-России можешь представить?

— Отчего же нет?

— И что уловил?

— Сопротивляется кулак. Каждый день полыхают пожары.

— Именно так. Бешеное сопротивление кулака обобществлению средств производства. А почему? — Вальцов увлек Бориса в сторону. — Да потому, что тем самым он лишается экономической базы, уважаемый Борис Андреич. И перестает существовать как класс. Улавливаешь? О размахе промышленного строительства ты, конечно, больше знаешь, чем о коллективизации. Рабочий класс расправил могучие свои плечи. Пошел в наступление. А может ли мелкое крестьянское хозяйство прокормить армию рабочих, обеспечить растущую промышленность сырьем? Нет, друг мой. Что прикажешь делать государству, партии? Пойти на поклон к кулаку? Чтобы кулак диктовал форму экономических отношений? А кулак взял да и ответил так называемой «хлебной стачкой» — припрятал свой хлеб…

— Я слышал… кое-кто призывает повременить с кооперированием в сельском хозяйстве.

— Повременить — это значит отступить. Не может партия встать на этот путь. Решено ускорить темпы коллективизации, чтобы спасти от уничтожения средства производства. Кулак понял, что с государством пролетариата шутки плохи, и, изменив тактику, пошел на самораскулачивание. Добро свое стал сбывать направо и налево, коров, лошадей под нож пускать.

— Выходит, ежели не мне, пусть никому?

— Правильно понимаешь, комсомол. И это не все. А террористические акты? Сотнями, может, и тыщами гибнут наши люди. Кулачье даже религию брало себе на службу. Поди, слышал про «святое письмо»?

— Это когда кричат, что колхозы есть творение антихриста? — усмехнулся Борис.

— В самое яблочко. Ты, оказывается, не такой уж темный, комсомол.

— Обидеть меня вам не удастся, гражданин политик.

Вальцов лишь улыбнулся в ответ.