Александр Чаковский - Невеста Страница 15

Но, постояв перед синей школьной вывеской, а затем открыв широкую, на тугой пружине, дверь, Митрохин неожиданно для самого себя ощутил смешанное чувство радости и грусти.

Антон Григорьевич вошел в просторный вестибюль и медленно прошелся по безлюдному коридору — в школе, видимо, шли занятия. Седая, сгорбленная женщина в синем халате указала ему, как найти директора.

Директор оказался молодым человеком лет тридцати, не старше. Его русые волосы были гладко зачесаны назад. На нем был серый костюм, кремовая сорочка и аккуратно завязанный галстук.

— Садитесь, пожалуйста, — вежливо сказал директор.

— Я пришел к вам по не вполне обычному делу… — садясь на один из двух стоявших перед столом стульев, сказал Митрохин. — Несколько лет назад в вашей школе учился мальчик по фамилии Харламов. Володя Харламов…

— Харламов? — переспросил директор. — Не помню. Впрочем, я работаю здесь недавно. Когда это было?

— Примерно лет шесть-семь назад.

— С тех пор наш преподавательский состав значительно обновился, — сказал директор.

— Понимаю. Но, может быть, в школе работает кто-нибудь из учителей, которые…

— Простите, а кем приходится вам этот Харламов?

— Никем.

— Я что-то не понимаю, товарищ, — сказал директор. — А вы сами где работаете?

— Я уже свое отработал, — усмехнулся Митрохин, — сейчас на пенсии. Мне довелось быть народным заседателем по делу этого самого Володи Харламова…

— Так-так, — понимающе покачал головой директор, — но вы говорите, что этот… гм… мальчик окончил школу несколько лет назад. Таким образом, мы вряд ли можем отвечать за его теперешнее поведение… — Он слегка развел руками.

— Поймите меня правильно, — сказал Митрохин, — речь идет не об ответственности. Мне просто хочется поговорить об этом юноше с учителем, который знал его с детства.

— По-ня-т-но, — с расстановкой произнес директор. — А что за дело? Хулиганство? Кража?

— Ни то, ни другое. Автомобильная катастрофа. По вине Харламова. К тому же отрицательная характеристика с места работы. Словом, мне нужно побольше узнать об этом парне.

— Так-так, — снова покачал головой директор, — попробуем вам помочь. Я думаю, вам следует поговорить с Анной Абрамовной Жихаревой. В этой школе она давно. Еще с довоенных времен. Преподает русский язык и литературу. Сейчас у нее, кажется, «окно». Одну минуту…

Они зашли в пустой, светлый класс — Митрохин и Анна Абрамовна Жихарева. Судя по желтовато-седым волосам и мелким морщинкам, избороздившим все ее бледное, лишённое красок лицо, Анне Абрамовне было уже за шестьдесят. Однако держалась она очень прямо, и голос ее звучал негромко, но ясно и энергично.

Жихарева устроилась за квадратным столиком, напротив большой черной доски. Стульев в классе больше не было, и Митрохин расположился на ближайшей к столику парте.

— Итак, Харламов… — официально начала Жихарева.

— Да-да, Володя Харламов, — торопливо повторил Митрохин. — Высокий, худощавый парень. Сосредоточенное лицо. Черные волосы. Почти сросшиеся брови. — Большим и указательным пальцами он сдвинул брови над переносицей. — Впрочем, может быть, в те годы он выглядел несколько иначе…

— Разумеется, — согласилась Жихарева. — Что же вас интересует? — спросила она все тем же официальным тоном.

— Что вы можете сказать о нем?

— Насколько я помню, он окончил школу в пятьдесят седьмом. Мальчик был способный. Хотя учился неровно и вел себя… скажем, тоже неровно.

— Вам приходилось вызывать его родителей? Извините, кажется, он был сирота.

— Да, — подтвердила Жихарева. — Воспитанник детского дома.

— С ним случались какие-нибудь… эксцессы? — спросил Митрохин.

— Вы имеете в виду хулиганство? Нет, этого не было.

— Ну… а вообще?

— Что значит «вообще»?

Митрохин беспомощно развел руками. Разговора не получалось. Общие и, казалось, неохотные ответы учительницы ставили его в тупик. Однако он сделал еще одну попытку вызвать Жихареву на откровенный разговор.

— Меня интересует, — сказал Митрохин, — совершал ли он тогда поступки, которые… как бы это выразиться… могли бы что-нибудь объяснить сегодня?.. На суде Харламов вел себя странно… Казалось, он чего-то не договаривает.

— Это и заставило вас прийти в школу?

— Не только это… После суда я случайно встретил девушку… знакомую Харламова. Точнее, его невесту…

Жихарева сидела неподвижно, ее глубоко запавшие глаза, не мигая, смотрели на Митрохина.

— И что же?

«Странные у нее глаза, — неожиданно подумал Митрохин, — кажется, ими можно не только видеть, но и спрашивать, порицать, одобрять… Такие глаза, наверное, у всех старых учительниц».

— Что же она вам сказала, эта девушка?

В голосе Жихаревой Митрохину послышались нотки врача, имеющего дело с застенчивым больным, который еще не все рассказал о своем недуге.

— От нее я узнал кое-что о детстве Харламова. Судя по всему, оно было нелегким. Но дело не только в этом. Говоря о школе, Харламов сказал, что…

Митрохин замялся. Он увидел в глазах Жихаревой напряженное, настойчивое ожидание.

— …он сказал, — повторил Митрохин, — что в отношениях с преподавателями был… Короче говоря, не любил их. Точнее — некоторых из них.

— За что? — быстро спросила Жихарева. Теперь в ее голосе Митрохин ощутил нотки тревоги, даже испуга.

— За то, что они будто бы не всегда действовали по справедливости. Так, кажется, он выразился. Словом, не всегда были принципиальными. У этого парня, — поспешно добавил Митрохин, — был, видимо, нелегкий характер. Мальчишеский нигилизм, как это теперь принято называть.

— Действительно, принято, — сказала Жихарева. По тону ее нельзя было понять, соглашается она с этим или просто констатирует факт.

— Очевидно, он был неправ, — продолжал Митрохин. — Все же мне захотелось узнать… понимаете, самому убедиться…

— Это входит в ваши служебные обязанности? — неожиданно спросила Жихарева.

— Нет, не входит. Но чисто по-человечески…

Он умолк.

— Чисто по-человечески… — задумчиво повторила Жихарева. — Хорошо. Давайте вспоминать, — решительно сказала она. — Итак, Володя Харламов окончил школу в пятьдесят седьмом году. По странной случайности он сидел на той самой парте, на которой вы сейчас сидите. Несколько моих учеников были воспитанниками детского дома. Среди них — Харламов. Я вела этот класс с седьмого года обучения… Еще в седьмом классе я почувствовала, что Володя Харламов… странный мальчик.

— Странный?

— Странный, — повторила Жихарева. — Я постараюсь вам объяснить. Видите ли, после войны ученики, в семьях которых произошла какая-нибудь драма, стали не исключением, а почти правилом. Вы знаете, как сложилась жизнь Володи?

— Его отца убили на фронте. Мать умерла.

— Верно. Если бы он оказался мальчиком просто замкнутым или, наоборот, раздражительным, своенравным, это было бы понятно. Но у Володи был какой-то странный комплекс… — Жихарева на мгновение задумалась. — Он не просто любил, уважал, но боготворил — простите за этот старомодный термин, — именно боготворил своего погибшего в сорок первом отца-пограничника. Это была не просто естественная любовь рано осиротевшего ребенка к отцу, которого он едва ли помнил. Для Володи, насколько я понимаю, решающим было другое…

— Что же именно?

— То, что его отец погиб на фронте. Слова «он защищал Родину» звучат для нас привычно. Но для Володи они имели особое значение. Вы меня понимаете?

— Не совсем.

— Как вам объяснить?.. Мне кажется, Володя считал, будто все его соученики, все преподаватели, вообще все оставшиеся в живых обязаны жизнью его отцу. Если они делали что-то, с точки зрения Володи, плохое, несправедливое, то как бы оскорбляли память его отца. Условно это можно назвать «комплексом справедливости».

Я все время тревожилась за Володю. В своем прямолинейном стремлении быть честным он каждую минуту готов был вступить в конфликт не только с товарищами по классу, но и с преподавателями…

— Простите, — прервал Жихареву Митрохин. — Вы сказали: «стремление быть честным». Что это значило применительно к Володе?

— Он все воспринимал сквозь призму своего отношения к отцу. Он постоянно думал о том, чтобы быть достойным отца. На практике же его поведение нередко вызывало нарекания преподавателей.

— Он плохо учился? Грубил?

— Бывало и то и другое. Но дело не только в этом. Некоторые преподаватели жаловались мне как классному руководителю на Володю. На его попытки вступать в пререкания, задавать неуместные вопросы… Володя казался им дерзким мальчишкой, подающим плохой пример классу. Насколько это было в моих силах, я старалась защитить его. Это не значит, что я всегда одобряла его поведение. Не скрою, я думала и о том, что если его характер не выровняется, — Жихарева сделала легкое ударение на этом слове, — Володя будет обречен на очень трудную жизнь…